Катрин стряхнула из кружки остатки заварки.
— Еще подлить? — предложил старшина.
— Спасибо, сыта. Что-то засиделась. Можно на вас товарища младшего лейтенанта оставить? Не арестуете сироту беспаспортного?
— Земляков Евгений Романович. Переводчик, рост выше среднего, глаза серые, чуть сутулится. Вид интеллигентный, на ладони шрам от пореза. Вот про хромоту вашу ничего не говорилось.
— Это свежее, — смущенно заверил Женька.
— Выходит, коллеги мы с вами. У меня, правда, уже год как осколок по колену чикнул. Может, и земляки? Вы где в Москве проживали?
— На Большой Калужской.
— Проверили мальчика? — пробурчала Катрин. — Он, он, Земляков. Я его, студента, давно знаю. Еще вопросы будут? Может, мне в личное дело заглянем?
— У вас, Екатерина Георгиевна, документы в полном порядке. Вопрос будет, но исключительно продиктованный праздным личным любопытством. Как оно — с парашютом да в воду? Я один раз с вышки до войны прыгал — даже вспоминать боюсь.
— С парашютом страшно. А тут элементарно — по жопе тебе ногой, и бултых. И никаких парашютов. Мниться мне, вы о нашем приводнении все знаете. Не под вашим ли надзором самолетик обделанный доставать будут?
— Нет, мы только пост выставили. Морячки займутся. А за проверку извините. Служба. И рискну заметить, Катя, что девушка вы действительно весьма красивая, в описании даже преуменьшили слегка. Но уж очень грубоваты. Не идет это вашему облику.
— Война закончится, трансформируюсь. Или облик сменю, или выражаться иначе научусь, — пообещала Катерина. — Знаете, если нам до вечера ждать, я знакомых проведаю. Вроде бы знакомый санбат за селом должен стоять.
— Я с тобой, — поспешно подскочил Женька.
* * *
Переждали колонну пустых грузовиков — машины возвращались к промежуточному складу. Батареи сжирали снаряды за считаные минуты, а подвоз боеприпасов из тыла все задерживался и задерживался. Скоро наступит тишина, немцы смогут отдышаться.
— Кать, ты не лезь, — сказал Женька.
— Куда?
— Туда. Я тебя давно знаю.
— О, прямо нежный друг моего безоблачного детства.
— Я тебя с Харькова знаю. Даже чуть раньше. Чем мы поможем? Сама говорила — пехота мы фиговенькая.
— Никуда я лезть не собираюсь. Просто хочу посмотреть. Сверху. Я здесь когда-то была, как раз там, где сейчас работают. Только тогда, наоборот, наши сюда, к горам, прорывались…
Все движется по кругу. Женька понимал. Она хотела сюда вернуться. Хоть на миг глянуть, как немцев вышибают, сбрасывают, топят в море. Их все равно вышибут. Но посмотреть на это не судьба. Не решаются такие дела в один день. Опергруппа вернется, а здесь продолжат драться. Штурмовать Сапун-гору, упрямо пробиваться к Николаевке, форсировать Северную бухту. Хорошо хоть в небе немцев пока нет…
Катрин сидела на каменном уступе, вглядывалась. Зря не взяли бинокль. Впрочем, все равно не разглядишь, да и противно туристами себя чувствовать. Широкая долина грохотала и дымилась. Угадывались непрерывные разрывы на вершине и склонах Сапун-горы. Внизу тоже вздымались рыже-серые шапки разрывов снарядов и мин, тянулись к небу черные столбы дыма. Горят. Это с горы от бухты казалось, что строения темнеют. Сейчас видно. Машины выгоревшие. Вчерашние, позавчерашние. «Тридцатьчетверки», самоходки. Даже толстая броня не спасает 46-тонные КВ-85. Время сейчас на вес золота. Боевые машины и людей никто не будет жалеть. Время проламывать оборону: тоннами танковой брони и залпами «эрэсов», штурмовиками, бомбами, минами, огнеметами, телами в выгоревших гимнастерках.
— Пошли, не видно ни хрена, — Катрин резко спрыгнула с уступа.
Она понимает. Наверняка куда лучше малоопытного толмача понимает. У нее опыт и заноза того самого ухода — горькой сдачи в июле 42-го…
Но что сделаешь? Пойти в цепь с «трехлинейкой» и гранатами? Это не лингвистика и не мгновенная работа ножом. Толково ползти и бежать, подрывать доты и преодолевать заграждения люди учатся кровью и потом. Даже неистовая Катька в цепи лишь еще один силуэт в прицеле МГ. Хотя цепями в лоб уже не идут. Штурмовые группы. Опыт, тот самый кровавый опыт.
Она не пойдет. Она умная. У нее дел полно. Странная семья, счет в банке, дом на обратной стороне земного шара. Забавный пушистый зверь, заждавшийся хозяйку. Еще уйма дел, которыми Катьке просто необходимо заняться. Жить нужно. Свое дело здесь сделали. Не пойдет она. Не та квалификация.
Ну и к лучшему. Жить даже очкастым рядовым очень хочется.
Вот уедет начальница в дальние страны, может, в гости когда пригласит.
По дороге, истолченной в мелкую, похожую на мучную, пыль, двигались танки. Потрепанные «тридцатьчетверки», несколько машин с зенитными пулеметами. Перед Камарами встали, — через село попробуй, протолкнись. Крики, команды, едва прорывающиеся сквозь рев дизелей. Пронесся по обочине «Виллис» с взбешенным полковником. Вверху, на бреющем, проревела девятка штурмовиков, — казалось грохот самолетных и танковых двигателей столкнулся между небом и землей. Ух, оглохнешь, и никакого обстрела не надо.
Танкист в люке стоявшей впереди машины на миг обернулся. Запыленный, в сдвинутом на затылок танкошлеме. Похож…
Радостную ругань Катьки лишь по губам можно было угадать. Пронеслась наперерез, взлетела на броню с кормы, прямо между сизыми выхлопами. Женька с опозданием рванулся следом…
— Ох, я думал вы там остались! В газете читал… — орал Борис, радостно сверкая яркими на припудренном пылью лице глазами. Левая щека хранила следы ожога, но это старого знакомого ничуть не портило.
— А мы думали, ты!.. — кричал Женька, держась за скобу башни. — Вас же сожгли там, на Чугуевском…
— Выбрался. Госпиталь…
— А механик? — Катрин похлопала ладонью по броне. — Не вместе?
Борис покачал головой:
— Не выскочил он…
Они что-то говорили, а к Женьке из второго люка потянулся любопытный наводчик:
— Подруга?
— Нет. Знакомы давно. В Харькове с эсэсовцами дрались.
— Я и смотрю — вовсе не похожа. Фото видел — у него черненькая. В госпитале познакомился. Тоже ничего, только малявка совсем. Вроде даже оженила…
— Он плохую не выберет, — заверил Женька.
Пронесся назад «Виллис», полковник погрозил кулаком, махнул рукой — вперед!
— Счастливо, ребята! — Борис пожал Женьке руку. — Рад, что живы. А мы сейчас прямо на фрицев. С утра должны были рвануть, да тяжелый полк вперед нас двинули.
Катрин быстро чмокнула его в щеку:
— Удачи!
Спрыгнули. Танк дернулся, двинул вперед.
— Эй, орудийный! — заорала вслед Катрин. — Держись командира! Проверенный человек. И экипажу передай. Смотрите у меня!
Наводчик, смеясь, откозырял — расслышал.
— В гости приходите. Второй батальон…
Смотрели вслед колонне — ушли на исходные батальоны 63-й Таманской отбр.
— Кать, у тебя нос и губы в пыли, — сказал Женька.
Начальница вытерлась, сплюнула на дорогу:
— Черт, про родственника так и не успела спросить.
— Ничего, вот встретятся они, обязательно сами про тебя вспомнят. Про тебя разве забудешь? Надо же, ничего не меняется: он младший лейтенант, я опять очень младший лейтенант. Ты без погон, так что тоже… Разве что танк посерьезнее стал. Конечно, вспомнят про тебя, поговорят. Вот удивятся-то!
— И тогда я погон не носила, — пробормотала Катерина. — А сейчас я вообще никто. М-м-м, да ну его в жопу. Или в филейную часть, как верно поправил бы наш новый знакомый, воспитанный старшина контрразведки Владимир Иванович. Вот что — почтой ты сам займешься.
— Фигушки. Я с тобой.
— Нет.
— Что значит нет? Кто старший по фазе возвращения? У кого опыт? Хочешь, чтобы я в какую-нибудь Малую Магдаленовку угодил? Или в какую-нибудь контору типа Лэнгли? Вот в Отделе обрадуются.
18.00Части 2-й гвардейской и 51-й армий.
Атаки штурмовых групп по всему фронту. В направлении совхоза имени Перовской удалось продвинуться на 1 км. На правый фланг армии подходит 13-й гвардейский стрелковый корпус. Прибывает и сосредотачивается в районе села Новые Шули 10-й стрелковый корпус.
Отдельная Приморская армия.
После бомбо-штурмового удара начата повторная атака в направлении Кадыковки — подразделениям 19-го танкового корпуса и 63-й тбр удалось пройти траншеи противника и достичь окраины Николаевки. Пехота закрепиться не сумела. Танки отошли на исходную. В направлении хутора Каранского отдельным штурмовым группам удалось продвинуться на 1,5 км.
18.
20.
Балаклава— Держи. Прост, как пиво самого демократичного московского пивзавода, — начальница вручила ППС[47] и пару магазинов. — Командируешься в распоряжение помначштаба 255-го БрМП. Будут пленные — допрашивать с пристрастием и без соплей. По возвращении домой сходишь к служителям культа или к правозащитникам, сердечно покаешься, естественно, в рамках подписки о неразглашении. Вопросы?
