По словам Яэль, в те минуты ей показалось, что от Арика исходит какое-то мистическое сияние, некая материализовавшаяся харизма, противостоять которой не было сил – хотелось просто подчиняться этому человеку, любым способом заслужить его одобрение, погибнуть за него. До нее вдруг дошел страшный своей буквальностью смысл фразы, что полководец и политик по-настоящему велик, если его солдаты готовы умереть даже не ради орденской ленточки в петлице – ради одобрительного кивка головы своего командира.
С тель-авивского аэродрома Арика и Яэль доставили на армейской машине в квартал Цаала, где они оба жили. Но еще на въезде в этот квартал Арик увидел Лили и вылез из машины. Они обнялись, и Лили ткнулась лицом в плечо мужа. Затем отступила на шаг и посмотрела на Арика – за время войны он сбросил десяток лишних килограммов, но это явно пошло ему на пользу. Было видно, что он счастлив и голоден – голоден во всех смыслах этого слова, как и полагается вернувшемуся после долгой отлучки домой мужчине.
Война закончилась.
Арик знал, что он вернулся в другой Израиль, совершенно непохожий на тот, который он оставил – за шесть июньских дней территория страны увеличилась в четыре раза. И если Синайский полуостров был захвачен исключительно по военным и политическим соображениям, то вырванные в боях у сирийцев и иорданцев Иудея, Самария, Голанские высоты и Газа были исконно еврейской землей, на которой тысячелетия назад располагалось царство Давида и Соломона. И значительная часть еврейского народа считала, что эти земли, возвращенные ценой немалой крови, навсегда должны остаться во владении евреев. Точно так же считал и генерал Ариэль Шарон, всегда чувствовавший неразрывную связь и со своим народом, и с его историей.
Глава 9. Старое ружье
Нужно ли говорить, что, вернувшись домой, Арик немедленно начал принимать свои любимые ванны – из лучей славы?!
Он давал одно интервью за другим, то и дело появлялся на экранах зарубежных телеканалов, выезжал в качестве члена различных израильских делегаций за границу, где читал для генералов и дипломатов лекции о ходе Шестидневной войны и о новой политической ситуации, сложившейся после нее на Ближнем Востоке.
По коридорам генштаба уже полз шепоток о том, что Арик и раньше был высокомерен, а теперь и вовсе задрал нос; что в беседах с журналистами он слишком преувеличивает ту роль, которую сыграл в победе, но Шарону не было дела до этих пересудов – как и весь Израиль, он пребывал в те дни в состоянии эйфории и наслаждался своим положением.
В то же время он продолжал много и напряженно работать как начальник Центра боевой подготовки. Именно исходящие из этого отдела бумаги были призваны во многом определить, как израильская армия и израильское общество распорядятся захваченными в ходе войны территориями.
Уже через месяц-полтора после войны общество раскололось на две части, и этот раскол в итоге стал определяющим в позициях двух противоборствующих политических лагерей – левого и правого. Сама линия раздела на эти два лагеря в Израиле пролегла не там, где она обычно проходит на Западе, и из-за этого за рубежом нередко возникала путаница в оценке израильских реалий.
На левых и правых израильские политики делятся не только и не столько по своему отношению к тому общественно-экономическому пути, по которому с их точки зрения должна развиваться страна, сколько по тому, как следует относиться к приобретенным Израилем в 1967 году территориям.
Сторонники левого лагеря, большую часть которых действительно составляют представители различных социалистических партий и движений, убеждены, что эти территории – с различными оговорками – должны быть в итоге возвращены арабам в обмен на полноценный мир.
Представители правого лагеря, напротив, считают, что Израиль должен сделать все для того, чтобы сохранить за собой эти земли, с которыми неразрывно связана вся история еврейского народа и которые одновременно имеют для него огромное стратегическое значение.
Конечно, за последние четыре десятилетия позиции этих лагерей несколько менялись и корректировались, но суть разногласий оставалась прежней: должен ли Израиль отказаться от завоеваний 1967 года, от своего исторического права во имя мира или он обязан сделать все для того, чтобы убедить международное сообщество признать его право на эти земли?!
Тогда, в 1967 году ответ на этот вопрос был получен сам собой – после того, как арабы отказались вести какие-либо переговоры с Израилем по принципу "территории в обмен на мир", а ООН провозгласил, что они вместе с проживающими на них миллионом арабов-палестинцев находятся под контролем Израиля (то есть последний отвечает за соблюдение прав и условия жизни палестинцев на этих землях).
Арик, бывший в душе горячим приверженцем "правых", с удовольствием окунулся в работу по освоению новых территорий и, прежде всего, Иудеи и Самарии. Ему было ясно, что для того, чтобы мир согласился признать право Израиля на древние еврейские земли, необходимо действовать так же, как действовали евреи до создания Государства Израиль – врастать в землю, создавать новые еврейские поселения в самом центре этих областей, чтобы потом, если встанет вопрос об их возвращении арабам, неминуемо встал бы и вопрос о том, куда же теперь девать поселившихся на этой, столь много для них значащей земле евреев?!
Для начала Ариэль Шарон спланировал места расположения десятков военных баз на новых территориях, которые должны были, во-первых, контролировать ситуацию на местности, а во-вторых, в случае новой войны, остановить противника, не дав ему подойти к тем границам, в которых Израиль находился до 1967 года.
После того, как его план размещения новых баз и все сопутствующие этому плану документы были утверждены генштабом, Шарон начал осторожно продвигать идею создания еврейских поселений в Иудее, Самарии, Газе и на Синае. Для начала он предложил прямо рядом с базами построить поселения для семей тех офицеров, которым предстоит служить на этих базах, но этот план был отвергнут и Моше Даяном, и Ицхаком Рабиным. Но Шарон не опустил руки и продолжал разрабатывать план за планом. Одновременно – все в том же качестве начальника инструкторско-инспекторского отдела – он занимался проверкой боеготовности подраздлений ЦАХАЛа и разработкой планов военных учений.
А возвращаясь с работы, или устраивая себе двух-трехдневные отпуска за счет накопленных переработок, генерал Шарон с наслаждением погружался в семейный быт – нянчил маленьких Гилада и Омри, совершал длительные прогулки на лошадях вместе со ставшим настоящим мастером верховой езды Гуром, возился в палисаднике, помогал жене по дому…
У него было все, что нужно человеку для счастья – слава, всенародная любовь, крепкая, любящая семья и увлекательная работа. И все это кончилось через четыре месяца, 4 октября 1967 года, в самый канун еврейского Нового года28.
День, который обещал стать еще одним счастливым днем в жизни семьи Шарон, стал самым черным для нее днем.
* * *
В тот день Лили оставила Арика одного с тремя сыновьями, а сама отправилась за покупками и подарками к празднику. Она спешила: под Новый год в Израиле все магазины и прочие заведения в Израиле закрываются рано, а она еще хотела, вернувшись, успеть с Гуром в парикмахерскую – мальчик страшно оброс, и ему просто необходимо было постричься.
Как всегда в канун Нового года, в доме раздавался шквал телефонных звонков с поздравлениями от родственников и знакомых. Арик плотно уселся у телефона и, когда к Гуру пришел 15-летний соседский мальчишка, отправил всех детей играть в палисадник. Когда Гур спросил его, можно ли им взять для игры висящее на стене в гостиной старое ружье, Арик кивнул головой. Эту необычайно красивую винтовку, которой было не меньше 150 лет, Шарону подарили его солдаты сразу после окончания Шестидневной войны, а Гур, увидев ее, настоял на том, чтобы винтовку повесили в гостиной в качестве украшения. Арик несколько раз проверял нет ли в нем в нем патрона, и был уверен в его полной безопасности.
Но через две минуты после того, как дети вышли в палисадник, Арик явственно услышал звук, который он не мог спутать ни с каким другим – это был выстрел. Вслед за ним раздался крик и Шарон, бросив телефонную трубку, поспешил в палисадник.
Потом перед его мысленным взором не раз возникала эта картина: лежащий на земле с кровавой дырой в районе глаза Гур… растекающаяся под ним лужа крови… брошенная в сторону винтовка… бледный, как полотно, соседский мальчишка… ползающий возле Гура годовалый Гилад… застывший в шоке Омри…
Подхватив раненного сына на руки, Шарон бросился к машине, но тут вспомнил, что ее взяла Лили. Опрометью он побежал к соседу – командующему ВВС Мордехаю Ходу, чтобы одолжить у него автомобиль, но Хода не оказалось дома.
И тогда, продолжая держать на руках сына, Шарон бросился в поликлинику, находившуюся в нескольких сотнях метрах от их дома. В поликлинике ему сказали, что он срочно должен ехать в больницу и посадили в карету "скорой". Всю дорогу до больницы он прижимал к себе Гура, чувствуя как вся его рубашка пропиталась кровью сына. Он был солдатом и, повидав за свою жизнь немало самых разных ранений, как солдат знал, что спасти Гура нет никаких шансов. Однако, будучи отцом, он продолжал надеяться на чудо…
