— Спасибо! — поблагодарил Терещенко. — Что ж… До связи?
Экстрасенс кивнул, попрощался и вышел.
«Замечательно! — подумал Терещенко, проводив его взглядом. — Что ж, Семен… Тебе, кажется, повезло».
* * *
Под мероприятие отвели актовый зал клиники. Здесь он имелся. Ну, а как иначе? Где проводить собрание коллектива, знакомить его с последними решениями партии и правительства, награждать отличившихся в социалистическом соревновании и принимать повышенные обязательства? Хотя какие они могут быть у врачей? Больше ног и рук отрезать, удалить аппендицитов или селезенок? Шучу. Хотя… КПСС в своем стремлении подвести всех под одну гребенку до чего угодно додумается.
Почему Терещенко выбрал это, а не другое помещение, я понял, переступив порог зала. Почти все места оказались заняты. Преимущественно людьми в белых халатах, но встречались и без них. Свободен только ряд перед сценой. Перед ней — стол, накрытый простыней — это по моей просьбе. На сцене — стол подлиннее, там же стулья для членов комиссии. Президиум, мать его.
Люся с Сашей были уже здесь. Я обнялся с Гуссейновой, пожал руку Лукьянову.
— Ну, что дадим жару? — поинтересовалась у меня Люся.
— Порвем, как Тузик грелку, — пообещал я.
Саша засмеялся.
— Меня в фас не снимать! — напомнил я.
— Не переживай, Миша! — заверил Саша. — Лиц хватит.
Это точно. В той жизни Саша с Люсей как-то пригласили меня на эксперимент с бабкой Федорой. Я в ту пору преподавал, времени хватало, потому согласился. Было любопытно. В клинике меня облачили в белый халат и посадили в президиум. Это фото и опубликовала газета. После чего начался ад. Мне звонили сослуживцы и знакомые, просили адрес Федоры. Хотя результат ее воздействия оказался нулевым, никого бабка не исцелила. Когда упрекнули, ответили, что всему причиной лекарства, которыми пичкали пациентов. Химия помешала воздействию волшебных рук бабули…
Люся с Сашей принялись обсуждать ракурсы съемки. Я отошел, чтобы не мешать, и молча наблюдал за друзьями. В той жизни наши пути с Люсей разошлись, а вот с Сашей дружили до конца. В последние годы только перезванивались, но я был рад слышать его голос, как и он мой. Саша перенесет несколько тяжелейших операций — рак, но выживет. Мы с ним как-то быстро сошлись — сначала по работе, потом это переросло в дружбу. Как и все фотокорреспонденты, Саша — фанат своей профессии. Снимает великолепно, а вот писать не умеет. На том и сблизились. Ответственный секретарь редакции принимал от фотокорреспондентов снимки только с текстовками — двумя-тремя предложениями, поясняющими изображение. Журналисты «Советской Белоруссии», считающие себя мэтрами, писать их не хотели. За текстовку платили рубль — мало. Но что значил рубль на исходе 80-х? Полноценный обед из трех-четырех блюд в столовой Дома Печати. Две пачки сигарет в картонной пачке, или три — в бумажной. Пять буханок хлеба. Я рос сиротой при живой матери, ценить копейку научился…
От воспоминаний меня оторвала Вика. Появившись в зале и окинув его взглядом, направилась ко мне. Выглядела она встревоженной.
— Беда Миша! — прошептала, подойдя. — Только что узнала: комиссию возглавил Елисеев.
— Это кто?
— Доктор медицинских наук, профессор, член-корреспондент Академии наук. Ему за восемьдесят, но голова работает, как у молодого. Помнит все. Самый страшный оппонент на защитах диссертаций, может завалить соискателя одним вопросом. Его все боятся. Пригласили из вежливости — величина, а он возьми и согласись. Ох, Миша! Елисеев терпеть не может всяких магов и экстрасенсов, неоднократно заявлял об этом публично. Считает их жуликами и шарлатанами.
— Я с ним солидарен.
Вика изумленно уставилась на меня. От дальнейших объяснений меня избавило появление комиссии. Ее члены вошли в зал и направились к сцене. Впереди шагал высокий представительный старик с коротко стриженными седыми волосами. Похоже, тот самый Елисеев. Выглядел он барственно. Рядом с ним семенил Терещенко. Он что-то говорил профессору, размахивая руками. Следом вышагивали трое мужчин белых халатах, ничем не примечательные внешне. Саша вскинул «Никон», Люся достала из сумочки диктофон. Мы с Викой отошли от прохода и сели в первом ряду.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Члены комиссии поднялись на сцену и устроились за столом, при этом старик оказался в центре президиума. Терещенко обратился к залу:
— Уважаемые товарищи! Мы собрались здесь, чтобы наблюдать за ходом эксперимента по исцелению больного детским церебральным параличом нетрадиционным методом. Для начала позвольте представить членов экспертной комиссии…
Каждую фамилию зал встречал аплодисментами. Еще бы! Во главе комиссии уже упомянутый членкор и доктор медицинских наук. Три кандидата, один из которых — заведующий кафедрой неврологии медицинского института. Начальник управления министерства здравоохранения…
— Проводить эксперимент будет целитель Михаил Иванович Мурашко.
Встаю и раскланиваюсь под жидкие аплодисменты. Не обидно: для собравшейся публики я хрен с горы. Интересно, Терещенко сознательно не назвал меня экстрасенсом? Если так, то молодец.
— Проходить мероприятие будет следующим образом. Накануне мы приняли в клинику десять больных детей. Всех обследовал и подтвердил диагноз уважаемый профессор Николай Сергеевич Сосковец …
Ага, тот самый заведующий кафедрой. Строгий дяденька и настроен, судя по выражению лица, скептически.
— У меня в руке десять карточек пациентов, — продолжил Терещенко, подхватив со стола тоненькую пачку бумаг. — Сейчас уважаемые члены комиссии выберут одну из них, с этим пациентом и будет работать целитель. Почему с одним? Михаил Иванович пояснил, что за раз более исцелить не в состоянии. Приступим!
Терещенко разворачивает карточки веером и протягивает их Елисееву. Тот вытаскивает ближнюю.
— Пациент Ольга Л., тысяча девятьсот семьдесят девятого года рождения, — объявляет главный врач. — Патология ног, самостоятельно не ходит. Верхние конечности не поражены.
Ну, так специально отбирали. Среди кандидатов на исцеление нет ни одного с повреждением коры мозга. Я ведь не идиот, подстраховался.
— Пригласите пациентку!
Женщина средних лет вкатывает в зал коляску с девочкой. Та с любопытством смотрит по сторонам. Для нее такое скопление людей после квартирного затворничества — событие. Ничего, девочка, ты у нас еще звездой станешь…
Женщина подкатывает коляску к столу.
— Приступайте, Михаил Иванович!
Подхожу к пациентке, наклоняюсь.
— Ну, что, Оленька? Будем лечить твои ножки?
— Да! — кивает девочка.
Подхватываю ее под мышки, отношу к столу, где укладываю на животик. В зале начинают вставать, чтобы лучше видеть. Шепоток…
— Тихо! — рявкаю. — Не шуметь! Если кто попробует сбить меня с концентрации…
Не договариваю, но меня поняли. В зале устанавливается тишина. Кладу ладонь Ольге на затылок. Ожидаемо: поражены только отходящие к позвоночнику нервные пути.
— Сейчас, Оленька, будет холодно. Потерпи.
Она что-то гмыкает в ответ. Начали! Уже привычно наблюдаю, как постепенно угасает отдающий в ладонь жар, а красный цвет нервов меняется на синий. Еще немножко, вот тут подчистить… Все! Поднимаю девочку и усаживаю ее на столе.
— Ну, что Оленька? Походим?
Кивает. Снимаю ее со стола и ставлю на пол.
— Иди!
Покачиваясь, она делает неуверенный шаг, затем второй… В зале так тихо, что слышно жужжание залетевшей неведомо откуда мухи.
— Что вы делаете! Прекратите!
Со сцены спрыгивает тот самый Сосковец, хватает девочку и усаживает на свободное кресло в первом ряду. Достает из кармана халата медицинский молоточек и начинает обстукивать им колени ребенка. Пожимаю плечами и отхожу в сторону. Я свое дело сделал. Смотрю в президиум. Члены комиссии привстали со своих мест, только Елисеев остался сидеть. Терещенко — тоже. Он уже видел процесс, его не удивить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Ну, что там, Николай Сергеевич? — нетерпеливо спрашивает Елисеев. — Есть рефлексы?
