К моменту отправления письма «черные души» пробыли у меня уже три дня. Я постараюсь задержать их и отправляю к вам самого быстрого гонца. Ваш преданный слуга, Ферринг Дуйне.
P.S. Я видел у Мёнемейстера молот, по описаниям похожий на тот, о котором слагают легенды и песни по всему королевству. Так или иначе, предводитель «черных душ» и полубог Айвин знакомы».
— Мёнемейстер — это главный мастер? — поднял задумчивые очи царевич, как только монах перестал речевать.
— Таки переводов огромное множество, — ответил Михаэль. — Но этот ближе всего.
— Почему ты не показал письмо сразу? — вопрошал отрок теперь у Молчана.
— Все же Мясник, государь, — ответил главный гридь.
— Да, этот соврет недорого возьмет, — согласился Эдуар. — Но не похоже это на ложь.
— Не похоже, — в голос согласились Молчан с Михаэлем.
— Что ж, Мойно, собирай все войска, мы выступаем.
— Таки молодой человек, — встрепенулся монах. — А как же мой план?
— Он будет основным, — кивнул мальчик. — Но солдат я возьму. Не ясно, что может там случиться. А вы, Михаэль, собирайте свое войско.
— Какое, ваше величество?
— Скрытное, — нахмурился царевич, перстом волосья почесал и вновь молвил. — Скрытное воинство соглядатаев и наемных убийц. Теперь, Михаэль, вы мой левый тайный мастер.
К югу через юго-восток
От Мясника они насилу вырвались лишь к исходу шестого дня. Все это время прошло в безбожной пьянке, которую русским языком можно было охарактеризовать тремя словами — «ты меня уважаешь?». Уехать сразу означало бы нажить смертельного… нет, не врага, скорее, недруга. Что в понимании Руслана было еще хуже. От врага знаешь, чего ожидать, ты всегда готов к его намерениям. А недруг… Он проявляется внезапно, неожиданно. Вроде жили двое соседей всю жизнь, конечно, особой любви не было, но и не ссорились. Но в один прекрасный день — бах, обрушиваются на тебя несчастья, а твой «товарищ» вместо помощи тебя и топить пытается. Многогранно и глубоко человеческое коварство.
Ферринг пять дней поил их каким-то крепким местными вином, а на шестой оказал одну «услугу» — приказал перековать всех лошадей для дальнего путешествия. Только под нажимом Руслана, и едва не поругавшись с хозяином, путники покинули чересчур гостеприимную крепость Мясника. За Сника кинетик не переживал. Для Ферринга тот интереса не представлял, скорее всего, не сегодня-завтра Дуйне отошлет его в лощину.
Так или иначе, на исходе шестого дня шесть крупных фигур, в одной из которых с трудом можно было узнать женщину, покинули цитадель лорда Ферринга. Однако они последовали не той дорогой, по которой прошли через теснину, а выехали с противоположной стороны, ступив на каменистую тропу, прижатую с одной стороны к неприступной горе Бед, а с другой — нависающей над пропастью Всех Ветров. Следовать этим направлением, да еще в сумерках, было по меньшей мере сумасбродством, но Руслан понимал, как много времени они потеряли. Возвращаться назад — минус два дня, а остаться в замке до зари означало не покинуть его на следующее утро.
Дуйне в широком порыве души отвел им провожатого и около десятка всадников в «защиту». Какие мысли крутились в голове у Мясника, Руслан даже предположить не мог, понимал одно — Ферринг лжет. Он не понаслышке знал, что «черные души», если и уязвимы, то только в одиночку, вместе же их победить практически невозможно. Тем более, чтобы кто-то напал даже на одинокого путника в землях Мясника? Такое представить трудно. Руслан поежился, подумав, что стало бы с этим бедным разбойником. Кинетик даже начинал жалеть о визите к Дуйне.
Всю ночь они провели в пути, до заката успев сойти с опасной горной тропы на широкую протоптанную дорогу, уходящую вниз к Талому озеру. Оно находилось в самом сердце дола, набирая силу именно сейчас, весной, от обилия талого снега. Здесь же на небольшом возвышении раскинулся Заячий городок с худенькими дощатыми домами на сваях, храмом Трех Богов, хибарами охотников и рабочими хижинами дубильщиков, большим старым трактиром и богатым по нынешним меркам, но убогом с точки зрения заезжих, особняке бурмистра. Заячий городок был не самым плохим из всех, что видел за все странствия Руслан. Да, жизнь здесь текла неспешно и монотонно, раскрашивая окружающие предметы и людей в темно- и светло-коричневые краски, казавшиеся единственно возможными в поселении близ Талого озера.
Теперь же Заячий городок спрятался под густыми клубами ночного тумана, будто замер, испугавшись нежданных гостей. Руслан въезжал в него с опаской, точно боялся разбудить, потревожить своим негаданным появлением.
Трактир оказался закрыт, но хозяин — пузатый мужичок с торчащими из ушей волосами, затравленно глядящий на незнакомцев — появился довольно скоро. Следом появилось еще несколько не менее испуганных аборигенов, бегающих с опущенными головами, уводящих коней в стойло, хватающих скудные пожитки путешественников, хлопающих дверьми и вновь появляющихся на пороге.
Мёнемейстер приметил между ними одного мальца, особенно грязного с едва пробивающейся растительностью в ушных раковинах, — не иначе сына самого хозяина — и подозвал к себе. Шкет подошел, то и дело оглядываясь на отца, и принялся слушать шепот незнакомца, сначала испуганно хлопая глазами, а потом натянув на чумазое лицо довольную улыбку и принявшись согласно кивать. В довершение ко всему кинетик вложил в худую ручонку несколько монет, и мальчишка бросился наутек, словно опасаясь, что странная просьба незнакомца может оказаться шуткой и тот вот-вот заберет деньги обратно.
Едва последние вещи унесли внутрь, появились стражники Ферринга со стягом проткнутого копьем человека — не самое лучшее знамя для семьи, но Мясник строго чтил традиции и переделывать его не собирался. Руслан сплюнул на землю и, не став дожидаться, пока подъедут воины, зашел внутрь. Он знал, что поспать ему сегодня не удастся.
Едва забрезжил рассвет, освещая пыльный и замызганный Заячий город, в трактире началась беготня. Руслан не слышал всех слов, что кричали стражники, но знал, они, если так можно выразиться, матерятся. Вообще, кантийский язык, несмотря на множество наречий, подчас друг на друга совсем непохожих, был довольно скуден на ругань. В большинстве случаев, все сводилось к перечислению слабостей человека, его неуважительной схожестью с животными и какой-то странной тяги к экскрементам — «вонючая песья шкура», «гнилой скунс», «смердящий старый кусок…». По сравнению с великим и могучим родным русским языком, кантийцы казались воспитанными детьми.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
