Танцовщица взяла мою руку в свои ладони, пытаясь отыскать во мне немного тепла. Но мой взор был устремлен вдаль, к горизонту, над которым поднимались далекие горы.
– Что я должен искать в тех горах?
– Рай,– отозвался Самир,– которого там нет. Говорят, что Старец создал висячие сады, которые напоминают ему о юности. Они находятся в его дворце, за крепкими неприступными стенами. Попасть туда можно либо хитростью, либо по приглашению. Твои враги кажутся тебе дураками?
– Ничуть.
– Тогда приглашения ты не дождешься.
Моя увядшая гурия взяла мою руку и прижала к своей груди. Она знала, о чем мы беседуем.
– Если ищешь рая, то он здесь.
Мозолистой рукой я почувствовал ее мягкую кожу и снова с удивлением осознал, что недавний трепет возвращается. Впервые в этой жизни я исполнился сомнениями.
Неужели пламя не угасло, неужели я просто не даю ему возгореться в полную силу?
Самир неуверенно поднялся на ноги.
– Рай! Рай в объятиях гурии! Разве ты не такой, как другие мужчины?
Она вела меня за руку по улочкам затихшего городка, вокруг стелилась теплая ночь. У реки, где витал аромат жасмина, мы вошли в небольшой домик. Всю дорогу я молчал.
Женщина подвела меня к постели и усадила на шелковые подушки. Она взяла мои руки и принялась водить ими по своему телу под одеждами, пока я наконец не обнял ее крутые полные бедра. Бедняжка надеялась, что я притяну ее к себе, но я словно окаменел, терзаемый чувством вины. Все не так, все неправильно.
Танцовщица склонилась надо мной, ее густые ароматные волосы упали мне на лицо. Когда она прижалась к моей щеке, от этой ласки у меня слезы навернулись на глаза.
Почему именно сейчас? Я недостоин этого, даже от шлюхи. Разве мог я познать любовь, даже отголосок ее, после всего, что сотворил, горя жаждой мщения?
Ее пальцы нежно скользили по моим плечам, нежные поцелуи облегчали мучения. И когда я переполнился, когда пламя в моем сердце возгорелось пожаром, я жадно схватил женщину за бедра, понял, что она готова, и вошел в нее.
Мы рухнули на подушки, и ее стоны звучали сладчайшей музыкой. Не она, но эта женщина сейчас стала воскресшей в сердце болью.
Пригнувшись, я вошел в походный шатер Самира. Раскладывая постель, я слышал, как храпит этот пьяница. Глаза слипались, но кровь еще бушевала в моих жилах, отчего руки слегка подрагивали. Когда сердце немного успокоилось, я услышал отдаленный лай собаки, идущей по свежему следу.
Такой возбужденный лай мог означать лишь одно: идет охота за человеком. Я вскочил.
Вдалеке, за городом, я различил одинокого всадника, скачущего к горам.
Сарацин? Асассин? Его конь арабских кровей был скор и вынослив.
Нужно скакать за ним! Я быстро собрался – оружие, два меха с вином и сосуд с водой. Пнув Самира, я услышал в ответ лишь невнятное бормотание.
– Мы должны выехать прямо сейчас! – Я снова пнул торговца, а когда тот не пошевелился, нагнулся и встряхнул его.– Вставай, купец!
Его ответ был странным. Голова Самира скатилась с подушки в пыль у моих ног, но храпеть он так и не перестал.
– Даже если ты выедешь сейчас, догнать его не удастся.
Когда из темноты раздался чужой голос, храп Самира тут же утих.
– Мой брат обрадуется такому подарку, – сказал он, бросая к моим ногам корзинку.– Твоей голове.
– Брат? У Атанатоса нет братьев, только собаки.
Асассин выступил из тени, свет луны озарил его лицо.
– Мы – армия, а ты – просто дурак.
Он не обманывал меня. Семейное сходство было очевидным. Я кивнул.
– Прости. Ты хуже, чем собака.
Асассин сделал выпад, его кинжал блеснул золотом в предательской тьме. Я увернулся и толкнул его, сбивая с ног, но этот человек был слишком умелым бойцом. Он вскочил и полоснул ножом так быстро, что ранил меня в щеку.
Тяжелые капли упали в пыль. Я ударил его кулаком в живот, а локтем приложил по челюсти. Он выплюнул выбитый зуб, но отступать не собирался.
Асассин умел сражаться, его боевое искусство поражало. У меня подогнулись колени, и я рухнул на землю. Кинжал снова блеснул у моего горла.
– Хочешь что-нибудь передать моему брату, прежде чем я успокою тебя навсегда?
– Да,– тихо отозвался я.– Надеюсь, он оценит мои старания. Я тоже хотел сделать ему подарок.
Асассин схватил меня за волосы, заставляя открыть горло, но в этот миг подставился сам.
Я не промахнулся. Мой нож вошел ему в горло мощно и неотвратимо. Я заревел от ярости и вскочил. Шипя и бранясь, я свалил врага на землю, отрезал ему голову и плюнул в еще теплое лицо.
Оплот асассинов
Я скакал в ночи по дороге, на которой видел одинокого всадника. Наконец подъем стал очень крутым, подножие горы закончилось, и я оказался на узкой извилистой горной тропе, петлявшей по ущелью. Где-то внизу рокотала река, но в темноте я не мог ее разглядеть.
Над дорогой то и дело нависали каменистые уступы. Мне приходилось постоянно пригибаться к шее лошади, чтобы не размозжить голову о камни. Неосторожность в горах может стоить жизни.
Я ехал вперед, поднимаясь все выше над равниной, оставшейся за спиной, пока с первыми лучами рассвета не добрался до крепости. Замок венчал вершину огромной скалы. Ветер доносил запах цитрусов и свежих фруктов, и я понял, что слухи о прекрасных садах не выдумка.
Холодный ветер насквозь продувал одежду, которую я снял с асассина. Я доскакал до главных ворот замка, подняв над головой золотой кинжал моего несостоявшегося убийцы.
Со стен раздались восторженные возгласы и свист – местные жители узнали этот клинок. На меня вопросительно смотрело море лиц.
В ответ я заткнул кинжал за окровавленный пояс и высоко, чтобы все видели, поднял корзинку. И закричал на их языке:
– Он мертв! Он мертв!
По замку пронесся гул одобрительных возгласов, и тяжелые ворота распахнулись передо мной. Меня приветствовали как победителя.
За крепкими каменными стенами оказался прекраснейший на свете сад, в котором росли самые лучшие плодовые деревья. Чуть в стороне сверкали изящные шпили дворца. Так и представлялось, что здесь текут молочные реки с кисельными берегами. Если Атанатос хотел, чтобы гости поверили, будто попали в настоящий рай, то он преуспел. Даже у меня возникло подобное чувство.
Но я знал, что в сердце этих полей блаженных угнездились коварство и злоба.
Я скакал кругами по лужайке парка, держа в руках корзинку и радостно крича. Ко мне сбегались асассины, они приветствовали победителя, не подозревая, что под платком их собрата скрывается злейший враг.
Когда из дворца явился Атанатос, жестокая правда, скрытая в словах Самира, обрушилась на меня со всей тяжестью. Я понял, что это Атанатос, лишь по тому, что окружающие называли его Синаном. Я не знал его в лицо. И не узнал, когда он появился. Моим врагом мог быть кто угодно в этом саду.
Старец, окруженный визирями в свободных одеждах, степенно подошел ко мне. Его лицо было непроницаемым. Узнал ли он меня? Если нет, то сейчас узнает! Я заставил жеребца взвиться на дыбы и швырнул корзинку к ногам повелителя асассинов.
Корзина покатилась по траве, из нее вывалилась голова брата Атанатоса.
По лужайке пронесся вопль, но Атанатос и его ближайшие советники лишь вздохнули и печально покачали головами.
– О Киклад, друг мой, зачем ты это делаешь?
– Убиваю асассинов? Ведь ты возвел убийство в закон.
Я выхватил меч. Ряды врагов ощетинились клинками, но Атанатос остановил их движением руки.
– Убийство? Мы убиваем не просто так, и часть смертей нам просто приписывают.
– Я положу конец твоим порочным перерождениям. Ты станешь сказкой, слухами, которым никто не верит.
– Почему ты такой упрямый? Неужели мой подарок не тронул твое сердце? Неужели ее красота не вернула твоей душе капельку тепла и простого человеческого счастья? Разве я не поступил, как настоящий отец, разделивший с сыном все, что у него есть? Я бы пришел к тебе и сам, но лишь женщина способна отыскать дорогу к сердцу замкнутого мужчины.
Я вспомнил мою гурию, и мне стало мерзко. Он лжет! Лжет, как всегда! Она не была его подарком.
– Я хожу по этой земле уже больше двух тысяч лет. Боги рождались, боги умирали, боги уходили в забвение, а я оставался. Неужели ты думаешь, что, убив меня сейчас, ты положишь этому конец? Таких, как я,– множество. У них мои лица, и в них живет моя воля.
Его советники выступили вперед, откинули покрывала, и я увидел, что все они как один похожи на Атанатоса.
– Я не волшебник. Я – волшебники. Я маг во множественном числе. Сруби одну голову – отрастет семь. Смерть для меня – ничто.
Я быстро нагнулся и ухватил ближайшего из советников за шею. Он затрепыхался, засучил ногами, но вырваться не сумел.
– Я убью его!
– Убивай. У меня есть еще.
– Ты притворяешься, что тебе все равно!
– Ни в коем случае, Киклад, я просто хочу, чтобы ты понял. Хочешь, я сам его убью? Или убью не только его? Вы, трое моих верных соратников, дети мои и наследники, познайте смерть! Сделайте это здесь и сейчас. Сокрушите свои головы и умрите жалкой смертью, дабы развеселить моего старого друга.
