кольцо, степенно-чинный сеньор Джулио — гривенник, шалунья Кончетина — лепесток розы, Тулио снял с шеи медальон, Дуилио опустил массивный ключ от дома, Розина — прелестный гребешочек, кто — что, а молодой человек в зеленом, не найдя ничего иного, — драхму, вызвав к себе почтение и почтительную зависть.
Цилио, улучив миг, подошел к Розине сзади, спросил шепотом: «Почему дуешься, малышка?» — и, ожидая объяснения, настороженно огляделся — на него в упор смотрел Эдмондо. Цилио отпрянул от Розины, изничтожая его взглядом, а Эдмондо медленно кивнул ему в знак примирения… Цилио, взбешенный, так и видел физиономию Эдмондо, заляпанную яблочным пирогом, но… Но нет, нет — разве можно затеять драку в доме благородных потомков Карраско… А как не влепить?! Цилио в ярости отвернулся от Эдмондо — не сдержался б иначе.
Между тем Тулио уткнулся головой в колени тетушки Ариадны, утопавшей в кресле, а та пристроила котелок на макушке Тулио и, выудив первый фант, деловито вопросила:
— Что прикажешь владельцу этой вещички?
— Пусть прочтет стихотворение, — изрек Тулио.
Одна из резвых девиц прочла стишок, пересыпанный словами «слезы», «любовь», «обжигают», «терзают», который завершался признанием: «Тобой навсегда пленено мое сердце».
Стишок заслужил аплодисменты, а тетушка Ариадна поманила пальцем вострушку и потрепала по щеке.
— Какая милашка! — сказала она Джулио, вынимая следующий фант. — Продолжай, Тулио, не терпится узнать, что ждет обладателя.
— Он выпьет пять стаканов воды! — решил Тулио и услышал дружный злорадный хохот — фант был его.
Довольный Винсентэ, восклицая: «О-о-ее!» — поспешил к Тулио с кувшином воды.
— На, изволь, друг…
С двумя стаканами Тулио справился без особого насилия над собой; принимаясь за третий, призадумался, а поднося ко рту четвертый, громогласно признал, развеселив всех: «Язык мой — враг мой», — и, отдуваясь, попросил уважаемое общество великодушно позволить осушить пятый стакан чуть позже.
Владельцу следующего фанта предлагалось забраться на стол и трижды громогласно признаться: «Осел я и ослом реву я!» Лютовал Тулио.
Степенно-чинный Джулио оскорбленно поджал губы.
— О, нет, нет! — сконфуженно замотал руками довольный Тулио и лицемерно заулыбался. — Нет, нет, не подобает вам! Ах, нет, пока я жив… не допущу… не быть этому!..
— Игра есть игра, — с достоинством мученика вымолвил сеньор Джулио. — Связался с молодыми, придется расплачиваться.
— Тогда хватит один раз, дядя Джулио, — щегольнул благородством Тулио. — Какая нужда трижды…
— Не возражаю, — согласился Джулио, с опаской залезая на стул.
И в загробной тишине сеньор Джулио гордо возвестил:
— Ослик я и осликом реву я!
Смущенное молчание прорезало донесшееся издали: «Одиннадцать часов вечера в городе все спокойно!»
— Давайте продолжим! — бодро воскликнула тетя Ариадна. — Не подглядывай, шалопай…
— Владелец этого фанта полезет под стол.
Обладатель драхмы, юноша в зеленом, потерянно озираясь, опустился на колени, пригнулся и ко всеобщему восторгу: «О-о-о!» — высунул голову из-под стола с другой стороны.
— А обладателю этой вещички? — с хитрецой спросила тетушка Ариадна. — Не подглядывай, говорю, сейчас же закрой глаза!
— Обладателю этого фанта…
— Ах, постой, погоди, это же фант уважаемого Дуилио. Ваш ведь, скажите, ваш?
— Допустим, допустим, — просиял Дуилио.
— В таком случае, — тетушка Ариадна стремительно встала, едва не повалив Тулио на пол, — уважаемый Дуилио поведает нам какую-нибудь историю.
— Непременно, непременно, — поддержали резвые девицы.
— Да, но… как же так… — заломался Дуилио. — Так вдруг… без фанта…
— Зачем вам фант, вы знаете столько чудесных, необыкновенных историй…
— Расскажите, расскажите, Дуилио, — с достоинством поддержал ее сеньор Джулио, — вы бесподобный рассказчик.
— Что-либо благородное, — тетушка Ариадна умоляюще прижала руки к груди. — Чтобы до слез проняло!
— Я расскажу вам одну благородную, назидательную историю!
И Дуилио, такой, каким был, раз-другой прошелся по комнате, устремил вдохновенно прищуренный взор в окно и начал в тишине:
— Правдивая история. Сколько всего заключается иногда в любой фразе — добро, зло, невинность; в каждую фразу следует вдуматься, сколько всего скрывается за простыми словами. Взять, к примеру, фразу: «Не запеть вороне канарейкой» — в ней любое слово простое, но на многое указующее, к любому человеку подходящее… Впрочем, я уклонился от главной истории… Итак, определенное время тому назад, весной, когда деревья дивно вспыхнули белым и розовым цветом, некая особа и некий молодой человек безмерно полюбили друг друга. Они сблизились, все дни проводили на берегу реки, там на свежей зеленой траве под воркованье воды он клялся ей в любви, а она слушала, рдея от смущения; потом они возвращались в город, расходились по домам, если можно так выразиться, и с волнением ожидали рассвета, а утром умывались и снова встречались. Извините за выражение, но я должен сказать — молодой человек снова говорил ей относительно своих чувств, а девушка внимала, затем они вступили в брак. Оба были хорошими людьми.
— Восхитительно, восхитительно! — не сдержалась тетушка Ариадна. — Дальше, дальше?
— И эта самая особа чрезвычайно любила своего законного супруга. В приятности минуло для них какое-то время. Супруг он был хороший, и женщина весьма гордилась этим обстоятельством, но внезапно заметила постепенно, что муж любит другую. На всякий случай женщина все же удостоверилась в прискорбном факте и, убедившись, что ее подозрение имело под собой основание, не знала, что предпринять… В присутствии благоверного она не выказывала своего состояния, но наедине с собой лила потоки горючих слез, а перед домом у них в саду журчал прохладный фонтан — они прекрасно жили; между прочим, в их дивном саду росло семнадцать гранатовых деревьев и тридцать одно — миндальное. И женщина…
— Сколько и сколько?..
— Семнадцать и тридцать одно.
— Ах, какие чудесные числа! Дальше, дальше, продолжайте…
— Но женщина видела, что и муж страдает, будучи порядочным человеком, что совесть терзает его. «Мы оба страдаем… Зачем мучиться обоим, пусть страдает один их нас…» — рассудила славная женщина. И знаете, что она предприняла?
— Нет, расскажите поскорее, Дуилио, не тяните…
— Я не зря начал историю с того, что женщина чрезвычайно любила своего законного супруга. И вот что она совершила. Явилась к мужу и сказала — нарочно, разумеется: не люблю тебя больше, не могу с тобой жить, люблю другого. И покинула его. Переехала в другой город. Представляете?
— Это героизм. — Тетушка Ариадна осушила розовым платочком слезы. — Лишь женщина способна на подобное.
— Это человечность, — уточнил Дуилио. — Истинная, сложная и все-таки простая человечность. Она оставила любимого мужа с той женщиной и при этом поступила так, что мужа не мучили угрызения совести, — сказала: люблю другого.
— Восхитительная история! Изумительная!
— Разумеется, — подтвердил Дуилио, — чрезвычайно примечательная история, разве каждая особа способна на подобное? Разве у каждой достанет ума, рассудка и здоровья для такого деяния? Не напрасно же привел я
