— Умоляю вас.
Безразличная к классической галантности этого диалога, г-жа Фасибе прервала его.
— Андре, а где ваша машина? — спросила она.
Оба подняли глаза и посмотрели во двор.
— Где ваша машина, — повторила Рози, — вы ее видите?
Ландрекур ничего не ответил, но морщины на лбу и поднятые брови свидетельствовали о том, что он пытается найти выход из трудного положения, и губы его уже приоткрылись, как если бы он собирался что-то сказать.
— Столяр, может быть, или же собака, или… — начала было она.
— О! Я вас умоляю, не продолжайте, — сказал он и обратился к князю: — Вор скорее всего остановится у первой же автозаправочной станции: только что, когда мы возвращались, я боялся, что у меня кончится бензин. Но в какую сторону он поехал? Вот это нам неизвестно. Я вижу, что мне придется с вами расстаться. Только будьте так любезны, высадите меня в городе, чтобы я мог начать поиски и, пожалуйста, продолжайте ваше путешествие без меня.
Он отнес свои чемоданы обратно в прихожую и сел рядом с Рози в машине князя.
— Вы не будете на меня сердиться за то, что я оставляю вас одного? — спросила она его. — Если бы я осталась, я бы только мешала вам.
— Мешала — это не то слово, — сказал он. — Кто знает, может, завтра мы встретимся в Париже.
По дороге князь и Ландрекур говорили только о ворах и ограблениях. Рози постоянно прерывала их своими восклицаниями: «О! Замолчите, я вся дрожу, хотя мне стоило бы уже привыкнуть к ворам и привидениям».
Ландрекур попросил остановиться в городе около комиссариата полиции, вышел из машины и поцеловал руку Рози, которую та ему протянула.
— До свидания, моя дорогая, — сказал он. — Мне очень грустно, что у вас останется такое нехорошее воспоминание о моем доме.
— Не надо грустить, — отвечала она, — я удерживаю в памяти только хорошие воспоминания.
Этот ответ очень понравился Ландрекуру и вызвал у него угрызения совести.
— До свидания, дорогой друг, — стал прощаться с ним и князь, — я не забуду вашего приглашения, и в любом случае мы скоро увидимся.
— Да, да, скоро, да, очень скоро, — сказал он и, когда они отъехали, помахал им вслед шляпой. Затем посмотрел на часы и медленно пошел в сторону вокзала.
Уже издалека среди других стоящих на площади машин он увидел свою, что собственно, не стало для него неожиданностью. В носовом платке Жюльетты, привязанном к ручке одной из дверец, он обнаружил ключ зажигания, сел в машину и отправился домой. Но по мере того, как он удалялся от вокзала, чувство, похожее на сожаление, заставило его сбавить скорость; ему казалось, что само его сердце сопротивляется ему. Какой урок он преподает Жюльетте, удалившись сейчас от нее, и какой урок он преподает себе, прекращая то преследование, продолжить которое ему подсказывало его сердце? Он остановился и положил голову на скрещенные на руле руки. Но все, что он знал, о чем догадывался и чего желал, мешало ему думать. Он сел прямо, резко расправил плечи, развернулся и поехал в город. Не обращая внимания на прохожих, которые вздрагивали и замирали в испуге по обе стороны улицы, старательно катил к вокзалу, светящиеся часы которого уже виднелись вдалеке, когда его машина вдруг начала сначала покашливать, потом замедлила ход и наконец остановилась. Тогда он бросил ее прямо посреди улицы и побежал. Неужели вот эта самая минута похитит у него Жюльетту? Неужели ему теперь придется искать ее в течение нескончаемых часов? Найдет ли он ее когда-нибудь?
На платформе, сидя под фонарем, Жюльетта в ожидании поезда читала газету и грызла яблоко. Ландрекур подошел к ней, забрал у нее газету и, не говоря ни слова и даже не глядя на нее, взял ее за руку и повел за собой. Можно было подумать, что он ведет слепую. Таким образом они дошли до брошенной машины, которую уже обступили зеваки. Несколько молодых людей помогли им подтолкнуть ее до ближайшей автозаправочной станции, и вскоре Жюльетта уже сидела рядом с Ландрекуром в машине, направлявшейся к дому «Под ивами».
— Ну вот, — произнес он наконец после долгого молчания.
— А где же ваша невеста? — спросила она.
— Это вы.
— Вы хорошо сделали, что напомнили мне, а то я уже совсем не думала об этом и чуть было вообще не забыла, — сказала она.
Ландрекур посмотрел на нее.
— Возможно ли, чтобы это были вы, и что вы сидите здесь? Успокойте меня. Положите свою руку мне на сердце. Я уже потерял надежду найти вас.
— Хотя я только и делала, что подчинялась вам. Разве не вы сами умоляли меня сегодня утром уехать, взять вашу машину и оставить ее на вокзале.
— Да, я просил вас уехать, но почему вы убежали?
— Князь, — промолвила она, — вы не понимаете?
— Нет, не понимаю, я совершенно ничего не понимаю.
Теперь Жюльетта уже не сомневалась, что Ландрекур говорит правду. Она рассказала ему про свою помолвку с князем и как она, не смея разорвать помолвку, воспользовалась случаем, давшим ей возможность исчезнуть, ничего не объясняя.
— В таком случае, это не я вас прятал, а вы сами прятались.
— И то и другое.
Ах, как мне неприятно слышать все это, — воскликнул Ландрекур. — У князя доброе сердце, а вы заставили его страдать. При этом ведь это его я должен благодарить за то, что вы появилось в моем доме.
— Не переживайте за него, пусть вас утешит мое присутствие. Что касается меня, то не вашу ли невесту я должна благодарить?
— Нет, мою забывчивость.
— Это одно и то же, — ответила Жюльетта.
Они стали вспоминать все случаи из своего недавнего прошлого, которые самым фатальным образом организовали их встречу, и на лице Ландрекура появилось выражение задумчивости.
— О чем вы думаете? — спросила она.
Он ответил ей, что думает о доказательствах любви. Жюльетта заверила его, что любовь измеряется как сожалениями, которые испытываешь сам, там и сожалениями, которые желаешь внушить другому.
— А то почему бы мне хотелось сделать так, чтобы вы сожалели обо мне?
Так, доверяя друг другу свои сокровенные мысли, они подъехали к дому «Под ивами». У лестницы Жюльетта покинула Ландрекура: «Не ходите сейчас за мной, подождите немного, дайте мне время приготовиться, чтобы принять вас», — и не оборачиваясь к вздыхающему и зовущему ее Ландрекуру, она быстро побежала вверх по ступенькам.
Хотя комната Жюльетты обреталась во вневременном пространстве, было уже поздно, и на землю спускалась ночь. Босая, одетая в белый пеньюар с букетиком листьев, приколотым к декольте, она возлежала в шезлонге, покрытом красной тканью, и была похожа на королеву зимы, путешествующую в санях к краю горизонта. Здесь были горящие свечи и глубокие тени, и цветы со своим благоуханием, и блюда с фруктами, круглое печенье, стаканы с компотом и другие атрибуты выдуманного Жюльеттой мира. Ландрекур сидел около нее, на краю шезлонга, и слушал, как она рассказывает эпизоды из их будущей жизни.
— Тогда мы возвратимся домой вслед за первым порывом холодного ветра и обнаружим у нашей двери первые признаки осени. Из окна детский голос прокричит нам: «Пришла осень», и живо захлопнет створки.
— Жюльетта, Жюльетта, — шептал Ландрекур.
Она посмотрела на него и замолчала. Скорее какая-то мысль, чем улыбка, приоткрыла ее губы, она положила около себя крошечную японскую ширмочку, которой, беседуя с Ландрекуром, она все время играла, и совершенно естественным, детским движением, выпрямившись, обхватила плечи Ландрекура и медленно опустилась на подушки, увлекая его с собой. И тут они доверили друг другу все тайны и все признания, скрепленные молчанием и раскрываемые только в тишине поцелуев.
Когда они разжали объятия, их черты и весь их вид выражали задумчивость.
Склонив голову и прикрыв веки, Ландрекур оперся локтями в колени и закрыл лицо руками. Жюльетта в то же время, не открывая глаз, поднесла свою левую руку к губам, а правой взяла маленькую японскую ширмочку и закрыла ею лицо. Они долго оставались в таком положении, размышляя над своим падением.
— Весь мир умер, — прошептала она.
— Нет, но мы перешли на другую сторону нашей жизни, где больше нет никого, кроме нас двоих.
Она выразила затем удивление по поводу того, что он до сих пор еще не женат, потом стала расспрашивать его о друзьях, поинтересовалась, кто были те пожилые господа, которые, по словам Артюра, вечерами смеялись здесь и музицировали вместе с красивыми дамами, которые пели под их аккомпанемент.
— Это мои старые дядья, иностранцы, приезжающие сюда ожидать перелета некоторых птиц. Один из них всегда носит в одном из своих чемоданов солнечные часы.
Жюльетта решила, что они будут и ее друзьями:
— Я сделаю их моими пленниками, — объявила она.
— Прекрасно, вы доставите им удовольствие. В молодости они сами были тиранами, но, постарев, они жаждут оказаться во власти какой-нибудь тирании. — Затем он обвел комнату глазами и добавил: — Все это им будет очень даже по душе. Можно подумать, что обустраивая эту комнату, вы хотели понравиться именно им.
