из-за прилившей к мозгу крови. Смущение, стыд, злость, унижение – все это и больше сейчас подобно кислоте выедает мои внутренности. Хочется вскочить и воткнуть в обнаглевшего мужика оба конца карандаша, чтобы уже перестал отравлять мне жизнь.
Господи, ну вот как? Как можно быть таким… таким… даже слова не подбираются, каким я его сейчас вижу! Скотина! Где были мои мозги в том долбанном клубе?! Зачем я пялилась с восторгом на него весь вечер и привлекла внимание к себе? Можно подумать, там других парней мало было! А я… выбрала на свою голову! Чтоб ему икалось по ночам!
– К тому же, она – единственная, кто раньше всех справилась с данным ей заданием, – как ни в чем не бывало продолжает Орлов, с таким же невозмутимым видом отпивая глоток кофе из своей чашки. – Еще возражения есть?
Я терпеливо молчу. И даже не смотрю сейчас на него. Не устраивать же истерику при всех? Потом…
У других, к слову, если возражения и есть, то обозначать их вслух тоже никто не решается. Агата и вовсе с готовностью отрицательно мотает головой, принимая услышанное. Не без тени улыбки, которую плохо скрывает. И вот чего веселится? Поставить бы ее на мое место, посмотрела бы я, как она улыбалась тогда. Впрочем, улыбается она недолго. Босс заводит новую тему, расставляя приоритеты на ближайшее будущее в работе остальных сотрудников, нагружая всех так, что у каждого теперь свои проблемы, помимо меня, имеются.
– …сделки, что приносят менее 100 % прибыли, расторгнуть. Если нет оснований, значит, найдите. У вас на это неделя. Те сделки, что ранее были прибыльными с показателями выше, чем 100 %, но по каким-либо обстоятельствам, перестали действовать, отдельно мне на стол. В течении двух дней. Посмотрю, что с этим можно сделать. Все. Все свободны. Кроме Тумановой.
И кто бы знал, чего мне стоит выполнить его веление, не показав истинных эмоций. Особенно, когда уходящие сотрудники одаривают меня многозначительными взглядами. Что говорится, почувствуй себя грязной еще раз. Удивительно, но именно эта мысль приносит своеобразное успокоение. А может, просто достигнут тот предел, за которым уже все равно, что будет дальше. Не знаю. Но голос мой звучит вполне себе сухо и равнодушно, когда я уточняю:
– Сейчас начинать благодарить тебя за твое великодушие или позже, после официально оформленного подтверждения моей новой должности?
И вот теперь я на него смотрю. Пристально вглядываюсь в каждую эмоцию на его лице. Да, нарочно ищу. Просто потому, что не нахожу. На его лице каменная маска безразличия.
– А тебе самой как больше по душе? – отзывается Игнат.
Мне? Лучше ему не знать. Потому что нет в моих мыслях ничего хорошего сейчас. Как и в эмоциях. Они бурлят во мне, ища выход, но я сдерживаю их. Пока что. Поднимаюсь со своего места все с тем же видимым спокойствием.
– Не вижу смысла откладывать, – беру направление в его сторону. – Тем более, у меня на вечер уже имеются свои планы, – едва заметно усмехаюсь, останавливаясь на границе его стола.
Он зеркалит мою усмешку. Но если мою переполняет гнев и негодование, то его – ледяная и равнодушная. Он поднимается на ноги почти лениво, совсем неспешно, оказывается рядом в пару считанных шагов. Словно хищник, уже загнавший свою добычу. Ему некуда торопиться. А мне – некуда бежать. Его ладони опускаются по бокам от меня, на столешницу. Плавно. Как в капкан заключают.
– Вероятно, до тебя до сих пор никак не доходит, дочь прокурора. Не может быть у тебя никаких своих планов, – склоняется надо мной, вынуждая прогибаться в спине. – Если хочешь, чтобы я позволил тебе остаться рядом с сыном, то придется соответствовать, – произносит убийственно-равнодушно.
Возвышается надо мной, подобно скале. Сильный. Несокрушимый. Тот, кто раздавит, и не заметит. И даже когда он отнимает одну из ладоней от стола, проводя сгибом пальцев по моей скуле, в этом на первый взгляд кажущемся ласковом жесте нет ничего нежного или сулящего умиротворение, лишь очередная демонстрация его превосходства надо мной. И я непроизвольно напрягаюсь и замираю, не ожидая услышать дальше ничего хорошего. Так и оказывается.
– Ты будешь милой, тихой, послушной, улыбчивой и очень даже отзывчивой. И да, ты будешь обслуживать меня каждый раз, когда я захочу, как я захочу и где захочу, – не просто сообщает Игнат – выносит вердикт.
Вот когда все мои эмоции разлетаются, словно стая испуганных птиц, оставляя на своем месте недоумение и тишину. Просто потому, что… Он ведь это не всерьез? Или да? Судя по выражению мужского лица, еще как всерьез. И все же:
– Ты это сейчас серьезно? – уточняю недоверчиво.
Хочется зажмуриться сильно-сильно, а потом открыть глаза и понять, что мне его слова лишь послышались или вовсе приснились. Только не сон это. И Игнат совсем не шутит.
– Если тебя что-то не устраивает, то никто не держит, – указывает он мне на дверь той же рукой, что несколько мгновений назад дарила мнимую ласку. – Хоть сейчас уходи, куда хочешь. Мне плевать. Сын останется со мной.
Мне все еще не верится. Слишком абсурдно звучат его слова. Как в каком-нибудь любовном романе, что сейчас так популярны в сети. Всегда считала, что в жизни ни один нормальный мужчина не опустится до подобного. Нет, в договорные отношения из-за отсутствия времени я еще могу поверить. А вот в такое…
– То есть ты правда не шутишь? – то ли опять спрашиваю, то ли просто на свои же мысли отвечаю.
Да, я повторяюсь. Но! Это же безумие какое-то! Как он вообще представляет себе это все? И как собирается сыну объяснить мое отсутствие, если я сейчас реально откажусь и уйду? Конечно, ничего такого я не сделаю, и он это знает, но…
Господи, да что должно твориться в голове у человека, чтобы додуматься до такого? Или он как раз перечитал те самые книжки, о которых я вспомнила? По крайней мере, это бы многое объяснило. Одно непонятно, как он намеревается с таким подходом играть со мной в семью для Максима? Если вообще собирается, а не что похуже…
Все это проносится в моей голове за считанные доли секунды. Следом мой рассудок топит закономерная ярость. Болезненная. Беспощадная. Ледяная. Она
