Эльза, дорогая,
Иногда я предаюсь размышлениям о природе веселья и думаю о том, каков источник радости и восторга. Откуда они к нам приходят? Я хорошо помню, что мой дядя Янкеле был страшный весельчак. Он лучился радостью и весельем везде и всегда. Ему было так хорошо, что он не мог не делить свою радость с другими. На каждый случай жизни у него имелась шутка или прибаутка. Его раскатистый смех был знаменит не только среди родственников, но и среди всех знакомых. Я также хорошо помню, что страшно удивился, когда Янкеле выбросился с восьмого этажа и погиб. Я тогда был еще совсем мальчиком. Помню похороны. Пришло множество людей. Женщины, в соответствии с польской модой, прикрывали головы платками, а мужчины были в авиационных очках фирмы «Рей-Бан». Все выражали соболезнования в связи со случившимся несчастьем, прекрасно понимая, что несчастья — это неотъемлемая часть жизни. Но когда гости разошлись и остались только ближайшие родственники, скорбь неожиданно сменилась атмосферой буйного веселья. Все уселись за стол. Мой отец встал и объявил, что хотя Янкеле и покончил с собой, прыгнув с восьмого этажа, однако он умер не просто так, а ударившись о тротуар, и это научно засвидетельствованный факт. Сидевшие за столом покатились со смеху и не переставали смеяться все семь дней траура.
Уже тогда я понял, что радостный смех и бесконечное страдание — две стороны одной медали. В веселых шутках иногда таится глубокая печаль. Зачастую шутки — лишь пленка, прикрывающая грусть.
Мои родственники, конечно, решили, что Янкеле только притворялся весельчаком, а на самом деле его веселость была криком о помощи. Поэтому каждый раз, начав хохотать, я спрашивал себя: «А не зову ли я тоже на помощь?» Если я усмехался, то сразу со страхом думал: «А не начало ли это моего конца?» При первых позывах смеха я сразу спохватывался и задавался вопросом: «А может, уже пора прыгать?»
Принято считать, что когда человек весел и счастлив, он забывает о страхе смерти и перестает думать о смысле жизни. Возможно, в радости и веселье все это действительно есть. Однако у меня обычно бывает наоборот. Каждый раз, когда наедине с собой или при людях я разражаюсь смехом, в голове у меня сразу же начинает звучать голос матери: «Понтер, — говорит она, — ты все больше и больше походишь на дядю Янкеле».
Каждый раз, когда, спускаясь по бесконечным склонам абсурда, я отдаюсь стихии веселья, мой чуткий нос улавливает стойкий запах боли существования.
Твой Гюнтер.
Письма, относящиеся к самому позднему периоду их отношений
Эльза, любимая,
Вот уже много лет я замечаю, что людей очень огорчает исходящий от меня холод. Я имею в виду главным образом женщин вроде тебя, отчаянно жаждущих проникнуть в мои самые сокровенные мысли и чувства. В постели вы вроде бы прекрасно понимаете, что ваша роль сводится исключительно к тому, чтобы снять напряжение в промежности у мужчины, но потом ваши желания вдруг резко возрастают. Подавай вам, видите ли, душу мужчины, его сердце. Пока вам просто хочется секса, вы притворяетесь легкомысленными искательницами приключений. Когда вас обуревает похоть, когда между ног у вас становится горячо и влажно, вы рады любому знаку внимания. Вы счастливы, даже если у мужчины едва стоит. Но, позабавившись, накончавшись и настонавшись, вы начинаете петь совсем другие песни. Сначала вы поете их тихо, а затем все громче и громче, пока не переходите на вопль. И вас уже не остановить. Вы говорите о постоянных отношениях, восхваляете любовь до гроба. Вам хочется завести детей, вместе проводить выходные и праздники, и вы даже требуете, чтобы на лето вас вывозили на курорт. И вот я задаюсь вопросом: как мы до этого докатились? Как случилось, что похоть и вожделение переросли в бурю чувств, капризов и всякого рода материальных претензий?
Я никогда не понимал, почему женщины так хотят бурных эмоций и постоянства. Даже когда я чувствую себя страшно обиженным или хочу покончить с собой, я осознаю, что это всего лишь результат метаболических процессов моего организма. Мы обмениваемся веществами, мнениями и чувствами. Мы торгуем соками своего организма, превращаем белки в желания, желания в потенцию, а потенцию — в эрекцию. Я не являюсь пленником своих эмоций. Я отношусь к ним с метафизическим скепсисом.
Сколько я ни пытался понять, что такое любовь, мне так и не удалось это сделать. Если вдуматься, наши чувства — вещь совершенно недоступная для понимания. Не важно, о любви идет речь или об эстетических переживаниях. Например, я понял, что люблю тебя, только потому, что ненавидел тебя, потому что мне недоставало тебя, потому что я желал тебя, потому что ты явилась передо мной обнаженная и сделала мне минет, потому что ты села на мое лицо, потому что я не желал тебя больше видеть и потому что знал, что не смогу прожить без тебя ни одной минуты. Любовь — это всего лишь запутанный клубок чувств, пустое слово, лишенное значения, языковой ярлык.[44] Это означающее, лишенное означаемого, за которым стоят абсолютно иррациональные формы поведения. Слово «любовь» — своего рода волшебная палочка, которая будто бы все объясняет, проясняет, дает разгадку для загадки и проливает на все свет. Но в действительности этот свет очень смутный и призрачный. Я понял, что ненавижу, потому что люблю, а люблю — потому что мне больно. Я печалюсь, потому что мне весело, я желаю, потому что мучаюсь, и т. д. и т. п.
Любовь черпает силу в эмоциональной неразберихе. Она скроена из противоречий. Она представляет собой невероятное сочетание двух полюсов — общего и частного. Рядом с тобой я хочу быть принцем твоей мечты, абсолютным совершенством, пределом твоих женских желаний. Видя тебя с раздвинутыми ногами, я хочу быть супермужчиной, наделенным неисчерпаемой потенцией и постоянной эрекцией. Рядом с тобой мне хочется покорить Олимп, быть самым универсальным человеком на земле, но одновременно с этим — и самым обычным человеком. Я хочу, чтобы ты любила не великого и могучего Гюнтера, а Понтера маленького и заурядного. Ужасного болтуна, склонного к полноте и страдающего геморроем. Гюнтера, у которого потеют подмышки и воняет изо рта. Любовь для меня означает право быть анонимным, заурядным и незаметным. Такова природа разнополой любви.[45] В этом ее сила, и в этом же ее слабость. Попытка быть одновременно и «общим» и «частным» обречена на кратковременность. Невозможно быть и тем и другим вечно. В конечном счете, мы отказываемся от своих грандиозных претензий и выбираем заурядность. Мы учимся довольствоваться малым, перестаем мечтать о великой любви и удовлетворяемся короткими, случайными встречами, которые покупаем за деньги. Мы перестаем искать в любви то, чего не можем найти в жизни. С грустью и печалью мы обнаруживаем, что любовь, этот венец диалектики, выбивает у нас почву из-под ног и навсегда изгоняет нас из Рая.
Люби меня такого, какой я есть, так же, как я люблю тебя.
Твой Гюнти.
Гюнти, любимый мой.
Твое последнее письмо потрясло меня до глубины души. Я чувствую себя обманутой и преданной.
Можешь не сомневаться, я прекрасно понимаю, к чему ты клонишь. Ты не первый мужчина в моей жизни и, судя по твоему письму, не будешь последним. Я уверена, что ты знаешь, как я тебя люблю, и очень умело этим пользуешься. Я никогда никого не любила, как тебя. Иногда я думаю, что до знакомства с тобой я вообще никого не любила по-настоящему. Но я очень хорошо знаю, какой ты ужасный человек. Ты старый, толстый и злобный извращенец. Ты бесчувственный и ни к кому не испытываешь уважения. И хотя мне все это прекрасно известно, я люблю тебя и хочу тебя. У меня нет и никогда не было желания изменить тебя. Я приняла тебя таким, какой ты есть. Ты самовлюбленная машина желаний, не способная контролировать свои порывы и инстинкты. Но я люблю сидеть на тебе и обожаю, когда твой неутомимый язык орудует у меня между ног.
Плюс ко всем нелестным характеристикам, которыми я тебя уже наградила, отмечу также, что ты жалкий трус. Почему ты не можешь проявить себя настоящим мужчиной и сказать мне прямо в глаза, что ты больше меня не любишь? Зачем все это философское дерьмо, если твоя единственная цель — сбежать от меня? Я чувствую себя страшно униженной. Долгие годы я сидела и, как дура, ждала, когда ты наконец расстанешься с этой своей сраной художницей, с этой самовлюбленной, старой, морщинистой блядью, которая во имя искусства перетрахалась уже со всем, что шевелится.
Ты украл у меня молодость, и теперь я требую компенсации. Ты знаешь, что единственная вещь в мире, от которой я никогда не откажусь, — это ребенок. Ты мне его обещал, и я требую, чтобы ты сдержал свое слово. Если же не сдержишь, то клянусь, я превращу твою жизнь в ад.
Я хочу от тебя ребенка. Мне все равно, как ты его сделаешь. Можешь прийти и впрыснуть его в меня сам. Или кончи в пробирку и пришли ее с нарочным. Я уже записалась на прием к врачу. Завтра во второй половине дня мне вынут внутриматочную спираль, которую ты заставил меня поставить более десяти лет назад. Я не собираюсь сдаваться и надеюсь, ты понимаешь это не хуже меня.
