— Все равно у этих отношений нет будущего, — думала она, — так зачем же вмешательством со стороны обрекать их не на увядание, а на кровавую расправу.
Наташа знала заранее: чтобы не говорила, какие бы аргументы не приводила, ответ Кирилла будет один: меня не интересует ни чье мнение. Его, как и Витю, не интересовало мнение матери в отношении личной жизни. Но вот интересно, Витя никогда ничего не комментировал в отношении ее жизни. Не делился впечатлениями своей свободной жизни, но вряд ли бы промолчал, узнав об этих отношениях. Его мама, его собственность, должна быть всегда на высоте. На той морально-нравственной высоте, которую он ей определил.
Страх ставил точку на всем: в первую очередь, на любви Кирилла. В эти минуты Наташа думала только о себе, спасая честь. Как оказалось, ей было дело до осуждения общества, которое окружало ее. Она, его часть, не в состоянии подняться над теми нравственными устоями, которые приняты в нем. Нет, скорее всего, это не устои. Это круговая порука, осуждающая все и вся. Но это был ее мир и стать посмешищем его она не хотела.
Боясь разговора с сыном на эту тему, заранее готовилась к оправданиям.
— Нет, никакого разговора с Витей не будет, — убеждала себя, — Что ему говорить? Что полюбила мальчика, который младше сына? Но это не правда — не полюбила: приятно, интересно, уже почти забыла, что такое страсть, а тут вспомнила. Но полюбила? Нет. Можно задать обратный вопрос: а кого любил ты? Но от этого ничего не изменится.
Наташа когда-то знала, что чувства выражаются не только словами, но и предпочтительностью поступков. Вот ее поведение и определило истинность чувств.
Она поймала себя на мысли: что-то рабское вдруг проявилось в ней. Что подумает хозяин, то есть, общество: знакомые, сотрудники, родственники.
— Интересно, а как любит раб?
Это оправдание тоже не успокоило. Женщина, считавшая себя свободной в мыслях, чувствах, в собственной воле, в одно мгновение зачеркнула и посчитала ошибкой яркий всплеск чувств, побоявшись вражды и ненависти. Решив для себя все окончательно и бесповоротно, Наташа начала раскладывать все по полочкам.
— Почему общество так агрессивно? От зависти? А может, просто, от половой неудовлетворенности? Много у нас семейных пар сексуально гармоничных? А сколько из них знает, что это такое? Много семей, где присутствует желание постоянно видеть друг друга, делиться, советоваться, обсуждать? Не осуждать, не завидовать, не выискивать? Что можно объяснять представителю такой семьи? А может, посоветовать? Что? Например, воспользоваться услугами проститутки. Ну, почему это ужасно? А жить годами и десятилетиями в сексуальном голоде не ужасно? Когда мы станем цивилизованными людьми? Когда начнем отбрасывать давным-давно придуманные и навязанные нравственные устои? Когда перестанем получать удовольствие от обсуждения и осуждения? Не зря же, много тысячелетий тому назад существовали публичные дома. Может, тогда они иначе назывались? И ведь, для всех слоев общества: от самых бедных до самых богатых. Почему же древние понимали, а мы — нет?
Мысли о свободной любви успокоили Наташу.
26
— Ты чем-то расстроена? — спросила секретарь фирмы.
— Нет, — ответила спокойно Наташа, — а почему ты спросила?
— У тебя странное выражение лица.
— Я не выспалась.
— Да-а, нет.
— Ладно, что у нас нового?
— Мадам «Босс» хочет тебя отправить подальше.
— Как это?
— В Египет.
— Зачем?
— Есть предложения интересных гостиниц. Нужно все увидеть самой.
— А сама не хочет?
— Сама улетает в Италию.
— Понятно
— В какой город мне приказано лететь?
— В Хургаду.
— Вот те на!
— Чего ты так?
— Но ведь, я недавно там была.
— Тогда не понимаю, зачем второй раз?
— Нет. Я просто путешествовала. За свои деньги.
— А-а. Теперь за деньги фирмы повторишь пройденный материал.
— Когда лететь?
— По-моему, чартерный рейс из Киева послезавтра.
— Во сколько?
— В семь утра.
— Значит, нужно всю ночь ехать в автобусе.
— Чего?
— Поездом опаздываю в Борисполь.
— Понятно. Так ты готова?
— А что — мне предлагают варианты?
— В общем, нет.
Наташа зашла пообедать в кафе напротив. Обедом это можно было назвать с натяжкой: вареная сарделька, капустный салат и мороженое.
— Нужно позвонить Вите, — подумала она, — и Кириллу.
— Алло, я люблю тебя!
— Слышу, слышу, мам, как дела?
— Я улетаю опять в Хургаду.
— Так понравилось?
— Нет. Теперь командировка.
— Надолго?
— На четыре или пять дней.
— Знаешь, я подумал, как поговорить с тетей Лидой и Валентином.
— Как?
— Ты приедешь и получишь четкую информацию.
— Ладно. А когда ты будешь дома?
— Часов в десять. Ты разве сегодня уезжаешь?
— Нет. Завтра.
— Ну, так увидимся. Я постараюсь тебя проводить.
Номер мобильного Кирилла набирала с легкой дрожью.
— Алло.
— Алло, — воскликнул он, — что-то случилось?
— Случилось.
— Что?
— Я улетаю в Хургаду.
— Опять?
— Опять.
— Надолго?
— Надолго.
— Ты говорила, что больше не полетишь в Египет.
— Это командировка.
— А-а. Понятно. Когда?
— Завтра вечером уезжаю в Киев. Самолет из Борисполя.
— Мы не увидимся?
— Нет.
Слово «нет» было сказано так резко и жестко, что Кирилл опешил.
— Что-то случилось?
— Не знаю, как объяснить.
— Ну уж, как-нибудь объясни.
— Мне не хочется больше слышать вопросы в свой и твой адрес.
— Много было вопросов?
— А что такое много?
— Это я у тебя хочу спросить. Сколько было задано вопросов? Почему такое неукоснительное «нет»?
Голос Кирилла стал жестким. Вот сейчас говорить Наташе стало легче.
— Мне достаточно двух
— А мне мало. Нужно хотя бы еще парочку, — постарался он усмехнуться.
— У тебя будет еще возможность получить достаточное количество вопросов от тех, кто нас встречал на улицах и в метро, и кого не видели мы.
— Я не позволю.
— Что? Задавать вопросы? Но их, чаще всего, задают без разрешения.
— Наташа, тебя интересует мнение дамочек, сидящих у подъездов?
— Нет
— Тогда, я не понимаю
— Давай договоримся: я ничего не буду объяснять. Мне и так очень тяжело. Когда ты повзрослеешь, сам все поймешь.
Наступило молчание.
— Счастливого пути.
В тоне Кирилла прозвучали жесткие нотки прощания.
