Он не был им представлен - и наверняка никогда не будет - но политес следовало соблюдать. Дамы удостоили его едва заметным церемонным наклонением головы и величаво последовали дальше. Бестужев уже освоился здесь настолько, что знал: это хозяйка огромной каменной усадьбы на близлежащем холме и ее юная племянница. Когда-то это было семейство самых старых родов и богатейших помещиков в округе - но после гражданских междоусобиц потомки прежнего владельца сохранили лишь сдававшийся в аренду жалкий клочок земли, по-русски говоря, перебивались с хлеба на квас, однако сохранили нешуточное величие и чопорность, в точности как иные российские разорившиеся помещики. Чем больше он присматривался и мотал на ус, тем чаще думал, что Американский Юг, если разобраться, во многом чертовски похож на Россию, чего о северных городах никак не скажешь…
Прошла навстречу вереница негров - обтрепанных, босых, в плетеных из соломы шляпах, с чем-то наподобие мотыг на плечах. Вот их-то Бестужев и взглядом не удостоил - не полагалось белому джентльмену без нужды обращать внимание на этакую мелочь, деталь пейзажа… Даже прежнее любопытство испарилось: за четыре дня он видел столько чернокожих разнообразного возраста и обоего пола, что интерес пропал напрочь.
Следующее строение, мимо которого лежал его путь - еще один одряхлевший остаток былого блеска и процветания, большой кирпичный особняк с фронтоном, каменной балюстрадой веранды и высокой крышей, в нескольких местах прохудившейся. Над крыльцом лениво повис в полном безветрии совершенно иной, нежели те, к которым Бестужев приобвыкся в Нью-Йорке, флаг - алый, где белые звезды располагались на синем Андреевском кресте, флаг Южной Конфедерации. К официальному американскому штандарту многие в этих местах относились, как бы поделикатнее выразиться, без всякого восторга…
Придержав гнедка, он снял шляпу и раскланялся с неподдельным уважением. Высокий худой старик с седыми усами и совершенно прямой, несмотря на то, что ему пошел восьмой десяток, спиной, церемонно кивнул в ответ.
- Здравствуйте, полковник, - сказал Бестужев.
- Здравствуйте, юный представитель прогресса, - отозвался старик с легкой иронией.,
Одет он был в серый мундирный сюртук с поперечными погонами, кавалерийские бриджи и сверкавшие, как зеркало, высокие сапоги со шпорами. На боку присутствовала длинная кавалерийская сабля, а с другой стороны висела закрытая револьверная кобура. И сабля была самая настоящая, и в кобуре покоился заряженный на все гнезда револьвер. Полковник де Вилламбур, как обычно, пребывал на посту. Более сорока лет минуло с тех пор, как капитулировала армия Южной Конфедерации, где почтенный джентльмен командовал бригадой, но, по американским обычаям, отставного офицера полагалось до самой смерти именовать тем чином, какой он носил, выходя в отставку.
Лицо у полковника было худое, ястребиное, не носившее ни малейших следов старческой расслабленности. Легонько пристукнув саблей по каменному полу веранды, он поинтересовался крайне серьезно:
- Как там насчет северных шпиков? Не замаячили поблизости?
- Я ни единого не видел, полковник, - с той же серьезностью ответствовал Бестужев и, понукая коня, поехал дальше.
Полковник де Вилламбур, местная достопримечательность (как подозревал Бестужев, из-за полного и совершеннейшего отсутствия других), во всем п р о ч е м, как Бестужев убедился, сохранял ясный ум и здравый рассудок. Пунктик у него имелся один-единственный: вот уже несколько лет полковник всерьез верил, что по его душу однажды нагрянут нежданно-негаданно коварные северные агенты с самыми злодейскими замыслами, вплоть до самоубийственных - и по нескольку часов в день бдительно держал стражу, чтобы, боже упаси, не оказаться застигнутым врасплох… Как Бестужеву случайно стало известно, в свое время кавалеристы полковника захватили целый взвод северян, всласть мародерствовавших в занятой ими южной усадьбе: разлетаются вдребезги стекла и мебель, столовое серебро и все мало-мальски ценное перекочевывает в заплечные мешки, из амбара доносится отчаянный женский визг… Не особенно и колеблясь, полковник приказал своим молодцам повесить всю эту шайку быстренько и повыше - что те с охотой исполнили. Ну, а многие десятилетия спустя полковник решил, что ему непременно припомнят коварные северяне старую историю, обошедшуюся в свое время без последствий, так пунктик и появился… Касаемо всего прочего, он рассуждал вполне здраво и был чертовски интересным собеседником, поведавшим много такого, чего Бестужев не читал ни в одной книге по военной истории…
Углядев вдали заветную цель, он легонько похлестнул коня, и Пако пошел рысцой. Остановился вдруг, запрядал ушами, вскинул голову и, несмотря на всю свою смиренность, принялся приплясывать на месте. Теперь и Бестужев услышал с в е р х у равномерный треск-тарахтенье, напоминавшее размеренную работу мотоциклетного мотора.
- Тьфу ты, черт… - проворчал он, умело успокаивая коня.
Зашарил взглядом по лазурному безоблачному небу и вскоре высмотрел слева источник звука: саженях в ста над землей медленно, такое впечатление, натужно перемещался угловатый летающий предмет, как раз и испускавший это беспокоившее коня тарахтенье.
Аэроплан снизился, исчез из виду, с затихающим треском опустился - ага, месье Леду, надо полагать, пробовал аппарат перед очередной демонстрацией.
Бестужев тронул коня, усмехаясь под нос. В сонном захолустье одновременно оказалось целых два символа технического прогресса. Одним из них, как легко догадаться, стала кинематографическая экспедиция Голдмана и Мейера, а вторым - залетный в полном смысле слова европейский французик со своим аппаратом. И в Новом, и в Старом Свете хватало этаких вот гастролеров, за деньги демонстрировавших полет своего аппарата, а то и катавших за отдельную плату любителей острых ощущений. Увы, неосмотрительный француз плохо угадал с выбором места - здешнее население, включая чернокожих, проявило большой интерес к новомодному изобретению, увиденному впервые в жизни и охотно отдавало монетки за редкостное зрелище. Однако народонаселение это, довольно малочисленное для успешного б и з н е с а, во второй раз уже не спешило нести денежки в проволочную кассу, которую обычно держал на столике французов ассистент, и месье Леду вот уже несколько дней не собиравший публику, проедал и пропивал скудную выручку, так и не решив, должно быть, куда ему направиться в поисках более выгодных демонстраций…
Подъехав к одному из двух городских трактиров, именовавшихся здесь салун, Бестужев без церемоний привязал гнедого к перилам, как здесь все и поступали. Распахнул смешные малюсенькие дверцы-недомерки, свободно качавшиеся на петлях на высоте его груди, вошел в обширное прохладное помещение.
