арку, отворачиваются. Потом воображение нарисовало, как рушатся стены…
Он заплакал от досады. В могильном чреве зиндана, созданного им самим, голос звучал слабо и безнадежно…
5
Было уже около полуночи, когда старик прервал рассказ. Он аккуратно положил домбру на середину кошмы, на самое освещенное место, чтобы в темноте случаем не наступили на нее, и встал.
Копжасар, вспомнив о своих обязанностях, заспешил к огню, попробовал на вкус сорпу, подсыпал соли и снова прикрыл казан деревянной крышкой. Орынбасар и Булат пошли в степь. Где-то в нескольких шагах чирикнул кузнечик, подождал немного и звонко засвиристел.
— Рано запел, — заметил Орынбасар. — Жаркое приплывет лето.
Булат не ответил.
— Поднимемся на холм, — предложил Орынбасар. — Оттуда видно море.
— Море? — удивленно переспросил Булат, прислушиваясь больше к своим мыслям. — Это ночью-то?
— Пойдем, пойдем.
В голосе табунщика звучало нетерпение: то ли он хотел развеяться ходьбой и поговорить с Булатом, то ли и вправду решил чем-то удивить гостя. Булат без долгих слов последовал за ним. Но двигаться в темноте оказалось совсем непросто, и как ни старался он идти за Орынбасаром след в след, оступался чуть ли не на каждом шагу. Подступы к холму и сам холм были так густо усыпаны камнями, что он попросил попутчика не спешить.
— Мы можем опоздать, — ответил табунщик, продолжая идти все той же бесшумной походкой.
— Опоздать? Куда? — Булат приостановился.
— Сейчас увидишь, — раздалось сверху.
Последние несколько метров Булат преодолел, цепляясь за камни руками.
— Видишь?
Вдали плыло несколько судов, расцвеченных огнями. Огни многократно отражались в воде, расходились светлыми дорожками, и оттого каждое судно казалось светящимся в ночи небольшим городком.
— Старик бы сказал, что это похоже на ночной лагерь воинов, — подал голос Орынбасар.
— Ты так полагаешь?
— Когда он рассказывает — не замечаешь, что всему веришь. Наверное, он тоже обладает магической силой баксы. — Орынбасар рассмеялся.
Булат стоял не шелохнувшись. На него снова нахлынули какие-то смутные мысли. Каждый нерв его напрягся, телу как будто стали доступны легчайшие трепеты бытия. Он ловил запахи степи и моря, внимал звукам скатывающихся камешков, шелесту растущих трав, ночных зверьков. Тихо и ощутимо струился воздух. Булат как бы слышал дыхание скал, хранящих на своих камнях прикосновение ладоней ушедших людей, понимал немоту теплых холмов и молчаливую мудрость холодных гор. Огрубевшие в городе чувства Булата, освободившись от всего наносного, как бы ожили заново, обострились. И он подумал: как хорошо, что он все-таки вернулся на родину, откуда уехал еще в младенчестве, что снова принят этим дорогим ему миром, который, оказывается, всегда незаметно, но прочно жил в его сердце. Радость и изумление заполнили теперь его душу, обостренным чувством он понимал, что приблизился вплотную к миру и сокровенным тайнам древних художников и зодчих. Он видел в себе творца…
Долетел басовитый гудок, гулко повторился в скалах. Потом гудки последовали один за другим, и горы заухали, застонали.
— Блеск!
— Все шестеро, — сказал Орынбасар, и по голосу его почувствовалось, что он улыбается. — Флотилия приветствует нашего старика.
— Знакомые?
— Сардар, сын старика, там главным.
— Сын дяди Елена? А почему он… не стал табунщиком?
Орынбасар рассмеялся:
— Говорят, табунщик из него не вышел, и старик отослал сына в город. В аулах шутят, что рыбаки приветствуют Елена за то, что вырастил им хорошего капитана.
Суда между тем ушли далеко в сторону, затем одно за другим стали исчезать в темноте. Последний корабль, несколько отставший от каравана, словно бы нехотя скрылся за уступом.
Спускаться было намного легче и быстрее. Уже внизу Орынбасар, как бы между прочим, заметил:
— Старик не любит, когда рассказывают о его жизни.
Они издали увидели старого табунщика: он сидел у костра с домброй в руках, но не играл: по опущенной голове и неподвижным плечам было понятно, что он о чем-то задумался.
— И потом, его надо дослушать.
— Как же иначе?
— Я на всякий случай говорю, — ответил табунщик любимой приговоркой своего наставника. — Я-то уже привык к его рассказам, но он каждый раз изменяет легенду. Так что и в следующий раз его можно послушать.
— Ты плохо думаешь обо мне.
— Что ты! Просто старик обидчив. — Орынбасар улыбнулся опять, но теперь для того, чтобы ненароком не обидеть Булата. Они вышли на тропу и зашагали быстрее. — Недавно какая-то дикая бригада мимоходом разворотила мазар. Искали драгоценности… А их ведь нет в этих захоронениях. Старик как увидел, что испорчен памятник, так чуть не заплакал. Догнал шабашников, потом объяснился с председателем колхоза, а тот и не знал о «кладоискателях». Нашел он и вдохновителя этой затеи и навсегда отбил у него тягу к раскопкам. Говорили потом, что тот шабашник то ли подался на Север, то ли утонул… Бог знает… Люди говорят разное. Все это случайность, конечно, но старик теперь стал охранять памятники. Говорит, они еще пригодятся людям…
— Еще бы!
— Он и тебе не ради красного словца рассказывает, а чтобы ты проникся уважением к его любви… В общем, я не мастер говорить, но ты поймешь. Ты дослушай его.
Орынбасар замолчал, высказав со свойственной ему прямотой все то, что хотел сообщить Булату. Ради этого он и потащил гостя на холм. Обратно Булат шел более уверенно. Ему было всего двадцать шесть лет, он еще не знал, что такое сомнение и борьба с самим собой, и до этого часа лишь нежные и чистые мечты вели его по жизни. Теперь ко всему этому прибавился долг, вернее сказать, мечты и долг слились в одно. Он с признательностью обнял Орынбасара, но тот засмущался и отстранился от него.
Они вернулись вовремя — Копжасар уже ставил на дастархан деревянное блюдо с дымящимся мясом. Тут же стояло тегене, снова полное кумыса, и чашки.
— Ну, садись, гость, — пригласил старик Булата. — Ты уж не обессудь: свежинки нет у нас, отведаешь копченого мяса.
— Спасибо, ата. Не надо беспокоиться.
— У нас говорят: «Гость смущается, пока переступит порог, а потом уже черед краснеть хозяину». Но мясо должно тебе понравиться.
— Ну что вы, ата… Копченка — это же блеск!..
— На всякий случай говорю.
Джигиты рассмеялись. Копжасар быстро накрошил мясо, залил сверху наваристым бульоном, и все принялись за ужин.
Ночное небо безмолвно смотрело на землю. Звездам было тесно на нем, они нетерпеливо бросались вниз и сгорали в пути. Прохладный ветерок дул с моря и нес запахи водорослей. Холмы, нахохлившись, ждали часа, когда опять оживут в рассказе старика. Горы Каратау закрывали собой добрую треть неба, они, казалось, стали выше от гордости за свои города-крепости и шумные селения, богатые рудники и зеленые
