— Лиз, — голос заставил её вздрогнуть и обернуться. Мысли и воспоминания, опутавшие её, сейчас развеивались, словно туман, — посмотри, тут данные по последней поставке.
— Я же их уже смотрела.
Артур взглянул на девушку и развел руками.
— Поставщики требуют пересчёта. Мать их.
— Думают, что мы наворовали? — пренебрежительная усмешка сорвалась с накрашенных губ.
— Это же чурки, чего ты хотела?
Пришлось со вздохом забрать протянутую папку и закинуть её в стол. Чурки подождут, у неё чай уже почти остыл.
— Дима! — Артур уже вышел из кабинета главного бухгалтера и вовсю кричал на своего водителя. — Где машина, твою-то мать? Я тебе говорил, к одиннадцати? Говорил?!
Девушка усмехнулась и отхлебнула чай. Так и есть, остыл. А вообще, Артур был хорошим. Он мог орать, кричать, ругаться, но делал это почему-то так смешно, что невозможно было сдержать предательской улыбки. А когда он повысил на неё голос за не сданный вовремя отчёт о поставке, она и вовсе зашлась таким громким смехом, что даже Людочка заглянула в кабинет, поинтересовавшись, всё ли в порядке. Работать здесь Елизавете нравилось, и сейчас она корила себя только лишь за то, что тогда, полгода назад, не сразу согласилась на предложение Артура.
Взгляд упал на чёрно-белую фотографию в рамке, что стояла на письменном столе. Снимок был сделан лет эдак пять назад, она тогда ещё училась в школе. Вдвоём стояли они у парапета на Воробьёвых горах и смеялись так задорно, что, казалось, тогда весь мир вдруг перестал для них существовать, и была лишь та шутка, которую рассказал фотограф. Сегодня была годовщина. Уже третья…
Лиза вздохнула, и, отведя взгляд от фотографии, нахмурилась. Именно он сделал её такой, именно он однажды подтолкнул и забыл вовремя удержать. Но разве можно было таить обиду на него? Он умер, чтобы она жила. И она жила. Разве могла она подумать о том, что однажды Юрка Соболев из Горького подставит свою половину машины под удар грузовика?..
Браслет громко звякнул, когда она протянула руку к кружке с остатками чая. Хмурый взгляд упал на золотую побрякушку и стал ещё более тяжёлым. Она так и не нашла в себе сил снять его. Почему? Ответа не находилось. Она просто не хотела расставаться с браслетом. Не из-за того, что он был золотым и просто красивым, нет… причина была куда более глубокой.
С тех пор она видела его лишь раз. Тогда он приехал в Горький, хотел поговорить, наверное, объясниться… но она прогнала его, не пожелав даже выслушать. Всё пережитое вылилось в такой стресс и такое помутнение рассудка, что тогда она, должно быть, и не понимала, что делала. А потом, когда пелена спала и пришло понимание, она твёрдо убедила саму себя в том, что всё сделала правильно. В конце концов, он уже однажды позволил себе ударить её, значит, смог бы сделать это и вновь. Он убил всю её веру одним ударом. А вот сумел ли убить любовь?.. Об этом думать не хотелось. Прошло три года, и она научилась жить иначе, по-другому, перевернуть страницу и навесить на воспоминания большой амбарный замок.
Внезапно стало так скучно и одиноко, что хоть на стену лезь. Лиза влезла в чёрные лакированные туфли, встала из-за стола и, закинув руки за спину, походила туда-сюда по кабинету, словно измеряя его шагами. Подавленность никуда не делась, поэтому…
— Люд, — девушка выглянула из кабинета и взглянула на скучавшую за стойкой секретаршу, — ушёл Артур?
— Да, минут десять назад уехал в банк.
Лизавета подошла к стойке и постучала аккуратно подпиленными ноготками по полированной деревянной поверхности.
— Поговори со мной, а?
Болтовню Артур никогда не приветствовал, но грех было не воспользоваться его отсутствием. Порой, в минуты грусти, девушка ловила себя на мыслях о том, что, несмотря на свою любовь к работе и фирме Лапшина, она чувствовала себя, словно птица в клетке. Да, она была нужна фирме, да, она зарабатывала кругленькие суммы и практически полностью содержала семью. Алла Дмитриевна после всего случившегося с дочерью заработала инфаркт и по настоянию Андрея Степановича вышла на пенсию по состоянию здоровья раньше положенного. Интересно, как одна авария смогла перевернуть всё, что было столь привычно и обыденно…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Разговор вышел пустым и бессмысленным — косметика, тряпки, зарплата (это и вовсе обсуждалось шепотом), да ещё несколько мелочей, о которых обычно трепались женщины в отсутствии сильного пола. Болтовню прервали громкие шаги, и буквально через пару мгновений в коридор вошёл…
— О, Пётр, — Лиза повернулась лицом к мужчине средних лет и навесила на лицо дежурную улыбку. — Артура нет, в банк уехал.
Мужчина взглянул на бухгалтера и прищурился, отчего его шрам, уродовавший правую половину лица, стал ещё более безобразным. Пётр «сотрудничал» с Артуром, а попросту говоря, был одним из членов крыши «Курс-Инвеста». А крыша была знатная — сам Комитет Госбезопасности. На кривой козе к фирме не подъедешь ни за что.
— И когда будет?
Лиза безразлично дёрнула плечом.
— Без понятия. Позвонил бы заранее, не промотался бы вхолостую. Передать что?
— Нет, я завтра заеду. Скажи ему, что я приезжал, лады?
— Хорошо, — девушка не удержалась и зевнула, вызвав у Петра улыбку. К Лизавете — девушка знала это наверняка — он относился благосклонно и даже с некоторым намёком на опеку.
— Не спи, принцесса, замёрзнешь.
— Да ладно, буду Спящей красавицей.
Пётр улыбнулся и, махнув девушкам рукой, вальяжно покинул коридор, скрывшись в дверях. Когда Лизавета впервые встретила этого мужчину, она по-настоящему испугалась. Сейчас же ситуация, равно как и отношение к Петру, поменялась. Крышующий оказался неплохим таким мужиком. Особенно учитывая нынешнее время и положение вещей.
— А, Люд, кстати, — дождавшись, пока мимолетный гость покинет приёмную, Лиза повернулась к секретарше и опёрлась руками о лакированную поверхность стойки, — накладные вчера пришли, поставим тебе компьютер.
— Правда? — в глазах девушки заплескалась искренняя радость. — Спасибо…
— Да не парься, — Лиза отмахнулась и потянулась. Отчего-то хотелось спать. — Интересно, отпустят ли нас сегодня пораньше?..
***
Съёмная квартира встретила привычной тишиной и пустынностью. Скромная однушка, которую она снимала с самого своего возвращения в столицу, за короткий срок успела стать родной, несмотря на довольно казённое убранство и отсутствие излишеств, которые, по мнению самой Лизаветы, только мешали. Скинув пальто и сапожки, девушка босыми ногами прошлёпала на кухню. Порой она напоминала самой себе холостяка, который использовал своё жилище только для сна и редких перекусов.
Чашка с горячим чаем была принесена в комнату, а старенький телевизор заработал исключительно в качестве фона. Лиза не выносила тишину и потому заглушала её, как могла. Альбом, полный фотографий, был извлечён из недр стенки и перенесён на диван. Ведь сегодня три года… Ещё живя в Горьком, она лишь раз с момента похорон съездила на кладбище. Юру было решено похоронить в родном городе, и теперь между друзьями детства была не только вечность, но и почти полтысячи километров.
…Снимки мелькали перед глазами, хотя она почти не видела изображений — бездумно тасуя фотографии, девушка больше вспоминала, чем рассматривала. Лишь одно фото сумело привлечь внимание Лизы, и не просто вызвать интерес, а заставить вздрогнуть. Она и не знала, что снимок до сих пор сохранился — так хорошо он смешался с остальными. На той фотографии они были вдвоем. Она сидела на его коленях, а он обнимал её за талию и поправлял прядь её непослушных волос. Она помнила, как была сделана эта фотография, и воспоминания окутывали, словно вязкий туман.
— У меня волосы даже не завязаны, наверняка ерунда получится…
— Перестань, — он поправил торчавшую пушистую прядь и коротко поцеловал подругу в щеку. Раздался щелчок, и довольный собой Фил поспешил отрапортовать:
— Всё.
— Уже? — Лиза даже расстроилась — столь быстрой съёмки она никак не ожидала. — Мы же даже не сели нормально.
