улыбается и пожимает плечами:
– Ничего. Мы с радостью поможем.
Женщина – Ирен? – вздыхает, переводит взгляд, она как будто смотрит на мою ширинку.
– Мы не едем этим поездом, – произносит она скованно. – Очевидно, поживем в одном из кемпингов.
– В том, что у озера? – с нарочитым энтузиазмом подхватывает Карола. – Мы ночевали там сегодня, в целом вполне неплохо.
Повисает подозрительная тишина, женщина ничего не говорит, я тоже молчу, мы выжидательно смотрим на них, женщина вынимает ребенка из коляски, он снова начал кричать.
– Ему всего три месяца, – произносит она, чуть повышая голос, чтобы перекричать детские вопли. – Я не кормлю грудью. А смеси для вскармливания у нас не осталось. В кемпинге сказали, что выдают смесь только грудным младенцам, которых привозят без сопровождения родителей.
Эмиль виновато улыбается:
– Мы пытались объяснить, что у Исы был рак груди и все такое, но они там все реально помешаны на бюрократии. Магазин, судя по всему, тоже закрыт, кто-то пытался вломиться туда ночью.
Женщина снова бросает взгляд на мою ширинку, я рефлекторно подтягиваю шорты, быстро ощупываю гульфик.
Нет. Она смотрит не на ширинку.
Она смотрит на мой карман. На рожок.
– У вас, конечно, не найдется?.. – Эмиль говорит все так же непринужденно, будто салфетку просит. – Они нам сказали пойти сюда на станцию и поспрашивать – «может, найдете, у кого одолжить». – Он, посмеиваясь, качает головой, как будто сам с трудом верит тому, что говорит. – А я такой: ни фига себе, это что тут, типа, теперь повелитель мух или что вообще за фигня, а они ответили, что люди, мол, точно помогут. – Он снова издает смешок и закатывает глаза: – Поэтому-то мы и здесь. Представь, вот засада.
Карола, стоя рядом со мной, крепко прижимает к себе Бекку.
– У нас смеси на два раза, – говорит она. – Ровно до Стокгольма.
Женщина окидывает ее немым взглядом влажных глаз.
– Ваш даже не кричит, – произносит она. – Вилмер орет со вчерашнего вечера. Мы пробовали давать ему обычное молоко, но его от этого только рвет.
Ребенок у нее на руках истошно вопит, маленькое тельце неподвижно лежит в объятиях, движется только лихорадочно красное лицо с застывшими глазами без слез, рот широко открыт, животный пронзительный крик, а ведь так и есть, ребенок – это же неразбавленный инстинкт в умильной упаковке.
– Лады же, да, Дидрик? – Эмиль склоняет голову набок, протягивает руку и пожимает мое плечо, я думаю о том, как наблюдал за ним некоторое время назад, как они шли по перрону и побирались – ходить в таком вот месте и выпрашивать у незнакомцев еду для собственного ребенка, что может быть хуже; я думаю о детской сумке-органайзере, о четырех ложках сухой смеси, которые, если развести в горячей воде, превратятся в пятьдесят миллилитров заменителя грудного молока.
Я делаю глубокий вдох:
– Если мы отдадим вам половину того, что у нас есть…
– Правда, Дидрик? Блин, как же круто! Тогда Иса с Вилмером смогут поесть прямо здесь, а мы сбегаем поищем твою старшую девочку, ведь так? Просто супер! – Он произносит это скороговоркой, пытается промчаться сквозь фразу, но теперь я замечаю искорку отчаяния в его глазах, голос стал чуть пронзительнее, как гитарная струна, которую медленно натягивают, повсюду вокруг нас стоит народ, топчется, толкается, люди пихают друг друга, чтобы залезть в переполненный поезд, я трясу головой:
– Послушай. Если мы отдадим вам половину того, что у нас есть, вы покормите сейчас своего ребенка, но он снова проголодается через четыре часа. А мы будем заперты в поезде, и через четыре часа у нас тоже не будет никакой еды.
Эмиль таращится на меня, продолжая улыбаться:
– Так, значит, ты говоришь, что лучше ваш ребенок налопается до отвала в поезде по пути в Стокгольм, где вы сможете зайти в ближайший магазин, а мой пусть сидит здесь и орет от голода? Так ты рассуждаешь?
Я вздыхаю:
– Может, попробуете что-то другое придумать? Умереть-то он точно не умрет.
Карола стоит вплотную к той женщине, пытаясь утешить ребенка у нее на руках, она взяла одну из игрушек Бекки, розовую с оранжевым штуковину из биоразлагаемого пластика, которая может пищать и мяукать, и машет ею перед плачущим личиком, мамаша лишь смотрит на нее почерневшими глазами.
– Чего вы хотите? Денег? Чего-то из вещей? – Эмиль засовывает руку в брючный карман и вытягивает оттуда часы, ремешок из черной кожи, циферблат серебристого цвета, я ничего не знаю о часах, эти могут стоить состояние, а могут оказаться полным барахлом, и я просто снова мотаю головой:
– Эмиль, это все ужасно, но, черт, короче, каждый должен отвечать за своих детей, так все устроено.
Он подходит на один шаг, высокий, точно выше меня сантиметров на десять, за белозубой улыбкой я вижу усталое, грязное лицо подавленного человека, берет на руки вопящего младенца и выставляет его передо мной.
– Дидрик, твою мать. – Голос его дрожит. – Твою мать, блин, посмотри сюда. Давай же, мать твою. Ты же слышишь, как он кричит.
– Надо было получше все продумать, – запинаясь, говорю я.
– Пойдем, Эмиль, мы уходим, – зовет его женщина, но он, похоже, даже не слышит, наклоняется ко мне, ножка ребенка подергивается прямо у моего живота.
– Знаешь, что про тебя в Сети пишут, а? – В голосе сквозит отвращение. – Ты тут разъезжаешь по округе и грабишь летние домики. Молодец, что получше продумал. Поздравляю. Вот правда.
Рана саднит, ноги болят, я пытаюсь игнорировать его, смотрю на перрон за спиной Эмиля и внезапно вижу худенькую фигурку, копну светлых волос, рюкзачок со Спайдерменом, она стоит к нам спиной, не видит нас в давке, пытается пробиться вперед, может, думает, что мы сели в поезд без нее, что оставили ее одну посреди этого дерьма, ах малышка моя хорошая, и уже было открываю рот, чтобы окликнуть, как вдруг она оборачивается и оказывается подростком с пушком пробивающихся усиков, который кричит что-то своему отцу, стоящему рядом, и я снова разваливаюсь на части.
– Заткнись, – выдавливаю я, борясь с подступившими слезами. – Приходишь сюда и делаешь вид, что горишь желанием помочь, хотя на самом деле просто хочешь забрать еду нашего ребенка. Ты чертовски жалок.
– Эмиль, – повторяет женщина и устремляется по платформе прочь, малыш орет, хрипло, пронзительно. – Все в порядке, Эмиль, мы найдем кого-нибудь другого.
Лицо Эмиля приближается вплотную к моему. От него разит дымом и энергетическим напитком.
– Твою мать, как же я надеюсь, что твою дочку изнасилуют.
Не дожидаясь ответа, он идет дальше с вопящим ребенком на руках.
Карола кричит что-то ему вдогонку, я не слышу что, может, это просто визг,
