Нальдо вскочил.
– Думаете, мне не все равно? – закричал он. – Да я никогда в жизни не видел этого человека.
– Но вы сменили фамилию Комаи на Ферреро, – напомнил Дзен.
– Только чтобы доставить удовольствие матери! Все, что я делал в этой жизни, я делал ради того, чтобы доставить ей удовольствие. Она попросила меня связаться с властями в Больцано – я связался. Когда я рассказал ей о результатах своих контактов, она попросила подать официальное заявление в суд, чем я сейчас и занимаюсь. Она моя мать, и я люблю ее. Вся эта история, очевидно, много для нее значит по какой-то причине, поэтому я играю свою роль и делаю то, чего она хочет. Мне лично совершенно наплевать, кто мой отец.
Он зашагал в глубину комнаты и скрылся за баром. Дзен закурил сигарету и огляделся. Ресторан «Ла Сталла» с осени не работал, но было трудно себе представить, чтобы даже в разгар летнего сезона столь уединенное место могло привлечь веселые и шумные толпы жаждущих наслаждений посетителей, способных придать хоть какой-то смысл этому заведению, похожему, да наверняка и бывшему на самом деле, переоборудованным амбаром.
Во всем облике ресторана ощущался неуловимый дух поражения, словно его обошли стороной все современные веяния, к которым он то ли не мог, то ли не желал приспособиться. Нальдо объяснил, что заведение было основано в восьмидесятые годы как общественная столовая на деньги ультрамодного кинорежиссера левых взглядов, который поставил руководить делом своего сына в надежде отлучить его от героина. Лечение дало отличный результат: впоследствии сын покинул здешние места и открыл ресторан внизу, на побережье, возле Анконы. Этот поступок был расценен остальными членами коллектива как гнусное предательство. Отказаться от их идеалистического начинания здесь, в удаленном уголке у подножия Апеннин, куда добраться можно только по немощеному длинному проселку, тянущемуся вдали от захолустной дороги, в деревне, даже не обозначенной на карте, с которой сверялся таксист, везший Дзена? И вместо этого открыть свое вроде бы не дающее никакого дохода дело в мерзкой коробке из стекла и нержавеющей стали прямо в сердце бесстыжей потребительской преисподней на морском берегу? И сколотить себе там состояние! Пять месяцев работы в году, а потом на всю зиму в Таиланд или на Маврикий. Это отвратительно, просто отвратительно.
Очевидно, приблизительно в то же время имел место еще один факт ренегатства: субсидии из кармана кинорежиссера неожиданно иссякли. Поэтому, когда здесь появился Нальдо, его встретили с распростертыми объятиями. Этика общины требовала, чтобы вся работа на ферме и в ресторане велась «в соответствии с первоисточниками», то есть либо вручную, либо с: применением только самого примитивного оборудования, такого, какое использовала семья издольщика, жившая здесь много лет назад. Должно быть, для оставшихся здесь пионеров лишняя пара ловких молодых рук была весьма кстати.
Но дух поражения проник гораздо глубже. Сам воздух пропах разочарованием, даже отчаянием, таким же, казалось, осязаемым, как плесень. Все пошло не так, как должно было пойти. Члены коммуны работали до кровавых мозолей, следуя своим прекраснодушным принципам до конца, но обстоятельства были против них. И не только здесь! Вся страна, как выяснилось, оказалась идеологически насквозь прогнившей. После неутомимой геройской борьбы с окопавшейся коррупцией, терроризмом крайне правого толка, попытками военных переворотов и кучей тайных организаций, имевших целью сохранить у власти сильных мира сего, а всех остальных держать в подчинении, удалось наконец изгнать тех, кто нес ответственность за все эти безобразия. И тут появился Сильвио Берлускони с его шайкой пройдох-прихлебателей. Выяснилось, что большинство итальянцев действительно хотят иметь нормальную страну, только не в том смысле, какой в этот лозунг вкладывали левые, имея в виду «скандинавскую» модель неподкупного социализма с человеческим лицом, а в смысле буквальном: такую же страну, как любая другая, – ни лучше, ни хуже.
Вот за что они проголосовали и вот что получили, предоставив «синистрини» [25] плакать в свою тарелку с пастой или бобовым супом, приготовленными из ингредиентов, выращенных в соответствии с высочайшими достижениями сельскохозяйственной науки, и предаваться саморазрушительным распрям по поводу того, кто виноват, что все пошло не так. Не первый раз Дзен задумался о странной иронии: те, кто решительно объявляли Историю последней инстанцией апелляционного суда, теперь так не хотели смириться с ее решениями!
Сухое тиканье напольных часов соединилось в синкопированном ритме с шагами двух пар ног. Марта, невысокая встревоженная женщина, встретившая Дзена по его приезде, зашла за стойку бара и начала протирать стаканы. Нальдо с обычной своей постной миной вернулся за стол. Внезапно Дзен испытал непреодолимое желание убраться отсюда, причем как можно быстрей. Ведя допросы, он руководствовался простейшим правилом: если можешь выяснить, что человек сам в себе презирает и что, разумеется, может оказаться вовсе не тем, что презирают в нем другие, – он твой. Несмотря на все усилия, Дзену не удалось подобрать этот волшебный ключик к Нальдо Ферреро, так что делать здесь больше было нечего. Он встал и ногой раздавил окурок.
– Мне нужно будет побеседовать с вашей матерью, сеньор Ферреро.
– Нет!
Дзен вздохнул. Как бы ему хотелось отволочь этого нахала в полицейский участок Песаро и учинить ему там допрос с пристрастием!
– Разумеется, я могу все о ней узнать и через своих веронских коллег, но думал, вы поможете мне сэкономить время и силы. Что ж, нет так нет. Результат все равно не изменится.
– Напрасно потратите время и силы. Моя мать уехала в Швейцарию.
Дзен искренне удивился.
– То, что она покинула страну в такой момент, ставит под большое сомнение ваше суждение о ее роли в этом деле, чтобы не сказать больше, – холодно заметил он.
– Ее отъезд никак не связан с этой историей! Она всегда посещает Лугано в это время года. В следующий раз, когда она позвонит, я посоветую ей оставаться там, пока я не уведомлю ее, что можно вернуться. Был у нее тридцать лет назад роман или нет, не имеет никакого отношения к личности и обстоятельствам смерти этого неожиданно найденного покойника. Она ничего об этом не знает, и я не позволю вам терроризировать ее так же, как вы пытаетесь терроризировать меня!
Он медленно раскачивался с пятки на носок, словно ждал удара и был готов немедленно ответить. Не обращая на Ферреро никакого внимания, Дзен вынул мобильный телефон и позвонил таксисту, который, высадив его у ресторана, отправился в соседний городок. Водитель сказал, что подъедет через пятнадцать минут. Спрятав телефон в карман, Дзен направился к выходу.
– Может, выпьете или съедите что-нибудь, пока ждете? – спросила женщина за стойкой бара, когда он проходил мимо. При миниатюрном сложении она имела пышную грудь и обладала той жизнерадостно-краснощекой чувственностью, которая, должно быть, производила полное смятение в рядах какого-нибудь заштатного гарнизона лет десять тому назад. Теперь она была мудрее и печальнее и выглядела очень уставшей, причем усталость эта не ограничивалась физическим или умственным истощением.
– Кофеварку эспрессо по будням не включают, да и, пока она раскочегарится, пройдут годы, но у нас есть пиво и…
Дзен чувствовал, что женщине хочется загладить впечатление от агрессивного поведения Нальдо, – и из вежливости, и из боязни неприятных последствий.
– А граппа у вас есть? – спросил Дзен.
Женщина впервые подняла взгляд и посмотрела ему в глаза.
– Есть местная, самодельная, мы ее гоним небольшими порциями в маленьких медных дистилляторах…
– С удовольствием попробую, – сказал Дзен, дружелюбно улыбаясь. – Но при условии, что вы выпьете со мной.
Женщина снова растревожилась.
– Ой, я даже не знаю. У меня столько дел…
– Какие, например?
– Ну, надо свиней накормить. Я хотела это сделать раньше, но сломался водяной насос и…
– Сеньор Ферреро сам этим займется. Судя по его безукоризненной компетентности в других областях, он должен быть незаменимым работником для этого заведения.
Дзен повернулся к Нальдо, который стоял, не сдвинувшись с места, очевидно, целиком погруженный в какие-то вечные неразрешимые проблемы, обдумывание которых поглощало все его время и энергию.
– Вам предоставляется возможность не понаслышке ознакомиться со слесарно-водопроводным делом и свиноводством, – сказал ему Дзен. – Уверен, что вы не упустите шанс обогатить свой личный опыт, другого может и не представиться.
Нальдо сердито посмотрел на женщину.
– Марта, почему ты позволяешь ему так со мной разговаривать?
– Да это же всего лишь шутка!
Дзен догадался, что это был прием, которым она пользовалась так часто, что он перестал действовать. Хотя с опозданием, но он также понял, что презирал в себе Нальдо: свою зависимость, недостаток мужской решительности, комплекс «маменькиного сынка».
