Винсентэ. — Добрая душа стакан оставила рядом…
— Чудесно, чудесно! — воскликнула одна из резвых девиц. — Ужасно хочется пить!
— Сначала пейте вы, после всех выпью — я, — великодушно предложил Эдмондо.
— Вот он — истинный товарищ! — похвалил его Тулио. — Не пойму, что ты нашел в Цилио!
Эдмондо самодовольно опустил глаза долу, а когда отлепил наконец взгляд от желтого листа, обратился к Тулио:
— Если хочешь, будем дружить — ты и я.
— Нет, нет, я недостоин тебя! — заскромничал Тулио. — Ты создан для Цилио.
— Ты мне больше нравишься.
— Как я могу нравиться — от меня вечно шипучим разит.
— Исправлю тебя. Перевоспитаю — я.
— Благодарю! Ладно, отвяжись. — Тулио надоело дурачиться. — Скажи-ка, нравлюсь ему… Чего доброго, флиртовать начнет.
Вкусив родниковой воды, резвые девицы посерьезнели и деловито выложили из нарядных пестрых сумок всевозможную снедь, разложили на цветной скатерти вареное мясо, жареных цыплят, пирожки, сыр, зелень.
Молодые люди и Дуилио дружно налегли на еду; девицы, изящно отставив мизинец, деликатно поклевывали; а некий бездельник по имени Кумео, нахально приставший к благородной компании, жадно набивал рот всем, до чего дотягивался, чавкал, давился, сглатывая непрожеванные куски, и Тулио, шутник, отсел от него, поясняя с напускным страхом: «Опасно с ним рядом, как бы руку не отъел…» И все засмеялись, загоготал и сам Кумео и, став на колени, выгнулся, потянулся к жареному цыпленку и двумя пальцами потащил к себе.
Дуилио, подняв свою рюмочку с мятной наливкой, вдохновенно предложил тост в честь далекого маршала Бетанкура, «чьи думы и чаяния всегда осеняют жителей нашего покинутого им города». И в этот благоговейный миг Кумео вцепился в ногу одной из девиц, на весь лес взлаяв по-собачьи. Ошалевшей девице прыснули в лицо родниковую воду, приводя в чувство, а Дуилио просиял, явно занятый совсем другим, так как неожиданно изрек: «Не уноси стакан с родника!»
— О, великолепно! — откликнулась Сильвия. — Изысканный однострочный стих!
— К тому же благородный по содержанию, — уточнила Кончетина.
— Благодарю, Кончетина, благодарю, малышка. — Дуилио был растроган. — Ты глубоко постигла смысл моего стихотворения. Добрая душа оставила у родника стакан на благо другим, и мы, мы тоже благородные, добрые, не будем разбивать стакан, а тем более — присваивать, но скажем: «Не уноси стакан с родника!»
— Прекрасно!
— Изумительно!
Затем выпили за не подвластную времени тетушку Ариадну, которая в силу возраста не имела сил отправиться на пикник, зато дала Кончетине с собой чудесные наливки. Много было других тостов, мужчины пили вволю, кроме Дуилио, строго соблюдавшего меру, потом Кончетина расплакалась ни с того ни с сего. «Что с тобой, милочка, что случилось?» — всполошилась Сильвия и розовым платочком осушила слезы с ланит подружки. Антонио мигом принес ей воды — тем самым стаканом, что не следовало уносить с родника, все обеспокоились: «Что с тобой? Что с тобой?» А Кончетина, приложив к глазам платочек, нежно, манерно щебетала: «Ничего, ничего, ничего…» Тогда Тулио, отведя ее руку от глаз, скорчил забавную рожицу и живо развеселил. «Смотрите — плачет и смеется, солнышко умывается!» — сострил он. — «О, поэтично, весьма поэтично, — похвалил Дуилио. — Недаром я уповаю на молодежь». Кумео запихнул в рот увесистый кусок пирога, Антонио пустился было в пляс, но Кончетина попросила:
— Расскажите что-нибудь, дядя Дуилио.
А Дуилио, такой, каким был, спросил:
— Не лучше ли задавать вопросы?
И хором согласились:
— Да, лучше!
Дуилио с глубокомысленным видом расхаживал между двумя деревьями, шурша сухой листвой, и все, кроме Кумео, с нетерпением ждали вопросов. И Дуилио обратился к развалившемуся на боку Антонио:
— Вот вы, к примеру, любите ли вы вашу работу? Доставляет ли она вам удовольствие? Если нет — отчего?
— Очень даже люблю свое дело, — сообщил Антонио. — Брошу в котел белую рубашку, покипячу, покипячу и вытащу красную. В другой котел брошу желтую, покипячу, покипячу — вытащу голубую, брошу в…
— Почему ты плакала? — шепотом спросила Сильвия Кончетину.
— Не проговоришься?
— Нет.
— По-моему, Винсентэ в меня влюбился, а он женат, и мне жалко его жену.
— С чего ты взяла?
— Что?
— Что он влюбился?
— Пирог мне предложил.
— А вчера почему плакала?
— И Антонио в меня влюблен.
— Откуда ты знаешь?
— Что?
— Что влюблен в тебя?
— Не умеет, а все равно сплясал на столе ради меня.
— Отлично, молодой человек, любая работа хороша, — сказал Дуилио, такой, каким был. — А чем радует тебя твоя работа?
— Кормит и не трудная — сил мало тратишь, — оживился Антонио. — Бросишь, вытащишь, бросишь, вытащишь — само все красится.
— А-а-а, — протянул, Дуилио, размышляя. — Если любишь работу, то добиваешься замечательных успехов, а это хорошо. А ты, Винсентэ, каковы твои мечты, помыслы и намерения на будущее?
— Я желаю, — Винсентэ принял высокомерный вид, — всегда представлять богатую и при этом культурную интеллигенцию.
— Похвально, одобряю. А деньги употребишь на благородные дела, естественно?
— Да, да естественно, несомненно, — заверил Винсентэ и расстегнул воротничок. — Здорово, да? Скажешь — нет?..
— А вот вас, молодой человек, — Дуилио принялся за Эдмондо, — какие всечеловеческие идеалы пленяют вас больше всего?
— Идея дружества и товарищества пленяет — меня.
— Весьма, весьма похвально! — бурно, восторженно одобрил его Дуилио. — Дружба, как правило, порождает атмосферу взаимолюбия и серьезной ответственности. У меня был товарищ, бывший к тому же деятелем искусства, и наша взаимодружба обогатилась новым творческим опытом. Наша дружба могучей поступью шла к выдающимся успехам. Истинное товарищество широко прославит себя и озарится светом дружбы. И вообще дружество, дружба между людьми имеет следствием положительные результаты.
— А я не люблю его, — зашептала Кончетина Сильвии.
— Теперь скажите вы… нет, не вы, а вы, — Дуилио ткнул пальцем в прятавшегося от него Кумео. — Что вы считаете наиболее ценным в природе ваших сверстников: физическую силу, умственные способности, являющиеся предпосылкой выдающихся успехов, уф, жарко, или подлинную человечность, то есть прямоту, которая искусно ваяет и оттачивает мысль?
— Я, да? — приставил палец к груди Кумео и сразу преобразился, заважничал. — Что я считаю, да? Ум, разум, силу, а если денежки в кармане — совсем здорово.
— Ага-а… — Дуилио приосанился. — Следовательно, вы полагаете, что человека должны украшать многие положительные качества?
— Да, украшать.
— Вы хотите сказать — украшать-оснащать?
— Ага.
— Прекрасно. Хороший человек всегда пленял нас, будет восхищать и в грядущем.
— А мне еще не встречался по-настоящему хороший человек, — шепнула Кончетина Сильвии.
— Не встречался?! А Дуилио…
— Он-то да, он-то да… Но он пожилой, а я о молодых.
— A-а, ты о молодых… Но, видишь ли, когда молодые постареют, и они, наверное, станут хорошими.
— Да, да, конечно.
Пламенела лесная осень…
Ночной страж врун Леопольдино на цыпочках пробирался по улицам, тревожно замирая от любого
