class="p1">
Фламберг
Кашфиэль
Патрик
Шейла
Рори
Нахаби
Лофин
Дерек
Я вас помню.
Я помню вас.
Я не забуду…
13
Шмоточники
Ulcera animi sananda magis, quam corporis.
«Душевные раны лечатся труднее телесных».
– Джерри. Джеремия. Барк. Госпожа Джеремия Барк. Мать твою четырежды за ногу левым способом, да хватит уже дрыхнуть, воровка!
Кто-то мягко щекотнул меня пальцами по шее – очень неожиданно и гуманно после таких-то слов. Я думала, Тилвас меня тряхнет или пнет, ан нет.
Я открыла глаза и тотчас сурово нахмурилась. Мы больше не были в склепе! Мы находились под стеной замка, на улице. Еще точнее – я живописно раскинулась под розовым кустом, а Тилвас Талвани – невероятно грязный, уже без таори, только в рваной черной тунике – сидел рядом со мной, вертя в руках статуэтку белого лиса. На запястье у него висело несколько мешочков – явно с ценными камешками, прихваченными из склепа. А судя по звукам музыки и хохоту издалека, на противоположной стороне замка все еще продолжался праздник.
У меня же было такое ощущение, будто прошло лет сто, не меньше.
– Как мы здесь оказались? – не поняла я, резко садясь и сбрасывая руку артефактора со своей шеи.
– Я нас вывел. Ты, конечно, тяжелая, но не настолько, чтобы тебя не дотащить.
– Сам ты тяжелый, – поморщилась я.
– Я еще тяжелее, да. Особенно характером, – улыбнулся аристократ.
– А что с цавраску?
– Ничего.
– В смысле – ничего?
– Я ее убил. – Его серые глаза оставались абсолютно безмятежными.
У меня челюсть отвисла.
– Как? – только и спросила я.
Он прищурился:
– Тебя технические подробности интересуют? Или это просто способ показать, что ты шокирована? Если первое – что ж, и такой артефакт у меня тоже нашелся. Если второе – я польщен столь бурной реакцией.
– Но ты… Подожди. Ты ранен?
Я вдруг поняла, что все эти бурые пятна, покрывающие лицо и руки артефактора, – это вовсе не грязь.
– Нет. Я не ранен. Тебе показалось.
– А откуда дыры на тунике?
– Сам на груди разорвал – победу праздновал, – на полном серьезе сказал Тилвас.
Я хотела еще что-то спросить, но тут меня резко повело вбок из-за головокружения – сказывались последствия яда цавраску. Я невольно прилегла обратно под куст, изо всех сил делая вид, что так и было задумано, а Талвани нахмурился:
– Как ты себя чувствуешь?
– Хуже, чем хотелось бы.
– То есть возвращаться на праздник и вновь танцевать мы не будем?
– Грязные и обвешанные краденым добром-то?.. Да, это было бы триумфальное появление, что уж тут сказать.
– Я люблю эпатаж.
– Я заметила, – пробормотала я, вновь прикрывая глаза.
Держать их открытыми было невозможно: посмотришь вправо – там неуместно красивая рожа Тилваса, посмотришь прямо – звезды, ходящие ходуном, а слева вообще какая-то обшарпанная стенка. Совсем не то, что требуется умирающему человеку.
– Понятно, – вздохнул артефактор.
Я не успела спросить, что именно ему там понятно, как он сгреб меня в охапку, поднял, установил условно вертикально и эдак по-братски закинул мою руку себе на плечо.
– Идем-идем, – подбодрил Тилвас. – Надо добраться до места встречи с Мокки, а там уже туда-сюда, завалимся в какую-нибудь карету – и домой. Точнее, в гостиницу. Нескольких часов не пройдет, как окажешься в кровати. Закажем тебе чай – или что там приболевшая преступность хлещет – накроем этим мерзким одеялом с гусиными перьями… И жизнь наладится.
Голос у него был на удивление дружелюбный. Даже странно.
– Гхм, – пробормотала я, плетясь вслед за аристократом вдоль замковой стены. – Ты что, провинился в чем-то, Талвани? С чего такой милый тон?
– Да я вообще ничего так, – мгновенно отозвался Тилвас.
– А если серьезно?
– А что, я должен был бросить тебя в склепе и свалить, предварительно пнув сапогом в живот?
– Скорее доканывать подколками без передыха.
Талвани открыл рот, чтобы что-то сказать, но потом резко захлопнул его. Продолжая поддерживать меня и упрямо тащить по хрустящей гравийной дорожке, он элегантным движением убрал волнистые волосы набок, прикусил губу, явно над чем-то раздумывая, а потом, поколебавшись, все-таки протянул:
– Если коснуться человека, который видит иллюзии, насланные цавраску, то ты тоже увидишь.
Я аж подпрыгнула, что по меркам моего тогдашнего самочувствия было долбаным чудом.
– Нет!..
– Да.
– И ты… ты посмел, – мой голос дрогнул, – тронуть меня? Залезть в мою голову? В мой – лично мой, будь ты проклят, Талвани! – кошмар?!
Кровь отлила от моего лица. Тилвас взглянул на меня исподлобья.
– Я думал, что смогу помочь тебе. Мне очень жаль, что с тобой такое случилось… Хэвергри Лайсо.
Я смотрела на него, чувствуя, как в груди набатом колотится ярость. Моя рука невольно скользнула к плечу и спине – старые шрамы разболелись после видения. Мне хотелось убить Тилваса Талвани, закопать его, придушить за то, что он стал свидетелем произошедшего… Я почувствовала, как у меня задрожали губы, будто перед плачем. Тилвас галантно отвел взгляд.
– Я не хочу говорить об этом, – прошипела я. – Ты слышишь, Талвани? Не вздумай меня расспрашивать, или сочувствовать мне, или «припоминать»: а, дескать, резня в Зайверино, я слы-ы-ы-ышал, ух ты, ух ты, да ты оттуда, дорогая?.. Я не намерена обсуждать это, как-либо дискутировать об этом, ставить, мать твою, автографы или что-то вроде. Не вздумай даже заикаться на эту тему. А если ты попробуешь выдать меня властям – хоть мысль об этом допустишь, хоть замечтаешься на секунду, – я найду тебя где угодно, Тилвас Талвани, и поверь: тебе это совсем не понравится. Ты понял меня, аристократ? – зашипела я, крепко хватая его за тунику и приближая свое лицо к его лицу.
Тилвас остался серьезен и спокоен. Меня колотило от стыда и ярости.
Преимущественно от стыда. Я не слабая. Я не жертва.
Меня
не надо
жалеть.
Тилвас, не отрывая от меня бесстрастного взгляда и не пытаясь высвободиться, кивнул. Мы были так близко, что я почувствовала между нами напряжение, какое возникает между двумя магическими сферами – или ладонями, если перед этим их хорошенько, до жара, потереть друг о друга.
Несмотря на мои угрозы, Талвани продолжал поддерживать меня. Глупый Тилвас. Зачем удерживать от падения того, кто готов перегрызть тебе глотку? Отпусти – будь нормальной среднестатистической сволочью, ну. Не ломай шаблоны.
– И никаких больше грустных физиономий, пока мы не закончим с нашей миссией, – продолжала диктовать я условия, подтягивая его за ворот еще чуть ближе. – Все, давай расчехляй свое ехидство и
