— Семенова, а что ты делаешь сегодня вечером?
Она, аккуратно поставив чашку на блюдце, вежливо улыбнулась:
— Ты хочешь назначить мне свидание, Римас?
— Не совсем… — Слон неожиданно смутился, чего ранее за ним не водилось, но уже спустя секунду вновь воспрял духом. — Я кое-что покруче хочу предложить… То есть я не против свидания с тобой, Семенова, ты не подумай!.. Предлагаю съездить на хутор…
Стас попытался наступить ему под столом на ногу, но промазал.
— Ой! — сказала Мышка. — Кто-то наступил мне на ногу… Или мне показалось?
— …к нашей с Ирмой бабушке, — закончил фразу Слон. — Покажем тебе, Семенова, литовскую глубинку. Баня там есть, все путем… А то как-то нехорошо вчера вышло, надо исправить впечатление, чтоб было потом что-то и хорошее вспомнить…
— Далеко от Вильнюса? — спросила Семенова.
— Всего час езды, и мы перенесемся в сельскую идиллию.
— Ладно, — сказала Семенова. — Но до нолей надо вернуться обратно.
Глава 18
БАНЯ, ВОДКА, ДВА СТВОЛА
На хутор, расположенный немногим далее чем полдороги к городу Панявежис, в лесистой местности, километрах в пятнадцати от трассы, они приехали — двумя машинами — в половине седьмого вечера.
Могли бы, конечно, обойтись одним «Круизером». Но они попутно заехали на платную автостоянку, где стояла одна из разъездных машин фирмы: это был неновый микроавтобус «Форд Транзит», до которого не смогла дотянуться хищная рука конторы судебных приставов.
В него-то, в этот микроавтобус, Слон и пересел. На вопрос же сестры, которая полюбопытствовала, зачем они берут в эту короткую поездку еще один транспорт, Римас, покосившись на командира, сказал: «В деревню ж едем! Может, я у бабушки Онуте пару мешков картошки возьму…»
К их приезду банька, заново срубленная Римасом не без посильного участия Стаса, уже вовсю топилась. Стас заподозрил, что это не случайность и что Римас уже предупредил старую Онуте о своих планах. И то верно… Зачем, спрашивается, внук подарил бабушке мобилу и обучил ею пользоваться? В том числе, наверное, и для таких случаев, как нынешний.
Онуте встречала их возле дома, сложенного из каленого «немецкого» кирпича, построенного еще при Сметоне, первом президенте Литвы. Сама она была ровесницей этого еще довольно крепкого строения. И хотя Онуте уже перевалило за семьдесят, мужа она похоронила, а дети и внуки давно разъехались и проживают нынче в городских квартирах, продать этот отцов и дедов хутор или сдать его в аренду, а самой перебраться к родне в город она отказалась наотрез.
Ирма на минуту обняла Онуте, которая ей тоже приходилась родной бабушкой, и познакомила ее с москвичкой Майей, которую, впрочем, все привыкли называть по фамилии — Семеновой. Она же взяла на себя функции переводчика, потому что Онуте и раньше-то русский плохо знала, а теперь его и вовсе забыла.
Онуте, несмотря на преклонные годы, была еще крепкой и моторной старухой. По хозяйству ей в последнее время помогал мужичок лет пятидесяти, который приблудился к хутору (здесь, у Онуте, вечно отирались какие-то бездомные, неприкаянные люди, которых старуха подкармливала, но и требовала помогать ей по хозяйству). Как зовут этого косматого, малость чудаковатого субъекта, никто точно не знал, потому что он был немой. Онуте называла его просто — Вира [19].
Мажонас почему-то не оставил «Форд» во дворе, возле джипа, как того следовало ожидать, а загнал его через открытые ворота в большой каменный сарай.
Когда он подошел к общей компании, старуха взяла дрючок и попыталась поучить внучка, метясь чуть пониже спины. Римас, у которого рот стал до ушей, легко увернулся от «розги», сгреб старуху в охапку и, чуть приподняв, чмокнул в морщинистую щеку.
— Ну, здравствуй, Онуте! А ты у меня молодка еще хоть куда… Я тебя еще замуж сосватаю! Да вот хоть за Вираса…
Он хлопнул по плечу косматого мужичка, одетого в брезентовую куртку и резиновые сапоги с отворотами; а тот ответно растянул в ухмылке губы и затряс головой, как будто он и вправду собирается жениться на местной «помещице»…
— Вирас, ты растопил баню? — Римас показал рукой на деревянный сруб, стоящий чуть на отшибе, возле небольшого пруда. — Молодец… сто граммов заработал! Ну все, народ… давайте будем отдыхать!
Спустя час с небольшим, как они приехали на хутор, все уже были заняты какими-то делами. Девушки, захватив купальные принадлежности, только что скрылись за дверью баньки. Стас, развлекавший их до этого момента, стал помогать хозяйке накрывать на стол в большой горнице (он здесь давно был своим человеком). Они привезли с собой из города с полдюжины больших пакетов с продуктами: хотя Онуте ругалась на внуков и говорила, чтобы они не тратились, потому что у нее здесь всего в достатке, они, то Ирма, то Римас, хотя бы два раза в месяц приезжали на хутор и привозили Онуте гостинцы. Мышка, перед тем как повести Семенову в настоящую деревенскую баньку, уже рассортировала привезенные ими продукты, осталось только разобраться со спиртным.
Пакет с бутылками оказался чересчур увесистым. Стас, вынимая из него булькающие емкости, убедился, что Слон в своем репертуаре: в пакете находились две литровые бутылки шведского «Абсолюта», высокая бутылка виски «Вельвет» в круглом длинненьком футляре, бутылка литовской настойки «Дайнава» и четыре бутылки сухого вина.
— От вашей городской казенки голова долго болит и в брюхе бурчит, — Онуте, поглядев на батарею бутылок, неодобрительно покачала своей покрытой платком седой головой. — Попробуйте лучше моей домашней, здоровее будете, сынок…
Стас унес пакет со спиртным в кладовку, оставив на столе только бутылки с французским бордо.
— Мы, Онуте, на этот раз вообще водку пить не будем, — сказал он, вернувшись в горницу. — Мы к вам ненадолго вырвались, потому что в городе у нас еще полно всяких дел.
Что касается Вираса, то он, как это обычно бывает, когда к Онуте на хутор приезжают гости, почти сразу же ушел куда-то с глаз долой.
Римас, как только девушки скрылись в дверях баньки, сразу же занырнул в каменный сарай и спустился в подпол, где у него в нычке было кое-что припрятано. Даже Онуте не знала местонахождение всех нычек, схронов, тайных убежищ, оборудованных на хуторе и в его ближних окрестностях в годы войны и позже, когда почти до середины пятидесятых здесь шла затяжная война между «лесными братьями», с одной стороны, и просоветски настроенными «ястребками», действующими при поддержке внутренних войск, — с другой. Что-то пришло в негодность, чего-то она сама не знала по молодости лет, а что-то забылось с годами.
А вот внучок ее, Римас, которого родители в детстве частенько отправляли во время каникул к Онуте на хутор с воспитательной целью, для трудотерапии, все это хозяйство, тайное, подземное, во многом пришедшее в негодность, подтопленное грунтовыми водами, заплывшее песком и глиной, знал как свои пять пальцев. А уж что он откопал по своим юным летам в двух схронах, устроенных на лесной опушке, сразу за огородами, а затем, отбраковав, рассортировав, почистив и вновь завернув в промасленные тряпки вернул до поры на место, ведомо только Римасу Мажонису и более никому…
Когда Стас заглянул в сарай, Римас, устроившись в закутке, на расстеленном куске брезента, при свете переносной лампы сортировал добро, которое он только что извлек из «нычки» (здесь, в подполе, хранилась лишь часть его немалой «частной коллекции» оружия разных времен и народов).
— Римас, зачем ты столько пойла набрал? — спросил Стас. — Мы ж с тобой за рулем. А девочки вряд ли будут пить водку или глушить вискарь.
— Нормально, — сказал Мажонас, развязывая тючок с разнокалиберными патронами. — Запас карман не тянет.
Стас закурил, присел на корточки и стал разглядывать арсенал оружия, разложенный на куске перепачканного оружейной смазкой брезента.
Здесь лежали уже знакомые ему «стечкин» и «макар», происхождение которых, равно как и всего прочего оружия, знал один лишь Мажонас. Отдельно, завернутый в промасленную бумагу и тряпицу, хранился немецкий «ППК», из которого Стасу однажды уже довелось стрелять. Римас передал Стасу запасные обоймы к «АПС» — длинную и к «ПМ», покороче; Стас, вздохнув, хотя и нехотя, но ловко стал вщелкивать в «запаски» патроны…
Мажонас поочередно развернул еще два свертка, размерами поболее тех, в которых хранились пистолеты. В одном из них хранился «АКС» со складным прикладом и отдельно обойма к нему, в другом советский «ППШ» времен Отечественной, причем этот «антиквариат», как однажды имел возможность Стас убедиться в деле, был полностью исправен и «шил», как швейная машинка фирмы «Зингер» (к нему, правда, вместо расколотого был вырезан новый приклад).
— Ты что, Слон, охренел? — мрачно поинтересовался Нестеров. — Куда столько оружия набираешь?
