– Бриты – наци!
Другие подхватили, начав хором скандировать: «Бриты – наци! Бриты – наци!»
Брайс следил за происходящим с порога своего кабинета: арестанты орут, конвоиры нервничают, его люди окаменели по стойке «смирно». Он спустился с крыльца и направился к воротам, в которые въехал армейский джип.
Насмешки и свист, казалось, озадачили выбравшихся из машины двух офицеров. Вяло отсалютовав в ответ на приветствие Брайса, прибывшие последовали за ним в кабинет.
Гул в толпе разом стих. Все замерли, ожидая, что будет дальше. Через несколько минут охранников-евреев, Гольдберга и Эппельбаума, позвали в кабинет Брайса. Это породило новый всплеск яростных предположений о том, что эти двое делают в Атлите. Но время шло, солнце становилось все жарче, и крики возобновились.
Кто-то швырнул через колючую проволоку камень с такой силой, что тот долетел до солдат. Один из них хлопнул себя по загривку и прошипел:
– Ч-черт!..
– Черт! Черт! Черт! – азартно подхватили мальчишки. Успокоились они, только увидев, что Эппельбаум и Гольдберг вышли из кабинета и едва ли не бегом бросились к воротам.
– Товарищи! – Эппельбаум вскинул руку. – Полковник приказал, чтобы все арестанты-мужчины вернулись в бараки. Тогда автобусы откроют.
– Еще чего! – заорал Францек. – С какого перепугу? Раньше нас никогда не запирали средь бела дня.
–Друзья мои, – сказал Гольдберг, – пожалейте несчастных людей. Они устали и хотят есть, и не мне вам говорить, как жарко в автобусе, когда окна закрыты.
Францек ткнул пальцем Гольдбергу в грудь:
– Позор! – Чтобы подчеркнуть свои слова, он надавил посильнее. – Ты – предатель и шестерка! Вы оба.
– Остановись. – Шендл испугалась, что выходки Францека могут каким-то образом сорвать план побега. – Наши братья страдают, и мы должны сделать для них все, что от нас зависит. Даже от тебя, Фрэнки. – Она ущипнула его за щеку, как ребенка. – Идем же! – И она зашагала к баракам.
Ее догнала Леони, ухватила за руку. Теди и Зора шли следом, за ними потянулись и остальные женщины. Наконец мужчины тоже начали двигаться, пока не остался один Францек, не перестававший вопить и тыкать пальцем в Гольдберга. Натан и Ури подхватили его под руки, брыкающегося и брызжущего слюной, и унесли.
Прошло еще по меньшей мере минут тридцать, прежде чем разошлись последние обитатели Атлита. Тем временем женщины собрались в дверях барака, наблюдая за автобусами. Из кабинета Брайса вышел солдат и отдал приказ.
– Выходят, – объявила Теди.
Из автобусов повалили мужчины. С их лиц капал пот, рубахи были мокры насквозь, арестанты пошатывались и моргали от яркого света. Солдаты с винтовками окружили их и стали оттеснять к передним воротам, где Гольдберг и Эппельбаум встретили их словами поздравлений и поддержки на иврите и на арабском.
Шендл насчитала тридцать девять человек. Все были молоды, смуглы и темноволосы. И все как один давно небриты.
Солдаты повели новых обитателей к баракам.
– Разве не все обязаны проходить через санпропускник? – спросила.Леони. – Почему их не отвели в душ?
– Не знаю, – покачала головой Шендл. – И мне это не нравится.
Стояла непривычная тишина. Никто не выкрикивал ни фамилий, ни названий городов; было ясно, что вряд ли эти смуглые мужчины родом из Польши, Литвы или других мест, которые эти девушки когда-то звали домом. Под их взглядами новички опускали плечи, склоняли головы.
– Это ужасно, – не выдержала Шендл и крикнула: – Держитесь!
– Сомневаюсь, что они говорят на идише, – сказала Зора.
Шендл с ходу перешла на иврит и закричала:
– Добро пожаловать, друзья! Шалом, шалом!
Не меньше дюжины голов разом дернулось в ее сторону. Сверкнули белозубые улыбки, оттененные коричневой кожей. Взметнулись пальцы, сложенные буквой «V».
Теди втянула ноздрями запах тмина и лука.
– Шалом алейхем! – закричала она.
– Алейхем хашалом! – откликнулось несколько голосов.
Девушки захлопали, замахали и пошли вдоль забора, разделявшего мужские и женские бараки.
И тогда Теди запела:
Пока еще в глубине сердца томится еврейская душаИ вперед, на восток к Сиону, устремлен взор...Темноглазые мужчины расправили плечи и присоединились:Еще не угасла надежда – надежда двух тысяч лет...
Из мужских бараков, чьи обитатели сгрудились у окон, плотно прижавшись лицом к стеклам, вторили новые голоса:
Быть свободным народом на нашей земле,Земле Сиона и Иерусалима.
Допев до конца, они начали заново, но теперь громче и намного быстрее. С третьим повтором печальный гимн «Атиква» превратился в боевой марш, хриплый призыв к действию. Последний человек, ступивший на порог барака, обернулся и, прежде чем конвой втолкнул его внутрь, поднял кверху сжатый кулак.
Когда хлопнула дверь, пение смолкло и мужчины в других бараках закричали: «Что там у вас происходит?»
– Пока ничего, – закричала в ответ Теди. – Но мы следим.
Спустя недолгое время шестеро солдат промаршировали строем к бараку G и отвели шестерых новых узников к санпропускнику.
– Ты чего так разволновалась? – спросила Леони у Шендл, пока они ждали возвращения мужчин.
– Я не волнуюсь.
– Chérie, ты кусаешь губы, стучишь каблуком и барабанишь пальцами себя по руке.
Шендл лихорадочно соображала, чего бы такого соврать. Казалось, будто все чувства обострены, а нервы натянуты до предела, как бывало в бою. К счастью, двери санпропускника распахнулись, и Леони не успела накинуться на нее с новыми расспросами.
Все внимание переключилось на теперь чисто выбритых мужчин. Их влажные волосы блестели на солнце, как оникс.
– Какие хорошенькие, – вздохнула Теди.
– Вот уж не знала, что тебе такие нравятся, – заметила Леони.
– А ты думала, я запала на того австралийца?
– Он высокий и белобрысый, как ты. И хорош собой, согласись.
– Не в моем вкусе, – усмехнулась Теди.
– Вам что, поговорить больше не о чем? – проворчала Шендл.
– Сейчас – нет, – ответила Леони.
– А о чем, по-твоему, мы должны разговаривать? – спросила Теди, недоумевая, почему вдруг от Шендл запахло горелыми листьями.
– Пойду лук резать, пока мозги от вашей болтовни не склеились.
Торопясь обратно в барак, довольные мужчины махали руками и кланялись девушкам.
– Добегите до меня, если что-нибудь интересное случится, – попросила Шендл.
– А что может случиться? – не поняла Теди.
– Кто-нибудь из них тебя замуж позовет? – подхватила Леони и шутливо ткнула Шендл пальцем под ребра.
Стараясь не бежать, Шендл направилась на кухню. Она надеялась вытянуть из Тирцы хоть что-нибудь о побеге, прежде чем потеряет последние остатки самообладания, но оказалось, что кухарка и без того вне себя.
– Эти изверги не хотят пускать их в столовую! – кипятилась она, укладывая в корзину вареные яйца, маслины и хлеб. – Это уже ни в какие ворота.
Она сунула Шендл кувшин с водой. В ту же минуту на кухне появился Эппельбаум.
– А можно организовать для них что-нибудь попить кроме воды? – спросил он. – Хотя бы чаю?
– У своего командира спроси, – огрызнулась Тирца, избегая встречаться с ним взглядом. – Разрешение нужно.
Эппельбаум с нескрываемым презрением ответил:
– Мне кажется, у вас бы лучше получилось.
Тирца посмотрела ему в глаза.
– Обойдемся, – процедила она. – Будет тебе чай. Что они мне сделают?
Эппельбаум пожал плечами:
– Я тогда подойду попозже.
– Ублюдок, – едва слышно пробормотала она.
Закончив помогать Тирце с корзинами, Шендл выскользнула наружу, чтобы разыскать Натана. Он-то наверняка знает, как прибытие заключенных вписывается в план побега. Натан беседовал с Бобом и Ури у восточного забора.
– Они допросили каждого, – говорил Натан. – Спрашивали, как границу переходили, кто помогал, есть ли связи в Багдаде.
– Хорошо, что ни один из них ничего не знает.
– О чем не знает? – вмешалась Шендл. – Почему с ними так обращаются? Почему их заперли?
– Ты у нас умная. Неужели не догадываешься? – сказал Натан.
– Их отошлют куда-то в другое место? – предположила Шендл.
– Отошлют, если мы не помешаем, – буркнул Боб.
– Значит, этот побег – только ради их спасения?
– Видишь, – усмехнулся Натан, – я же говорю, что она умная девочка.
– А остальные? Как же мы?
– Послушай, товарищ. – Натан обхватил ее за плечи. – Сегодня после обеда мы открываем новую секцию гимнастики. Пусть все думают, что мои друзья сюда для того и приехали. Боб будет вести специальный курс для девушек. Ты уж помоги нам произвести хорошее впечатление.
