Глупо, но парни отчего-то завороженно смотрели, как она достает оружие. Из плаща появился короткоствольный револьверчик. Игрушечный такой — Женька такие только в кино видел. Красавица, скривив губы, трясущейся рукой вскинула игрушку. Дибровицкий, нашаривший под ящиками свой пистолет, почему-то так и не попытался выстрелить первым. Да и сам Женька вскинул автомат, пытаясь прикрыться прикладом, лишь когда коротенький ствол поднялся на уровень груди.
Катрин неслась по проходу, словно на тренировке огибая ящики и растяжки креплений. Подошва сапога отбросила руку с револьверчиком, ломая пальцы, расплющила кисть о переборку. Закричать женщина не успела — сержантша ударила ее в лицо. Открытой ладонью, но так жестоко, что голова нежеланной пассажирки врезалась в борт, из накрашенного рта брызнула кровь.
— Рыцари, мля! — проорала Катрин, запихивая «парабеллум» под растерзанный жакет. Пуговицы на нем отсутствовали, ниже было еще хуже: юбка лопнула по обоим швам, блузка свисала драными полами.
Дверь рубки приоткрылась, высунулся радист с автоматом в руках.
— Мы в норме! — проорала Катрин, подтверждая знаком.
Радист хотел что-то прокричать, но тут «юнкерс» резко завалился на правое крыло. Старлея отбросило в глубь пилотской кабины, остальные покатились к борту. Женька врезался головой в поясницу командирши, Катрин охнула, хватаясь за ноги Дибровицкого. Под натужный рев двигателей кое-как разобрались. Самолет продолжал идти с пугающим креном, Женька с ужасом видел, как кренится штабель ящиков. Раздавит каким-нибудь сверхсекретом…
«Юнкерс» свалился в столь внезапный обратный вираж, что все покатились к грузу. Штабель, слава богу, пока устоял, но что-то трещало, лопалось.
— Собьют, на хер! — орала Катрин, сжимаясь за ящиками.
Женька, потрясенный, увидел светлые пулевые отметины на ящиках. Следующая очередь прошла выше, ощущались лишь толчки пуль в корпус самолета.
Истребитель, и, наверное, не один. Черт, свои прицепились…
Валша вытворял что-то невообразимое. Транспортник, скрипя всеми своими дюралюминиевыми листами и трубами, свалился в пике, едва не зацепил носом воду, пронесся над темными волнами. Пилот стремился прикрыться кручей берега, и паре Пе-3бис из Особого полка ВВС ЧФ было сложно вновь выйти в хвост транспортнику. Но у пилотов ночных истребителей опыта хватало, да и чувствовали они себя уверенно. Тень громоздкого «юнкерса» отчетливо выделялась на фоне волн, и в помощи бортовых станций «Гнейс-2М»[42] никакой необходимости не было. Ночные «пешки» ушли выше, дожидаясь, когда «немец» проскочит мыс.
Идиотизм, но в самолете чувствуешь себя голым. Залечь негде, ползти некуда, гранату не бросишь…
— К пулемету! — орала Катрин.
— Так свои там…
— Пугнуть, дубина!.. — начальница попыталась протиснуться к пулеметной турели, ударилась о ящики.
Женька попробовал двинуть следом, упал, покатился, ухватился за плащ румынки. Женщина пришла в себя, держалась за подбородок, что-то говорила. Глаза, полные слез, даже в полутьме были колдовски красивы. Женька, цепляясь за брезентовые ремни, встал. С опозданием понял, что никакая она не немка и не румынка. Молится и матерится на родном…
«Пе-3» упали на добычу поочередно. От первого тяжелого истребителя «юнкерс» ушел, опасно довернув к береговому обрыву. Но вторая «пешка» словно этого и ждала. Огненные трассы двух пушек и двух пулеметов перечеркнули левое крыло и гофрированный фюзеляж «юнкерса».
Обе тусклые лампочки в грузовом отсеке погасли. Один из проклятых ящиков двинул Женьку между лопаток, бедро дернуло болью. Кто-то кричал… Женька автоматом отпихивал от себя ящики, что-то нетвердое. А, майор… Вроде шевелится… Черт с ним… Катька где? Что-то мягкое… Комбинезон… Стас… Спина мокрая… вздрагивает… Тон двигателей «юнкерса» изменился. Самолет содрогался.
Кто-то упал рядом. Катька…
— Что? — заорала начальница, хватая за плечо.
— Стасик. Ранен он…
— Горим, Женька. Мотор…
В иллюминатор заглядывало, дрожало оранжевое зарево. Ясно, как днем, виднелась ребристая обшивка крыла.
— Валша посадит… перевязать бы…
Катрин с силой отпихнула:
— Дверь, Женька! Открывай…
«Юнкерс» кренился, и Женька просто всем существом чувствовал, какого труда пилотам стоит удержать машину от падения. Полез-покатился к двери, нащупал рукоятки. В отсеке стало светлее из-за огня, дрожащего на крыле…
Да открывайся же! За спиной кричали. Женька, срывая ногти, отдраивал дверь. Поддалась, проклятая…
Хлестнуло соленым холодным ветром. Неслась, тускло сверкая, вода. Билось мутное отражение двигателя-факела.
— Приказано прыгать! Разобьемся…
— Да он охренел! Куда?! Берег где?
— Рядом. Командир пока машину держит! — кричал, пытаясь перекрыть свист воздуха, скрежет двигателя и дребезжание металла, старлей-радист. — Приказ…
Женька с ужасом смотрел на несущуюся безумно далеко под крылом воду.
— Прыгай, приказ! — хрипло кричал старлей, тряся Катрин за плечи.
— Ах, вашу… — командируй отпихнула радиста. — Женька, пошел!
— Ты что?! Я ж в лепешку! А Стас?
Катрин пнула-подсекла под колено и толкнула в дверь. Женька пытался ухватиться за проем, но был уже в воздухе… Мгновенно развернуло — успел увидеть промелькнувший хвост «юнкерса».
Завопить не успел — это и спасло. Вода оказалась неожиданно близко. Бахнулся боком. Сдавило со всех сторон плотным холодом. Оглушенно замолотил руками и ногами. Вынырнул. Во тьме трепетал тусклый факел уходящего самолета, уносило к звездам длинный шлейф дыма. Женька не успел выплюнуть горько-соленую воду — факел встретился с водой, подскочило над волнами горящее крыло, поднялся фонтан воды. Победно проревели где-то в высоте истребители.
Всё.
Женька попробовал вынырнуть повыше, оглядеться. Однообразные горбы волн. Тихо-то как, только плеск безразличный. На дне еще тише. Главное, не паниковать. Что Катька бы сделала? Определиться, сообразить, куда плыть. Плыть. Ничего иного не остается. Валша уводил самолет от Херсонеса. Берег был слева, значит, шли на восток. Звезды… Звезды на месте. Ориентируемся…
— Евгений, твою… — неразборчиво кричали из темноты.
Женька хлебнул воды, вынырнул и завопил:
— О-го-го! Здесь я!
Белые всплески, смутный шарик головы.
— Чего молчишь? Я ору, ору… — возмущалась Катрин, отплевываясь.
— Не слышал. Один плеск, — прохрипел Женька, всматриваясь — не приглючилось ли?
Нет, она. Взъерошенная, со щекой расцарапанной, но деловитая.
— Поплыли, Земляков. Долговременные морские купания без тренировки крайне вредны для здоровья.
— Кать, а берег-то где?
— Вон он, берег, — сердито прохрипела начальница. — Присмотрись, сам увидишь, если не ослеп. Но сначала нашего радиолюбителя попробуем отыскать. Он где-то недалеко плюхнулся. Как наподдал мне ногой, так и сам следом кувыркнулся…
Старшего лейтенанта отыскали минут через десять. Женька вдоволь накричался и наглотался воды. Радист то ли сломал, то ли вывихнул руку и с трудом держался на воде. Катерина ныряла, стаскивала с него сапоги. Плавала она уверенно, Женька тоже пришел в себя. Буксировали охающего и отплевывающегося старлея. Все было просто и ясно. Берег недалеко, — Женька удивлялся, как сам не разглядел темную гряду, изредка подсвечивающуюся далекими зарницами разрывов. Судя по всему, приводнились довольно далеко от Севастополя. Можно было надеяться, что берег здесь уже свои контролируют, но всякое может быть. «Вальтер» в кармане комбинезона колотил по ляжке, бедро другой ноги на каждое движение отзывалось саднящей болью. Ничего, главное, живы.
Впереди шумел, накатывался на камни прибой.
— Теперь, мальчики, щекотливый момент, — пробулькала Катрин.
Еще дна не успели нащупать, как от камней, омываемых пеной, закричали:
— Стой! Хенде хох! Плыви сюда, или стрелять будем! Фирштейн?
— Выплыву — я те дам «фирштейн», — в голос посулила Катрин. — Полиглоты хреновы.
У начальницы и старлея сохранились не успевшие окончательно размокнуть удостоверения. У Женьки в карманах имелись только немецкие накладные, но чего ждать от лопуха-переводчика? Стрелять и бить морду не стали, — начальницы, естественно, заслуга. Юбку она пожертвовала Нептуну, блузка и «парабеллум» вызывали законные подозрения, но морпехи все равно представляли немецких шпионок как-то иначе. Наверное, сапоги и сатиновые, до боли знакомого пошива спортивные трусы послужили неоспоримым доказательством принадлежности к Красной Армии.
Связь со штабом армии у командира бригады имелась, и через полчаса Женька и начальница сидели, кутаясь в плащ-палатки, и пили чай. Приплелся в блиндаж и старлей-радист, — сустав ему вправили, а сострадательные моряки нацедили кружку спирта.
