считаю, что оно того стоит. Наверное, следовало б. И пить мне надо было б. Тогда бы мне было получше. Но нет.
Они помолчали. Мистер Копперфилд побарабанил пальцами по бюро.
– Наверное, вечером нам нужно уезжать, – произнес он, – а не оставаться здесь. Тут ужасно дорого. А другого судна не будет еще довольно долго.
Миссис Копперфилд не ответила.
– Ты не считаешь, что я прав?
– Я не хочу уезжать, – ответила она, изгибаясь на кровати.
– Не понимаю, – сказал мистер Копперфилд.
– Я не могу ехать. Хочу остаться тут.
– Надолго?
– Не знаю.
– Но так нельзя планировать поездку. Возможно, ты и не намерена планировать поездку.
– Ох, все я спланирую, – неопределенно ответила миссис Копперфилд.
– Да ну?
– Нет, не спланирую.
– Дело твое, – произнес мистер Копперфилд. – Просто я считаю, что ты много потеряешь, не посмотрев Центральную Америку. Здесь ты точно заскучаешь, если не начнешь пить. Вероятно, и запьешь.
– Что б тебе самому не поехать, а потом вернешься, когда насмотришься? – предложила она.
– Я не вернусь, потому что видеть тебя не могу, – сказал мистер Копперфилд. – Ты ужасна. – Выговорив это, он схватил с бюро пустой кувшин, вышвырнул его из окна в переулок и вышел из номера.
Через час миссис Копперфилд спустилась в бар. Удивилась и обрадовалась, увидев там Пасифику. Хотя та сильно напудрилась, выглядела все равно усталой. Сидела за столиком, держа в руках кошелек.
– Пасифика, – произнесла миссис Копперфилд, – я не знала, что ты уже проснулась. Была уверена, что ты еще спишь у себя. Я так рада тебя видеть.
– Я глаз сомкнуть не могла. Поспала минут пятнадцать, а потом сна ни в одном глазу. Кое-кто ко мне приходил.
К миссис Копперфилд подошла Пегги Глэдис.
– Здрасьте, – сказала она, запустив пальцы в волосы миссис Копперфилд. – Вы уже готовы к той поездке?
– К какой еще поездке? – переспросила миссис Копперфилд.
– В коляске со мной покататься.
– Нет, не готова, – ответила миссис Копперфилд.
– А когда будете? – спросила Пегги Глэдис.
– Куплю себе чулки, – произнесла Пасифика. – Хотите со мной, Копперфилд?
– Да. Пойдемте.
– Ваш муж выглядел расстроенным, уходя из гостиницы, – сказала Пегги Глэдис. – Надеюсь, вы с ним не поссорились.
Миссис Копперфилд уже выходила с Пасификой на улицу.
– Извините нас, – крикнула она через плечо Пегги Глэдис. Та стояла неподвижно и смотрела им вслед, как раненый зверек!
Снаружи стояла такая жара, что даже самые консервативные туристки – лица и груди их пылающе-красны – стаскивали с себя шляпки и осушали себе лбы носовыми платками. Большинство, чтобы избегнуть жары, заглядывали в индусские лавчонки, где, если не набивался туда народ, приказчик предлагал им стульчик, чтобы они могли осмотреть двадцать-тридцать кимоно и не устать при этом.
– Qué calor![11] – сказала Пасифика.
– К черту чулки, – произнесла миссис Копперфилд, которой казалось, будто она сейчас лишится чувств. – Пойдемте выпьем пива.
– Если хотите, то сходите себе за пивом. А мне надо чулки. Я считаю, что голые ноги на женщине – это какой-то ужас.
– Нет, я пойду с вами. – И миссис Копперфилд вложила свою ладонь в руку Пасифике.
– Ай! – воскликнула девушка, выпуская ее руку. – Мы обе слишком мокрые, дорогуша. Qué barbaridad![12]
Лавчонка, куда Пасифика завела миссис Копперфилд, была крошечной. Оказалось в ней еще жарче, нежели на улице.
– Видите, здесь много чего можно купить, – произнесла Пасифика. – Я сюда хожу, потому что он меня знает и чулки себе я могу брать за очень малые деньги.
Пока девушка покупала себе чулки, миссис Копперфилд разглядывала весь остальной мелкий товар в лавке. Пасифика настолько не спешила, что миссис Копперфилд все больше скучала. Сначала она постояла на одной ноге, затем на другой. Пасифика все торговалась и спорила. Под мышками у нее проступили темные пятна, а с крыльев носа текло.
Когда же все закончилось и миссис Копперфилд увидела, как приказчик заворачивает покупку, она подошла и расплатилась. Приказчик пожелал ей удачи, и они вышли из лавки.
Дома ее ждало письмо. Его ей вручила миссис Куилл.
– Это вам оставил мистер Копперфилд, – сказала она. – Я попробовала уговорить его остаться и выпить чаю или хотя бы пива, но он спешил. Пригожий он малый.
Миссис Копперфилд взяла у нее письмо и направилась к бару.
– Привет, милашка, – тихонько произнесла Пегги Глэдис.
Миссис Копперфилд было видно, что Пегги очень пьяна. Волосы падали ей на лицо, а глаза омертвели.
– Может, вы еще не готовы… но я могу ждать долго. Люблю ждать. Я не против сидеть тут сама по себе.
– Простите, но мне нужна минутка прочесть письмо, которое я только что получила от своего мужа, – сказала миссис Копперфилд.
Она села и надорвала конверт.
Дорогая Фрида [прочла она],
вовсе не намерен быть жестоким, но сообщу тебе здесь именно то, что считаю твоими недостатками, и я искренне надеюсь, что написанное мной на тебя повлияет. Как и большинство, ты не способна справиться больше чем с одним страхом за всю свою жизнь. Кроме того, жизнь свою ты тратишь на то, что бежишь от своего первого страха к своей первой надежде. Будь осторожна и не окажись – из-за собственного коварства – вечно в том же самом положении, из которого начинала. Я не советую тебе проводить всю свою жизнь, окружая себя тем, что считаешь необходимым для собственного существования, вне зависимости от того, интересно ли оно объективно само по себе или даже предметно и исключительно для твоего интеллекта. Я искренне верю, что лишь те мужчины, кто достигает той стадии, на какой им возможно сразиться со второй трагедией в самих себе, а не просто с первой сызнова, достойны считаться зрелыми. Когда полагаешь, будто кто-то уходит вперед, удостоверься, что на самом деле он не стоит на месте. Чтобы двинуться вперед, ты должна оставить все позади, чего большинство делать не желает. Свою первую боль ты несешь с собою, словно магнетит в груди, поскольку оттуда исходит вся нежность. Ты должна нести его с собою всю свою жизнь, но не следует кружить подле него. Тебе следует отказаться от поиска тех символов, что служат лишь тому, чтобы сокрыть от тебя его лик. У тебя будет иллюзия, что они разрозненны и многообразны, но они всегда одно и то же. Если тебя интересует лишь сносная жизнь, письмо это, быть может, тебя и не касается. Бога ради, судно, выходящее из порта, – по-прежнему прекрасное зрелище.
Дж. К.
Сердце у миссис Копперфилд билось очень быстро. Она смяла письмо в руке и два или три раза встряхнула головой.
– Я никогда вас не обеспокою, если вы не
