ходит в школу! – смущённо захихикала Кора. – Ему всего пять месяцев.
– Что за чушь! Если он – твой близнец, то он – твой ровесник.
– Нет, он ровесник Джованбаттисты. Им по пять месяцев, они родились в апреле.
– Тогда у тебя ДВА брата-близнеца. Тебе они братья, а друг другу – близнецы, – поправила учительница.
– Анджело – близнец Джованбаттисты, а Джованбаттиста – близнец Анджело, – тоном зазнайки поддакнула кудрявая девочка по имени Джемма, сидевшая в первом ряду.
Но Кора продолжала настаивать:
– Нет, мой близнец – Анджело, а Джованбаттиста – близнец Джакомо. Мы их поделили.
Девочки засмеялись, а учительница рассердилась.
– Ты и в самом деле невежественная ослица, разве что платье напялила. Как можно не знать смысла таких простых слов?
Наконец зазвонил колокольчик, возвещавший о конце занятий. Из коридора донёсся топот и голоса девочек, высыпавших из классов. Но ученицы синьоры Сфорцы обязаны были выстроиться по росту и выходить из школы молча, словно каторжники.
За оградой Кору ждали бабушка Ида и дядя Нандо.
– Ну, как всё прошло?
– Неплохо, – сухо ответила Кора.
– Чем вы занимались?
– Ничем.
– Не может быть! Так не бывает. Разве можно четыре часа ничего не делать? – недоверчиво воскликнула бабушка.
– Вы писали? – поинтересовался дядя Нандо.
– Я рисовала, – безучастно покачала головой Кора.
– И всё?
– Ещё я играла в одной сценке. У меня даже был костюм.
– Как мило! – заулыбалась бабушка, питавшая страсть к театру. – И что же это за костюм?
Кора замялась.
– Только не ври! – предостерёг её с картины Ангел-Хранитель, который, кажется, умел читать мысли.
– Так кого же ты изображала? – настойчиво повторила бабушка.
– Лошадку, – ответила Кора, бросив строптивый взгляд на Ангела-Хранителя. В конце концов, осел и лошадь – весьма близкие родственники.
6
– Знаешь, что? Мне эта школа ни капельки не нравится, – заявила вечером Кора Муммии.
– Ну, не отчаивайся. Сегодня только первый день. Может, завтра учительница научит вас читать и писать, – утешала её кукла.
Поэтому когда на следующий день учительница приказала: «Возьмите тетради и карандаши», – у Коры даже ладони вспотели от волнения.
– Тетради в клетку, – уточнила синьора Сфорца и подошла к доске.
Но та оказалась обращена к классу стороной, расчерченной в полоску, и учительница лёгким толчком перевернула её, открыв сделанные вчера Корой рисунки. Правда, они оказались вверх ногами, но даже в таком виде портрет учительницы с ослиными ушами трудно было не узнать.
Мария Пиа и Серенелла засмеялись.
– Вы обе, встаньте у моего стола лицом к стене! – приказала синьора Сфорца.
Серенелла расплакалась.
– Нытиков я в своём классе не потерплю! – гневно воскликнула учительница.
«Смеяться нельзя. Плакать тоже нельзя. Что же это за место такое?» – спросила себя Кора.
Но учительница ещё не закончила. Она вызвала служителя и велела ему переставить одну парту поближе к доске, лицом к классу.
– Это, – объявила, она, поставив сверху колпак с ушами, – Ослиная Парта. И раз у тебя, синьорина, хватило наглости на такие остроумные рисунки, ты просидишь здесь целую неделю.
Пока Кора пересаживалась и натягивала позорный колпак, в классе стояла гробовая тишина.
– А мы сегодня начнём с чёрточек, – тихо проговорила синьора Сфорца и провела на доске небольшую вертикальную линию. Девочкам предстояло заполнить такими чёрточками четыре страницы своих тетрадей.
Когда колокольчик возвестил о конце занятий, у них уже сводило пальцы.
– Тебе понравилось? – спросил у Коры дядя Титта, заехавший за ней на машине, чтобы отвезти на обед к бабушке Ренате.
– Нет. Я очень устала. И мне совсем не нравится эта школа.
– Ну, ничего, ещё понравится. Была бы ты умнее, подождала бы годик. Но ты ведь, если чего-то хочешь, добьёшься своего любой ценой, – заметил дядя.
