"Я заберу этих обоих от подобных вам", - сказал Шиес.
"Только через мой труп".
"Вы можете сделать это по-своему".
Мужчина усмехнулся и откинул пальто, чтобы показать пистолет на боку.
"Я не боюсь ни одного ниггера", - сказал он. "Ты просто боишься этой железки на поясе".
"Ты проклятый дурак. Разве ты не видишь эту толпу, полную женщин и детей? Ты бы выстрелил здесь из пистолета?"
"Да плевать я на них хотел".
Часть толпы уже отступила, а те, кто был более склонен к "резиновому оскалу", подошли ближе. Шиес носил пистолет "Кольт" и не побоялся бы использовать его даже против белого человека, если бы не его семья. Он больше не был одержимым. Он повесил эту шляпу и надел ковбойскую ради своих детей. Было бы опрометчиво с его стороны вступать в перестрелку с кем бы то ни было, но он был быстр и уверен в своих силах. Он не сомневался, что сможет завалить этого карни, если дело дойдет до перестрелки. И он не собирался бросать этих пленников. Но он не стал бы вытаскивать свое оружие в такой близости от невинных людей.
"Снаружи", - сказал Шиес. "Если только ты не слишком желтый".
Человек выхватил пистолет, Шиес схватил его за запястье и прицелился вверх и в сторону. Выстрел пробил верх брезентового тента, и толпа разбежалась, как огненные муравьи. Другой рукой Шиес ударил под челюсть карниста, отчего тот прикусил язык, и кровь хлынула у него между зубов. Шиес вывернул предплечье карниста, и его пистолет упал в грязь. Он посмотрел в сторону входа в палатку, чтобы убедиться, что напарник карни не подкрадывается к нему, но маленький человечек убежал вместе с остальной толпой. Шиес отшвырнул пистолет, вытащил карни из палатки и перевернул его на бок, чтобы он не захлебнулся собственной кровью. Он схватил кольцо с ключами, принадлежавшее тюремщику, вернулся под шатер и отпер клетку мальчика. Ребенок струсил. Шиес не спеша разговаривал с ребенком на низких, успокаивающих тонах, пока тот не позволил Шиесу взять его на руки и понести, прижав лицо мальчика к груди Шиеса, словно защищаясь от жестокости, которую он знал всю свою жизнь.
Двухголовая девочка смотрела на него, ее рот был мокрым от слюны, глаза затуманены слезами. Она издавала гортанные звуки, не в силах говорить. Шиес увидел, что у нее вырван язык. Он взял ее за руку и с облегчением увидел, что она может идти. Когда он выводил их из палатки, к ним подошла женщина.
"Куда ты идешь с ними?" - спросила она.
"В женский монастырь вон там, в Хоупс-Хилл. Сестры сделают все как надо, окажут им медицинскую помощь, дадут теплую постель и еду".
Лицо женщины осунулось. "Вы же не думаете, что у этих существ может быть нормальная жизнь? Они не лучше животных".
Шиес поднял подбородок. "Забавно. Я думал о вас то же самое".
ГЛАВА XV
СЕРДЦЕ ПУЛЬСИРОВАЛО В его руках.
Гленн сидел без рубашки на краю прохода, глядя на горный склон и заснеженную долину внизу, где черные птицы прыгали между голыми ветвями деревьев в призрачном балете. Река, казалось, пульсировала в такт с сердцем Джаспера, ее воды были неспокойными там, где она погружалась в камни. Гленн глубоко вдохнул холодный, чистый воздух.
Сердце Джаспера обливалось черной кровью, и капли впитывались в руки Гленна, его тело наэлектризовалось от этого величия. Колдовство, не похожее ни на одно из тех, что он когда-либо испытывал, заставило его руки задрожать, и он изо всех сил старался не уронить его.
Это была долгая ночь после долгого дня, и мужчины спали, но Гленн был слишком раздражен, чтобы присоединиться к ним во сне. Наконец-то устрашающая сила, которую он искал, была его. Теперь ему просто нужно было это понять. Он не был тем колдуном, каким был Джаспер Терстон; по крайней мере, пока. Он будет учиться, потому что Джаспер будет учить. Сама магия научит. Слизь, вытекающая из сердца, больше не была кровью; это был ихор, водянистые выделения из ран богов. Когда она просочилась через его поры и проникла в вены, глаза Гленна потемнели, а затем полностью почернели и провалились в череп. Он ослеп, но не испытал от этого никакого страха. Ему казалось, что он погружается в сон, но он знал, что это не так.
Сложность неестественных цветов поднималась из этой темноты в психоделических лучах, а за ними тянулись луковичные существа, чуждые этому миру. Они казались почти водными, их тела были воздушными, как у медуз, придатки гладкими и бескостными, скользящими, как электрические угри, по гобелену этого полуночного измерения. И когда они проходили мимо, воздух вокруг Гленна исказился, как волны жара на дне пустыни. Его тело увлажнилось. Волосы у него на спине встали дыбом.
Клубящееся множество трупов проплывало мимо каждого уголка его поля зрения. Хотя многие были слишком изуродованы, чтобы казаться людьми, Гленн знал, что это так. На каждом холодном, мертвом лице была красная пентаграмма света, такая же, какую молодые оборотни видели на лбах или ладонях своих следующих жертв. Но эти жертвы уже были похищены — похищены самим Гленном. Возможно, сотня трупов. Мужчина и женщина, молодые и старые. Они были расчленены и обезглавлены, наполовину съеденные его же клыками. Вид их не вызвал у него никаких угрызений совести, только шевельнулось в животе желание большего. Он почти чувствовал вкус мяса на своем языке. Мимо проплывали посеревшие останки сломленных женщин, и чресла Гленна перекатывались от смачных воспоминаний о осквернении.
Он пробрался сквозь груду трупов. Скелетообразные формы прокладывали путь, хрупкие кости трещали под его ногами, когда он бежал к меридиану, где багровый монолит вздымался и грохотал в темноте. Это была возвышающаяся сера цвета Марса. Его прямоугольная форма расплылась, когда он завибрировал от тех же токов, которые сотрясали сердце Джаспера в его руках.
Дверь .
Но он знал, что не может войти отсюда. Он не был на вершине. Джаспер давал ему лишь представление о том, что его ждет, и эти видения были не ключом, а компасом. Он поднялся по лестнице из почерневших останков, тела переплелись и помутнели от коллективного гниения. Ступени сделаны из раздробленных черепов детей, глазницы забиты человеческими отходами, зубы выбиты, чтобы сделать ожерелья. Курганы гнилой трухи устилают эту лестницу, целая жизнь убийств возносит над пропастью трупы. Это был его костница, его игровая площадка.
Когда Гленн добрался до монолита, он поднял перед ним сердце, затем поднес его ко рту и вонзил клыки в легочную артерию. Ихор ударил ему в горло и проник в самую душу. Черная магия вошла в него под язык, и теперь он слышал голос своего старого вожака, эхом отдававшийся в его сознании.
"Жертва", - сказал Джаспер.
Галерея трупов засохла и рассыпалась в прах, который развеялся по ветру и трансмогрифицировался в серую песчаную бурю. Каждая песчинка мерцала, как зыбучая ртуть, пока не произошла ослепительная вспышка, и когда Гленн снова смог видеть, его окружали люди другого сорта. Они были живыми, или, по крайней мере, были таковыми в то время, в которое он вернулся. Гленн узнал их, несмотря на прошедшие десятилетия. Он сомневался, что эти лица когда-нибудь уйдут из его памяти, независимо от того, насколько старым и дряхлым он станет.
Что-то мягкое и теплое обхватило его свободную руку, и когда он поднял голову, то увидел лицо своей матери. Она была темной красавицей, такой же, какой он ее помнил.
Мать была молода. Мать была еще жива.
Увидев, как она возвышается над ним, Гленн понял, что он мальчик, может быть, одиннадцати или двенадцати лет.
И он был дома.
Весь клан стоял на той скалистой поляне, о которой говорили пророки. Они находились сразу за пещерами на краю своей деревни - фермерской общины с домами из грязи и соломы. Лица жителей деревни были оранжевыми солнцами в отблесках костра. Эти люди были опустошены нищетой. Их мулы находились на грани голодной смерти, их собаки были грязными и блохастыми. К валунам были прислонены глиняные миски для сбора росы, так как уже несколько месяцев не было дождей. Их посевы засохли от солнца, а кладбище удвоило свою численность еще до прихода пророков.
