— Хуже раздражения и отвращения ничего нет, Фиса. Оно хуже даже страха.
Закрываю глаза, и по моему лицу пробегает легкая гримаса сожаления.
— Я согласна, — коротко киваю. — И я сама больше не хочу подобного испытывать, Гера. Это убило во мне женщину.
Именно так. Во мне умерла женщина. Я после развода ни разу к себе не прикоснулась. Не мастурбировала. Мне не снились эротические сны, я не фантазировала в постели перед тем, как заснуть.
— А теперь? — спрашивает Герман и выдыхает в ухо. — Ты не начала просыпаться, Фиса?
На меня потоком обрушивается жар от влажного и горячего шепота, и я вот-вот сползу по стене от слабости.
Как давно во мне не было этого ощущения густой неги и вместе с ней требовательного напряжения.
— У тебя другая женщина, Гера.
Упираюсь ладонями в его грудь, и на несколько секунд замираю, чтобы почувствовать его сердце.
Господи, что мы творим?
— Так нельзя…
Нельзя, но сладко.
Потому что запретно, а станет обыденностью, то творческая натура Фиса заскучает и опять начнет раздражаться по пустякам.
Поэтому мне страшно сделать шаг к Герману.
Мы можем все опять повторить.
— Нельзя, — соглашается Герман, на мгновение касается губами щеки, вдыхая мой запах, и отступает. — Ну, иди.
Взгляда не отводит, будто сканирует меня, а я чувствую разочарование. Он меня отпускает?
Позволяет уйти?
— Да, — бочком ползу по стене в сторону прихожей, — я пойду. Мы должны быть взрослыми.
— Согласен, — Герман скрещивает руки на груди, провожая меня взглядом. — это ведь так увлекательно быть взрослыми.
Глава 46. Фу! Фу! Фу! Бяка! Дура!
В лифте я пинаю воздух, сжимаю кулаки и пытаюсь успокоить дыхание вместе с сердцебиением.
Козлина!
А кто, если не козлина?
Наш девиз, блин, непобедим: возбудим и не дадим!
Выдыхаю через рот, потом через нос, и зло фыркаю, когда понимаю, что я не нажала кнопку первого этажа и просто так стою в лифте.
— Дура, — цежу я сквозь зубы. — Какая же ты дура, Анфиса!
Несколько раз и разъяренно жму на кнопку первого этажа.
В жопу этого Германа.
Все нервы вымотает, а после со смехом, когда доведет до бешенства, отходит в сторону.
Мудила.
Это он мне так мстит за те два года, в которые я решила с ним сыграть в принцессу?
А я имела полное право быть обиженной принцессой.
— Да, блин! — поскрипываю зубами, когда лифт останавливается на четвертом этаже.
В кабину заходит седой мужичок, и я бубню себе под нос:
— Вот урод.
Округляю глаза, в ужасе и смятении смотрю на мужичка, который вздыхает:
— И вам добрый день, барышня, — прячет руки в карманы куртки. — Хотя не такой уж этот день и добрый.
— Это я не про вас, — виновато пищу я, — это я про бывшего мужа.
— Тогда никаких вопросов, — задумчиво кивает мужичок, — все бывшие мужья априори уроды.
Краснею и туплю глаза в пол, крепко вцепившись в ручки сумки. Да уж. Меня точно не назовешь взрослой и разумной женщиной.
А как ею стать?
Загадка.
Я уже двоих детей родила, развелась, а в голове тараканы и не собираются успокаиваться, выстраиваться в шеренгу и красивым строем маршировать.
— А что ваш бывший муж натворил, что вы так взбесились?
— Новую бабу нашел.
— Подлец.
— Вы не поймете. Вы сам мужчина.
— Найдите ему в отместку нового мужа, — пожимает плечами.
— Больше никаких мужиков, — поскрипываю зубами. — Одни проблемы.
Дверцы лифта разъезжаются в стороны, и я торопливо выхожу на площадку, перекинув сумку на плечо.
— Больше никаких мужиков кроме бывшего мужа? — ехидно интересуется мужичок.
Я возмущенно оглядываюсь, и он смеется:
— И его тоже нафиг.
— Да ладно, — мужичок прячет руки в бежевой куртке, — никто не запрещает жениться во второй раз. Да хоть в третий.
Громко цокаю, намекая, что я не согласна, и спешно спускаюсь через лестничный проем к входной двери.
Как я завидую женщинам, которые знают, чего хотят от жизни и от отношений с мужчиной, а меня же мотыляет туда-сюда.
Да знала бы, что меня ждет с Германом такие качели, которые прокручиваются “солнышком”, то не связалась бы с ним.
Послала бы громким и отборным матом.
Вылетаю на крыльцо и замираю, потому что замечаю на скамье у детской площадки Диану, которая мило и сладео улыбается насупленной Афинка.
Та жмется к Боре и недовольно морщит нос.
— Какого хрена ты приперлась? — спрашиваю я сама у себя. — Рано же.
Дети замечают меня.
У меня в груди нарастает такая ярость, что я почти готова кинуться на Диану с кулаками и повырывать ей все патлы.
Как она смогла вот так подгадать момент, что мои дети остались без моего присмотра? И я прекрасно понимаю, что это произошло случайно, но мне не легче.
— Мама! — Афинка бежит ко мне и краснеет. — Мама!
Спускаюсь по ступенькам.
Вот как в такой ситуации сохранить адекватность, а? Как быть взрослой и разумной женщиной, когда другая сучка нарушает договоренности о встречи и приходит раньше?
Разве это не наглость?
— Мама! Мне эта тетя не нравится! — громко всхлипывает. — Не нравится! Мама!
— Не беги, упадешь, Афина, — перехожу на быстрый шаг.
— Мамаа-ааааааа! — срывается на отчаянный громкий крик и ревет. Пускает ручьи слез, широко раскрывает рот. — Мамааааааа!
Я опускаюсь на корточки и ловлю ревущую Афинку в объятия:
— Я тут. Тут.
— Мама! Мама!
Заходится сильными всхлипами и размазывает по моему плечу слезы, слюни и сопельки. Ее всю трясет.
Перевожу взгляд на Диану, которая напряженно смотрит в спину Борьки. Он вальяжно шагает ко мне и сует в зубы спичку.
Какой лихой. Видимо, сказал потенциально жене отца невозможную гадость, и поэтому довольный. Пара секунд, и Диана возвращается к маске дружелюбия и милой улыбке, с которой она мне опять машет.
Закусывает губы.
— Дурацкая тетя… Не нравится… Фу! Фу! Фу! Бяка! Дура!
— Афина, не обзывайся.
— А я ее поддерживаю, — Борис подходит к нам. — И вообще, пусть знает, что она тут никому не нравится.
— Да! Не нравится! Не нравится!
Встаю, прижимая к себе всхлипывающую Афинку одной рукой, и говорю:
— Бери сестру и дуй к отцу, — стараюсь держать голос строгим. — Давай.
— Ну, она же ревет!
— Вот и поучишься успокаивать сестру, — тихо проговариваю я. — Значит, отца с его приказом пойти на улицу ты послушал, а со мной препираешься?
— Да емае, — Боря закатывает глаз и теребит Афинку за помпон, — эй, Фишка, пошли к папе.
— Не хочу! — воет в мое пальто.
— Мама должна с тетей, — наклоняется к Афинке и добавляет шепотом, — подраться.
Афинка резко затихает и поднимает недоверчивый взгляд на Бориса, который нагло врет:
— За то, что она довела тебя до слез.
Афинка поджимает губы, шмыгает и тянет к нему ручки:
— Неси меня.
Глава 47. Или ты уходишь?
Мы с Дианой идем друг к другу навстречу и останавливаемся у песочницы. Она улыбается:
— Привет.
— Привет.
Стою и смотрю на нее и препарирую свою ревность, в которой много эгоистичного чувства собственничества к Герману.
Это на словах я желаю ему счастья и любви, но на деле вышло так, что меня он просто выбесил.
Выбесил тем, что он хочет этого самого счастья и любви.
Если я сама от себя устала, то нечего удивляться, что он махнул на меня рукой.
— Борька тебе что-то сказал?
— Фыркнул, — пожимает плечами. — Подростки. Они такие.
Но Герман не любит Диану.
Если бы любил, то не случилось бы между нами поцелуя, дневного сна в одной кровати и разговора, при котором он дразнил меня легкими прикосновениями горячих пальцев.
А я ему все это позволила.
Важно кое-что уточнить.
Позволила, потому что соскучилась и потому что проснулись чувства, пусть противоречивые?
