– Лечь, лечь, лечь. Да лечь же, чёрт побери! Как это у тебя получилось?
– Не знаю, – я развёл руками, – просто очень разозлился, и мне захотелось, чтобы вы обязательно выполнили мой приказ. Вот и всё. А там всё само вышло.
– Думаю, у нас не получится, – задумчиво сказала Оля и погладила свой медальон, – у наших украшений, кажется, имеется неприятный сексистский шовинистический пунктик.
– Всё правильно, – похоже, напряжение спало, – вы обе уже на кухне, поэтому марш – варить борщ!
– Ишь, чего удумал, – пробормотала Галя, но покосилась на меня с явной опаской, – борщи ему вари. Я – натура вольная, испытываю тягу к свободным развлечениям: сексу, танцам, и… и к охоте, скажем.
Как-то странно у неё получилось с последним развлечением, словно слово «охота» вырвалось против собственной воли. Забавная оговорка. Оля тоже заметила, но промолчала.
– Пошли отсюда, – спокойно сказала она и взяла меня под руку, – займёмся сексом, танцами и охотой, скажем.
– Всем сразу, – согласился я и поцеловал её в ушко. – На кого охотиться будем?
Собственный вопрос вызвал неприятный холодок в груди: уж я-то знал, на кого нам нужно охотиться. Но это почему-то уже не казалось таким ужасным, как раньше.
В гостиной не оказалось никого, кроме Ильи, который задумчиво загребал пепел в камине замысловатой кочергой, напоминающей клюшку для гольфа, изготовленную сюрреалистом. Похоже, парень глубоко погружён в своё увлекательное занятие, поэтому наше появление заметил далеко не сразу.
– С добрым утром, – сказал я, – бог в помощь.
– Гадаешь по золе? – осведомилась Галя и забралась в кресло, поджав ноги. – Новый метод предсказания будущего: все мы обратимся в прах.
– Ух, ты! – восхитилась Оля. – Чёрный юмор в исполнении Гали – только у нас! Единственное представление! У тебя озарение? Или приснилось чего?
– Угу, – подтвердила та и прижала колени к подбородку, – фигня какая-то, про то, как я превращаюсь в айсберг. Причём так реально, хоть иди и Титаник топи.
– Где остальные? – поинтересовался я. – Ты там язык не проглотил?
– Да нет, – вяло отмахнулся товарищ и раздражённо отбросил кочергу, угодив в кучку пепла, – слабость такая, будто и не отдыхал совсем. Витя в поисках местного МЭ и ЖО, а Паша пошёл в спальню, общаться с Натой. У них – кризис отношений, и в этом нет ничего удивительного.
– Да уж, – Ольга покачала головой и медленно опустилась в кресло по соседству с тем, где сворачивалась клубком Галина, – все эти вещи… Чем дальше – тем больше.
– А может, всё к лучшему, – проворковала Галя, не меняя позы. – Натка, она сейчас такая прикольная, прям как я, – Илья покосился в её сторону, приподняв одну бровь, но возражать не стал, – а Паша, ну, он остался такой, как раньше. Как все обычные люди.
– А мы, стало быть, необычные, – констатировал Илья.
Комментариев не последовало, да этого и не требовалось: всё было ясно и без возражений. Вот только слово «люди» звучало явно не к месту. Оля саркастически ухмыльнулась, а Галя, казалось, так и вовсе задремала.
– Илюха, – неуверенно сказал я, размышляя о кредите доверия, – кое-что нужно обсудить. Вдвоём.
– Мальчики решили уединиться, – почти пропела, не открывая глаз, Галя, и тихо хихикнула: – посекретничать.
– Значит, им это нужно, – в голосе Оли мелькнула нотка тревоги. Девушка определённо оказалась проницательнее подруги. Чёрт, да почему я её раньше игнорировал? Это же настоящий бриллиант, не чета подзабытой Марине.
– Спальня занята, – хмыкнул Илья, – если вы об этом.
– Можно и в кладовой, – подыграл я ему, – там есть, где уединиться.
Так мы и сделали, и товарищ с изумлением уставился на один из стенных крюков, который я использовал в качестве клина, вколотив в щель люка.
– Так вот зачем ты ночью вставал, – понимающе кивнул Илья, – испытывал силушку богатырскую? Крюки из стен рвал и в пол вбивал? Креативно, ничего не скажешь. Так ты меня похвастаться привёл?
Я медленно вытащил взвизгнувшую железяку и бросил на пол, после чего долго отирал измазанные коричневым ладони. Мне очень не хотелось поднимать крышку и показывать скрытое внизу.
– У нас был гость, – пояснил я, присев на корточки, – наш пронырливый друг. Видимо, решил самостоятельно взять то, что мы забыли ему отдать. Я услышал какой-то звук среди ночи и пришёл сюда. Похоже, подвал имеет выход наружу, по которому он и явился к нам.
– И?
Ну, всё, больше оттягивать не имело никакого смысла. Я потянул крышку и отбросил в сторону. Потом глубоко вздохнул и посмотрел вниз: чуда не произошло, маленькое тощее тело продолжало лежать там, куда я его бросил, после… В общем, после.
Илья наклонился и очень долго смотрел в распахнутый люк. На его лице не было ни удивления, ни отвращения. Скорее – грусть. Потом мой товарищ повернулся ко мне:
– В общем, ты его убил. Ну что же, думаю, он вполне мог прикончить всех нас во сне, если бы ты его не остановил. Большое спасибо. Нет, честно, ты – молодец, как бы скверно это ни звучало.
– Стой! – почти простонал я. – Ты так ни хрена и не понял! Дело не в том, почему и зачем, а – как.
– По-моему, я не хочу это слушать, – вздохнул Илья, – но думаю – придётся. Надеюсь, ты не пил его кровь?
– Почти.
Как бы я ни старался всё забыть, воспоминания ещё оставались слишком свежими.
Шпенька оступился и попал одной ногой в распахнутый люк. В тот момент, когда маленький вор начал падать, я протянул руку и удержал его, схватив за обнажённое запястье. В ту же секунду произошла странная штука: плоская, серая во мраке, фигурка внезапно превратилась в пышущий пламенем силуэт, пульсирующий подобно бьющемуся сердцу. И это зрелище показалось мне самым приятным из того, что я видел последнее время. Это походило… Даже не знаю. На запотевший бокал пива после жаркого дня; горячий шоколад в зимнюю стужу; бифштекс после голодовки.
Я попытался сбросить наваждение, однако вместо этого обнаружил ещё одну удивительную вещь: пальцы на руке, удерживающей Шпеньку, словно обратились пятью тонкими трубочками, опущенными в бокал с желанным напитком. Оставалось лишь начать пить.
– А-а, – всхлипнул Шпенька и легко дёрнулся.
Именно это и послужило катализатором. Я словно впал в транс: живительная энергия неудержимым потоком хлынула в меня через пальцы, и большего удовольствия я не испытывал никогда в жизни. Возможно, именно так выглядит оргазм, продолжающийся тысячелетия. Огонь бушевал во мне, вокруг меня, и я сам превратился в безумное пламя во вселенной, где не было ничего, кроме сладкого сияющего вихря.
А потом Шпенька погас и перестал дышать, обратившись тем самым серым плоским силуэтом во тьме. Я разжал пальцы, и тщедушное тело почти беззвучно кануло во мрак подвала. И только услышав глухой звук падения, я понял, что произошло. Что я сотворил.
Я убил человека. Непонятно, как, но я досуха выпил всю его жизненную энергию. И мне это понравилось. Мало того – исчезла слабость, терзавшая последние сутки, а ледяная бездна внутри оказалась заполнена.
И тут до меня, наконец, дошло: это и была та самая пища, которую мы должны потреблять.
– Нет, – прошептал я и в ужасе рухнул на колени. – Нет! Только не это…
Невольное предсказание Вити сбылось: я действительно превратился в вампира. И пусть пил не кровь, а жизненную силу, суть от этого не менялась, и выпитый человек, в любом случае, умирал. И всё это сотворил чёртов медальон, висящий на моей шее. Сейчас я его сниму и навсегда распрощаюсь с этим кошмаром! Сейчас…
Мои руки даже не шелохнулись.
Да какого хрена! Это же так просто: взяться за цепочку и сдёрнуть её к такой-то матери! Вот, сейчас…
Ничего, никакой реакции. С ужасающей отчётливостью я понял: ничто не в силах заставить меня снять проклятое украшение. Какая там рука или нога, оно дороже головы!
И вот именно тогда я разрыдался.
Я оплакивал несчастного Шпеньку, себя, и всех нас, превратившихся в чудовищ.
Передать всё это словами я, конечно, не смог, но сами события описал весьма подробно. Товарищ, выслушав рассказ, очень долго молчал, продолжая рассматривать неподвижное тело на земляном полу. Потом открыл рот, но смог выдавить лишь протяжное сипение. Помотал головой и предпринял вторую попытку. На этот раз ему удалось.
– И что теперь? – спросил он, по-прежнему не пытаясь встретиться взглядом со мной. Его пальцы крепко сжимали медальон, но было неясно: собирается он сорвать украшение, или намеревается защитить его.
– Нужно как-то сказать девочкам, – неуверенно сказал я и закрыл крышку люка.
И тут Илью натурально прорвало: сначала он едва слышно хихикал, а потом заржал, словно обезумевшая лошадь. Хохоча, как сумасшедший, он попятился и, наткнувшись на стену, медленно опустился, закрыв лицо ладонями. Было непонятно, продолжает он смеяться или смех сменился рыданиями.
– Сказать девочкам? – парень поднял голову, и я увидел слёзы в его глазах. – Как? Эй, девчонки, у меня для вас имеется одна весьма забавная новость: теперь все мы будем питаться людьми. Наташа, можешь употребить Пашу, по старой памяти, ну а вам двоим достанется Витя, поделитесь. Так? Или, вот: пойдите, наловите кого-нибудь на улице. Да вон того мальчугана, например. Лучше?
