помню, — равнодушно отвечала я, царапая ногтями ногу.
— Попытайся, Мелания, — в один из дней, попросила она. — Ты помнишь, чтобы в их доме кто-нибудь упоминал Белоярцевых? Нам нужны любые зацепки.
— Кому нам? — спросила я, уронив руку на одеяло. — Зачем ты меня мучаешь? Я ничего не помню, никогда не слышала такой фамилии, и не знаю, о ком ты говоришь.
— Быть не может. — Марина выронила ручку на пол и устало сжала переносицу пальцами. — Как же нам тогда быть? Я так надеялась, что ты сможешь помочь. Чёрт, Рома будет недоволен.
Вот, опять. Рома будет недоволен. Кто такой этот Рома, что тратит уйму собственных средств на моё восстановление? Неужели, мои потерянные воспоминания стоят так дорого?
— Марин. — Я подложила под спину подушки, устраиваясь удобнее. — Почему ты работаешь на Глеба? Ты всё время ищешь информацию о его семье, неужели влюбилась в него?
— С ума сошла? — Отшатнулась она, выпучив глаза. — Типун тебе на язык, Мелания! Никогда так больше не шути, — выдохнула Марина, растирая побледневшее лицо.
— Тогда что? Я не думаю, что это простое совпадение, — хмыкнула я.
— Нет. — Она отвернулась. — Не совпадение, я очень много работала, чтобы устроиться в его компанию и занять эту должность.
— Зачем?
— Когда-нибудь я расскажу тебе, — пообещала она. — Но сейчас ты ещё слишком слаба, прошло всего десять дней после аварии.
Возможно ли, что у неё есть какой-то план? Но зачем тогда ей эти загадочные Белоярцевы?
Должно быть, было что-то, что заставляло её так себя вести, и пока я этого не узнаю, доверять ей не могу и не имею права.
Вернуть Лизу в таком состоянии и с такими финансами просто невозможно. Мне нужно встать на ноги, избавиться от всех, кто будет нам мешать, и только тогда я смогу смотреть ей в глаза без сожаления и боли. Дочь сильная. Она справится и обязательно меня поймёт.
Дни превратились в скучное месиво из запахов лекарств, тошноты от бесконечных улыбок чужих мне людей, и чувства бессилия. Порой, подушка была для меня и средством от депрессии, и методом убийства одного известного психопата, и просто безмолвным другом, которому я выливала всю горечь.
Со временем я превратилась в скелет, обтянутый серой кожей. Еда не лезла в глотку, из-за постоянных кошмаров я перестала спать, урывками крадя минуты отдыха во время обхода врачей. Сил хватало лишь на то, чтобы доползти до окна и упасть в удобное мягкое кресло. Отсюда я могла наблюдать за редкими больными, гуляющими по больничному парку.
А к концу третьей недели в моей палате впервые появился он. Сев на стул рядом с кроватью, незнакомец открыл блокнот и вытащил из кармана ручку.
— Здравствуйте, Мелания. Меня зовут Андрей Кириллович, я психотерапевт.
— Вы мне не нужны. — Я отвернулась от ослепляюще белого халата, в вороте которого проглядывала чёрная водолазка, и упёрлась взглядом в мониторы.
— Понятно. — Чиркнув в блокноте, он зашелестел страницами и продолжил: — Меня нанял Роман Владимирович. Я здесь, чтобы помочь вам.
— Я же сказала, — зло бросила я, резко оборачиваясь, — вы мне не нужны. Я сама справлюсь.
— Справитесь с чем? — профессионально вцепился он.
— С последствиями моих травм.
— Так вы признаёте, что были травмированы. Это хорошо. — Мужчина улыбнулся и вздохнул. — Мы можем просто разговаривать, если вам так будет легче.
— Андрей Кириллович. — Я приподнялась на локтях, пронзая врача злобным взглядом. — Я привыкла справляться с трудностями и смогу пережить изнасилование и избиение. Не я первая, не я последняя. Это волнует меня в последнюю очередь.
— А что в первую? — Ясные глаза врача смотрели с теплотой и участием. По крайней мере, мне так казалось. Или только хотелось?
Психотерапевт сидел напротив окна, так что я не видела всех черт лица. Но в глаза бросались огненно-рыжие волосы, вспыхивающие красным в лучах пробравшегося сквозь занавески солнца.
Мне бесконечно везёт на рыжих. У Ника тоже такие волосы, только гораздо темнее.
— Дочь. В первую, вторую и последнюю очередь меня волнует только мой ребёнок, как и каждую мать, не так ли? — Взяв с тумбочки пачку сока, я потянулась губами к соломинке и втянула живительную влагу.
— Вероятно. — Кивнул он. — Видите ли, я не мать, не могу сказать с уверенностью, но полагаю, что вы правы.
— Вы пытались пошутить? — Впервые за всё время я улыбнулась. — У вас скверное чувство юмора, господин психотерапевт.
— Ничего, его хватило, чтобы вы улыбались и этого достаточно. Расскажите мне о дочери, Мелания. Какая она?
— Лиза? — Я прикрыла глаза, представляя образ малышки. — Потрясающая. Гениальная. Лучшая.
— Так скажет каждая мать, я уверен. — Андрей Кириллович постучал ручкой по блокноту и положил нога на ногу, покачивая носком дорогого ботинка. — Нынче врачи столько зарабатывают? — В чём проявляется гениальность вашей дочери?
— Знаете, я родила её очень рано, и в силу занятости учёбой, а следом и работой, уделяла ей мало времени, но этот ребёнок… — Я сжала пальцами простыню и вздохнула. — Лиза вела себя не так, как остальные дети. Вместо того, чтобы смотреть мультики как все, и играть со сверстниками, она запиралась в комнате и штудировала энциклопедии. Лиза рано начала говорить, а читать и подавно. Иногда я совершенно не могу представить, что у неё в голове. И если в пять она была маленькой взрослой девочкой, то в восемь начала вести себя как пятилетка. Не знаю, с чего бы такие перемены. Видимо, она просто устала от своей никчёмной, вечно работающей матери, — выдавила я, не обращая внимания на дорожку слёз.
— А что любит Лиза? — Врач сделал запись, и вновь повернулся ко мне, внимательно слушая.
— Ириски, — рассмеялась я. — Из всех лакомств — это самое любимое, у неё даже прозвище дома есть Ириска. А ещё она любит горячий шоколад перед сном, сваренный по моему рецепту. Знаю, сейчас вы скажете, что это вредно столько сладкого, но такие вечера, когда мы могли просто сидеть на кухне и пить шоколад, стали нашей традицией. И мне их очень не хватает, — добавила себе под нос, подтягивая коленки к подбородку.
— Ваша дочь всегда росла без отца? — спокойно спросил врач, совершенно не подозревая, что вывесил красную тряпку перед быком.
Холодный, склизкий, удушливый и безобразный — вот первое, что пришло на ум, едва вопрос отзвучал. Руки примёрзли к кровати, а кожа покрылась мурашками.
— Ты никогда не выйдешь за кого-то другого… ты принадлежишь мне, Крош-ш-шка…
— Мелания? — Голос врача вырвал из тёмной жижи страха и бессилия.
— У моей дочери нет, и никогда не было отца, — рявкнула я, подрываясь на месте и падая на подушки. — Эту мразь с червивой ямой
