— Девчонка восемнадцати лет! — продолжал хозяин. — Какое грустное начало! Бедные родители! Ну да в конце концов, все это не слишком интересно.
— Вот я бы посмеялась, если бы это оказалась невеста Эктора! — воскликнула Рози.
Она взяла из рук Ландрекура газету, которую он начал разворачивать, и разложила на столе. «Опять исчезновение юной девушки» — прочла она громким голосом, затем ее чтение превратилось в глухое бормотание, где друг за другом следовали только «у, у, у», сквозь которые время от времени прорывались кое-какие членораздельные слова: «Мы не забыли у, у, у, исчезновения, у, у, у, Жюльетты Валандор, у, у, у, со своей матерью, у, у, у, ничего общего, у, у, у, с Ренеттой, у, у, по прозвищу Тонкая Штучка Мене-Алор, у, у, у…». Г-жа Фасибе прервала свое чтение. «Жюльетта Валандор, — сказала она, хлопая тыльной стороны ладони по газете, — Жюльетта Валандор, да это же именно так, я уверена в этом, именно так зовут невесту Эктора д’Альпена».
Ландрекур отметил неправдоподобность ее слов: «Если бы невеста князя д’Альпена исчезла, он бы сказал вам об этом сегодня утром, и у него бы не возникло намерения приезжать сегодня покупать дом, чтобы жить в нем с женой». Г-жа Фасибе, не успевшая оправиться от удивления и от собственной уверенности в том, что она не ошибается, ответила, не подумав: «Он мне сообщил сегодня утром, что его помолвка разорвана». Вдруг она густо покраснела, сделала вид, что поперхнулась, закашлялась, начала смеяться и, сделав вид, что все прошло, объявила: «Я сошла с ума, я задохнулась. Эктор сказал мне, что его свадьба откладывается, да, откладывается. Что касается имени молодой девушки, то теперь я вспоминаю, что ее зовут Валентина, забыла фамилию, и именно это имя Валентина мне на мгновение напомнила фамилия Валандор».
Эти путаные и несвязные речи, которым Ландрекур сразу не придал значения, всплыли у него в памяти несколькими днями позднее как доказательство того, что Рози решила покинуть его и что именно для того, чтобы его покинуть, она ему и лгала.
Она обернулась к хозяину ресторана: «Вы мне рассказывали, что во время войны…» и пока тот продолжал рассказ о своих приключениях, Ландрекур взял газету и прочел в мгновения ока несколько касающихся Жюльетты строк. Она показалась ему еще более таинственной оттого, что не была воровкой, и его волнение еще больше усилилось при мысли о том, что она останется одна в его доме, в его отсутствие, отягченная двойной тяжестью известности и неизвестности в этой выдуманной ею сентиментальной комнате. «Но почему она рассмеялась?» — мелькнуло у него в голове. Рози, отметив его задумчивый вид, сочла, что он заскучал, и, воспользовавшись моментом, когда хозяин пошел искать фотографию дочери, она спросила его:
— Вы грустите, Андре?
— Нет, — ответил он, — ревную.
Его потянуло, толкнуло к ней что-то вроде безнадежной нежности, что-то вроде признания в любви и просьбы о защите, что-то такое, что возникает в момент прощания, когда будущее как бы высвечивает реальность всего, что связывает нас с настоящим и с человеком, которого мы еще обнимаем, но что из-за нашего собственного выбора уже принадлежит прошлому. Г-жа Фасибе не совсем отвергла это движение нежности, но ласково с полуулыбкой и зябким жестом стыдливости уклонилась от него.
— Вы меня смущаете, — промолвила она.
Затем они немного покопались в прошлом. Они несколько раз вспомнили начало своей любви, вспомнили вечера у своих друзей, живущих рядом с Ботаническим садом, прогулки по ночным улицам, поговорили обо всех этих мгновениях, словно воспоминание о них могло возродить их, сделать их наполненными эмоциями и искренностью их былой страсти.
Рози, встав из-за стола, задержалась на мгновение, засмотревшись на пейзаж.
— До свидания и спасибо, — обратилась она к хозяину ресторана, — это был наш последний визит в этом году.
От этих слов сердце Ландрекура сжалось. Он вдруг почувствовал себя несчастным при мысли о встрече с Жюльеттой. Взяв Рози под руку, он захотел увлечь ее все равно куда, не думая о багаже и не заботясь о приезде князя.
— Мне не хочется возвращаться, — промолвил он, — давайте прогуляемся.
— Только недолго, Андре. Уже поздно, а Эктор может приехать с минуты на минуту. Что он будет делать, если не застанет нас дома? Он хочет уехать в шесть, даже чуть раньше, а мои чемоданы еще не собраны.
— Я помогу вам, пойдемте, прогуляемся немного.
И он повез ее в направлении, противоположном от дома «Под ивами», к развалинам замка, о котором он ей уже говорил и куда вечерами во времена своего детства он приезжал на лошадях вместе с родителями. «Мы накрывали на стол прямо на какой-нибудь плите, и пока мы ели, лошади заглядывали к нам в окна. Мы собирались домой, когда уже было темно, но моя мать, несмотря на спустившиеся сумерки, собирала цветы, растущие у подножия стен. Она делала из них букеты и перед уходом клала их на могилы. Отец, дожидаясь ее, говорил: «Пойдем, достаточно, поверь мне. Мне не понадобилось бы так много», и я чувствовал, что эта привычка медлить, собирая цветы, трогала его, выводила из терпения и заставляла еще больше ее любить. Хотя они были в этот момент еще молоды, они достигли того момента в своей жизни, когда счастье, уже имеющее свою историю, рождает беспокойство, когда каждый жест, хранитель определенных воспоминаний, воскрешает в душе первозданные чувства». Рози не слушала. Она смотрела на часы, стрелки которых, как ей казалось, бегут быстрее, чем обычно, и нервничала, опасаясь, как бы Ландрекур не утратил чувство времени, не завез ее, заговорившись, слишком далеко, как бы не заставил и в самом деле осматривать развалины. Она пыталась привлечь его внимание то глубоко вздыхая, то стуча пальцами по стеклу. Наконец, собравшись к духом, она сказала:
— Я хочу вернуться, мы уже на краю света.
— Еще нет, но как раз на край света я хотел бы вас увезти.
Он говорил искренне. Он не только боялся потерять ее, у него было ощущение, что она принадлежит ему и что он будет ее любить всегда такой, какая она есть, не судя ее. Полагая, что наконец обрел вновь свою любовь и свой здравый смысл, он не видел больше в Жюльетте ничего, кроме безумия, неопределенности, риска и опасности; он относился теперь подозрительно и к ней, и ко всему, что связано с тайной и таинственным.
— Давайте убежим ото всех, убежим, куда глаза глядят, — сказал он, всматриваясь в дорогу.
Г-жа Фасибе подумала, что он ее дразнит и рассердилась.
— Все это совсем не смешно, — сказала она, — я терпеть не могу развалины, они наводят на меня скуку.
— В самом деле?
— В самом деле.
Тогда он развернулся, и мысли его, как бы спешащие вернуть на тот путь, который, казалось, стал для них естественным, тоже развернулись вместе с машиной и стали удаляться от Рози, чтобы приблизиться к Жюльетте.
Так в довольно грустном настроении они подъехали к дому «Под ивами».
Несколько птиц кружились над двором, посреди которого спал Султан, лежа на черном домашнем платье Рози. «Султан! Султан! Иди сюда, мерзкое животное» — закричали они, но собака, проснувшаяся от шума въехавшей машины, убежала, волоча за собой платье. Ландрекур бросился за ней, но Рози удержала его:
— Оставьте, оставьте, я уже с ним распрощалась.
Затем она поднялась в свою комнату и потребовала свои чемоданы.
— Я хочу быть готовой, когда приедет Эктор, вы поможете мне, не так ли? — спросила она. Он успокоил ее кивком головы.
— Я сейчас вернусь, — сказал он и побежал к себе, где, оставшись, наконец, один, смог развернуть газету, лежавшую у него в кармане.
Жюльетта Валандор все еще не была найдена, ее мать пребывала в слезах, и полиция продолжала поиски. «Жюльетта, Жюльетта», — прошептал он. Смущенный, опьяненный звуками этого имени, которое его губы произносили впервые, он хотел было пойти к Жюльетте, протянуть ей газету или раскрыть ее перед ней и привести ее в смятение, но сначала он должен быть помочь г-же Фасибе собрать вещи. Склонная раздражаться, как только что-нибудь шло вразрез с ее желаниями, Рози воспользовалась отсутствием Ландрекура, чтобы разбросать по постели, софе и по полу одежду, сложенную в комоде и висевшую в шкафу ее комнаты.
— Все это ни за что не уместится в чемоданах. Как мы все это уложим, я вас спрашиваю? — воскликнула она, когда он вошел, неся пресловутые чемоданы. — И потом, посмотрите на меня, у меня вид, как будто я вернулась с того света, на мне нет лица, мой парикмахер меня не узнает. Нет! Я не хочу, чтобы Эктор увидел меня в таком виде. Помогите мне, прошу вас.
Она поставила несессер на стул возле себя и принялась восстанавливать свой макияж. Ландрекур в это время ползал на коленях от одного шкафа к другому, собирал разбросанные платья и раскладывал их по чемоданам.
— Эктор опаздывает, это странно, — повторила она несколько раз, — я ничего не понимаю, он сама точность. Мои часы не сошли с ума, который у вас час?
