– Я над этим не задумывался, – осторожно произнес он.
Похоже, Эшборн тоже слегка удивился:
– Я и не подозревал, граф, что вы намерены проводить подобную политику.
– Прежде я считал преждевременным упоминать об этом. Как говорится, цыплят по осени считают. Вы должны признать, что здесь кроются огромные возможности. Рассматривая вопрос о том, кто может иметь детей, а кто – нет, правительство сумеет сохранить расовый фонд нашей нации.
– А разве ему что-либо угрожает? – удивился Стрэттон.
– Возможно, вы не обратили внимания на то, что низшие классы воспроизводят потомство гораздо чаще аристократии. Хотя простолюдины и не лишены достоинств, им не хватает чувства долга и интеллекта. А подобное скудоумие плодит самое себя: женщина, родившаяся на дне общества, производит на свет дитя, обреченное на повторение ее судьбы. Если же учесть большую плодовитость низших классов, то наша нация рано или поздно превратится в скопище болванов.
– Значит, низшим классам будет отказано в наложении имен?
– Не совсем, и уж точно не вначале – ведь когда станет известна правда о снижающейся фертильности, отказ низшим классам в доступе к наложению имен будет равнозначен приглашению к бунту. И разумеется, низшие классы должны играть свою роль в нашем обществе до тех пор, пока их численность держится под контролем. Как мне представляется, такую политику нужно пустить в ход только через несколько лет, когда люди уже привыкнут к наложению имен как к методу оплодотворения. И именно тогда – возможно, одновременно с переписью населения – мы сможем установить предельное число детей, которое будет дозволено иметь каждой конкретной супружеской паре. А далее прирост и состав населения станет регулировать правительство.
– По-вашему, это и есть наиболее подходящее применение такого имени? – усомнился Эшборн. – Ведь наша цель – выживание человечества как вида, а вовсе не спасение элиты.
– Наоборот, суть здесь чисто научная. Наш долг – обеспечить выживание вида, это верно, но также он заключается и в том, что мы должны гарантировать здоровье человечества, поддерживая должный баланс внутри его. Политика тут совершенно ни при чем. Окажись ситуация противоположной, мы стали бы проводить другую линию и увеличивать численность рабочих.
– А не может ли улучшение условий жизни бедняков со временем привести к рождению у них и улучшенного потомства? – предположил Стрэттон.
– Вы подумали об изменениях, к которым могут привести ваши дешевые двигатели, не так ли? – с улыбкой осведомился Филдхарст, и Стрэттон кивнул. – Как ваши, так и мои предполагаемые реформы могут взаимно усилить друг друга. Регулирование численности низших классов приведет к росту их уровня жизни. Однако не ждите, что простое увеличение экономического комфорта повысит их умственные способности.
– Но почему?
– Вы забываете о самоподдерживающейся природе культуры, – напомнил Филдхарст. – Мы видели, что все человеческие мегазародыши одинаковы, однако никто не осмелится отрицать межнациональные различия – как в облике, так и в темпераменте. Их единственной причиной может быть только материнское влияние, поскольку материнское лоно есть сосуд, внутри которого воплощается социальное окружение. Например, женщина, прожившая всю жизнь в Пруссии, естественно, родит ребенка с характером пруссака. Именно таким образом национальные особенности сохраняются столетиями, несмотря на многочисленные исторические события. И совершенно нереалистично полагать, будто бедняки в этом отношении чем-то отличаются.
– Будучи зоологом, вы, несомненно, разбираетесь в этих вещах лучше нас, – сказал Эшборн, взглядом заставив Стрэттона промолчать. – И мы станем полагаться на ваши выводы.
Остаток вечера разговор шел на другие темы, и Стрэттон, как мог, держал себя в руках и сохранял внешнее дружелюбие. Наконец, когда Филдхарст ушел, Стрэттон и Эшборн спустились в лабораторию, чтобы поговорить наедине.
– И этому человеку мы согласились помогать?! – воскликнул Стрэттон, едва закрыв за собой дверь. – Он же собрался разводить людей, как породистый скот!
– Наверное, нам не следовало бы так удивляться, – вздохнув, ответил Эшборн и уселся на лабораторный стул. – Ведь цель нашей группы – воспроизвести для людей процедуру, предназначенную только для животных.
– Но ведь не за счет свободы личности! Я не хочу в этом участвовать.
– Не горячитесь. Чего вы добьетесь, покинув группу? Поскольку ваши усилия вносят существенный вклад в успех нашего дела, ваш уход лишь усугубит угрозу, нависшую над человечеством. И наоборот, если группа добьется успеха без вашей помощи, то политика лорда Филдхарста будет воплощаться с гораздо большим рвением.
Стрэттон попытался успокоиться. Эшборн был прав, и Роберт это понимал. Помолчав, он сказал:
– Тогда какие действия нам следует предпринять? С кем мы можем связаться? Есть ли среди членов парламента те, кто способен выступить против предложенной лордом Филдхарстом политики?
– Думаю, что подавляющая часть аристократии разделит мнение лорда Филдхарста по этому вопросу. – Эшборн подпер пальцами лоб и неожиданно показался Роберту очень старым. – Мне следовало бы такое предвидеть. Моя ошибка заключалась в том, что я всегда смотрел на человечество как на единый вид. Увидев, как Англия и Франция совместно движутся к общей цели, я позабыл о том, что не только нации могут выступать друг против друга.
– А что, если мы тайно сообщим имя рабочим классам? Тогда они смогут сами изготовить иглы и налагать его.
– Да, смогут, но наложение имени – процедура деликатная, и ее лучше проводить в лаборатории. К тому же я сомневаюсь, что эту операцию можно выполнять в необходимых масштабах, не привлекая внимания правительства.
– Но существует ли альтернатива?
Собеседники надолго задумались, потом Эшборн сказал:
– Помните наш разговор об имени, которое индуцирует два поколения зародышей?
– Конечно.
– А что, если мы создадим такое имя, но умолчим об этой его особенности, когда передадим лорду Филдхарсту?
– Коварное предложение, – заметил удивленный Стрэттон. – Все дети, рожденные от такого имени, будут фертильны и поэтому смогут завести собственных детей независимо от правительственных ограничений.
Эшборн кивнул:
– Такое имя можно распространить очень широко на весь период, пока не вступят в силу меры контроля над рождаемостью.
– Но как же следующее поколение? Стерильность вернется вновь, и деторождение среди рабочих классов опять будет регулироваться правительством.
– Да, победа окажется кратковременной. Возможно, единственным постоянным решением станет более либеральный парламент, но я не эксперт в политике и не знаю, как этого можно добиться.
И вновь Стрэттон задумался об изменениях, которые могут принести дешевые двигатели. Если положение рабочих улучшится именно так, как он надеялся, то он сумеет продемонстрировать аристократии, что бедность не передается по наследству. Но даже если события станут развиваться самым благоприятным образом, все равно понадобятся годы, чтобы повлиять на парламент.
– А что, если мы сумеем при наложении первоначального имени индуцировать не два, а много поколений? Чем дальше мы отодвинем возвращение стерильности, тем больше вероятность, что будущая социальная политика окажется более справедливой.
– Вы размечтались, молодой человек. Технические трудности индуцирования многочисленных поколений таковы, что я скорее соглашусь, что нам удастся отрастить крылья и научиться летать. Индуцирование даже двух поколений – уже достаточно амбициозная задача.
Коллеги обсуждали различные стратегии допоздна. Если они решатся скрыть от лорда Филдхарста настоящее, действующее имя, а взамен подсунуть ему другое, то придется подделывать длинную цепочку исследовательских данных. Даже без дополнительного бремени секретности они окажутся обречены на гонку в неравных условиях – ведь им придется подбирать многоуровневое имя, а другим номинаторам – всего лишь относительно несложный эоним. Чтобы хоть как-то уравнять свои шансы, Эшборну и Стрэттону придется привлечь на свою сторону кого-то еще. Не исключено, что, имея помощников, они сумеют даже слегка затормозить исследования остальных ученых.
– Как по-вашему, кто в группе разделяет наши взгляды? – спросил Эшборн.
– В Милберне я уверен. В остальных – нет.
– Рисковать нельзя. Отыскивая возможных союзников, мы должны вести себя еще осторожнее, чем лорд Филдхарст, когда он набирал себе ученых.
– Согласен, – сказал Стрэттон и, изумленный, покачал головой. – А ведь мы создаем тайную организацию внутри тайной организации. Жаль, что зародышей нельзя создавать с такой же легкостью.
