тебе два года дали, а мне три. Два года с лопатой отмантулила… и здесь уже год доходит.
«Ее могло здесь и не быть!…» — почти с испугом подумал Алексей.
И договорил вслух:
— Как же ты?.. Здесь только вольные работают?
Варька мрачно усмехнулась.
— Черенок у лопаты шибко шершавый. Ладошки колет…
Потом потупилась. Сказала безразлично, устало:
— Тяжело очень было. Ну и… пришлось перемигнуться с фельдшером. Сюда перевели.
Алексей отвел глаза.
— Ты и сейчас… с ним?
— Ну да. Отрабатываю.
Варька произнесла это без смущения и без бравады, как будто не было за этим словом второго циничного смысла. Сказала так, как говорят о скучной, приевшейся работе.
— Смотришь, бесстыжая?.. Верно, не стыжусь. Не для баловства, Леша. Очень трудно было… Если кому стыдиться, так тому, кто так любовь добывает… Опять же, и его как винить?..
Пригнулась к уху Алексея, шепнула:
— Он думает, после срока замуж за него выйду.
— А ты?..
И посмотрел на нее с болью и тревогой.
Варька обласкала его взглядом.
— Зачем он мне теперь?
Вечером Варька рассказала ему всю свою жизнь. Трудное детство. Первую любовь. И про то, как попала сюда.
— Сладкой жизни захотелось. Подружка помогла, научила. Вместе с ней работали, в одном магазине. Зинкой звали. Красивая была и жадная. Любовников обирала, на дом копила. Она и придумала. Я еще совсем дура, восемнадцати не было. Материалов в магазине много, шерсти, шелка, цены разные. Ну и мухлевали. Кассирша с нами была заодно. Быстро засыпались. С чеками запутались. Им по восьми лет дали, мне три… И знаешь, Леша, теперь все, считай, позади — хорошо, что так вышло. Пока не втянулась. Теперь, — она резко мотнула головой, — ни в жизнь!.. И вообще решила: ничего втихаря не делать, все в открытую!.. Это я тебе говорю!
Алексей не нашелся, что ответить.
Варька встала и быстро вышла.
На другой день Варька принесла Алексею письмо и, не задерживаясь у его постели, занялась другими больными. Записала у всех температуру, раздала лекарства, старику завскладом сделала укол и после этого подошла к Алексею.
Он лежал хмурый, кусая губы.
— Письмо?
Алексей молчал.
— Чего пишут?
Он протянул ей письмо.
И, уже отдав, подумал: зачем ей знать о его семейных делах? В письме сообщалось, что жена — Анфиса Степановна — «ведет себя нехорошо». Алексей не принял бы близко к сердцу, — писал Шилишперов, о котором на стройке говорили, что он отродясь ни о ком доброго слова не сказал, — но в списке «частых гостей» первым стоял Анатолий Груздев… тот самый, у которого он — Алексей — отбил Фису… Выходит, теперь Толя Груздев поквитался с ним…
— Ну и что? — сказала Варька, возвращая письмо. — Была нужда нос вешать. Сейчас на одного мужика — три бабы!..
Резко повернулась и ушла.
Поразмышлять времени у Алексея было. Он и размышлял…
Шилишперов, известно, пакостник. Ему только бы наплевать человеку в душу… Не потому написал, что добра желает. Но, с другой стороны, не слухи передает, не сплетни. Факты! Пишет, что сам видел. Его дом через улицу, чуть наискосок. Вполне все видно… А что видно? Что в дом заходили?
Можно было это письмо посчитать и за правду, и за ложь… Как самому удобнее… Но вот Алексей и не знал: ему-то чего надо?..
За правду посчитать обидно… Что за мужик, которого баба на другого сменяла?.. Сам, бывало, смеялся над такими. И над ним станут смеяться… если утрется и виду не подаст. А можно… по-другому… Не только свету, что в окошке! Правильно Варька сказала: на одного три!.. Он себе найдет, пусть она отыщет такого. Небось спохватится!.. И Толика он заберет себе, вполне имеет право… Не сейчас, потом, когда при месте будет…
И получалось, можно на Порожную и не заезжать, можно перед товарищами не краснеть, глаз ни перед кем не опускать…
Об одном не успел подумать, кто же кого: Шилишперов обманул Алексея Ломова или Алексей Ломов самого себя?..
Варькин срок закончился за неделю до того, как Алексея выписали из лазарета. В палате она не появлялась. Алексей встревожился, потом понял, что если фельдшер получил отставку, то и Варьке места в медсанчасти нет.
Дни, пока ее не было, показались Алексею очень длинными, и перед ним уже не стоял вопрос: куда ехать?
Варька приютилась у старушки, уборщицы лазарета. Встретила Алексея, когда он вышел из комендатуры.
— Получил увольнительную? — спросила Варька.
— Получил, — ответил Алексей.
Для него на морозном небе сияли враз три солнца.
— Пошли! — сказала Варька.
— Куда?
— На квартиру, — ответила Варька.
И с достоинством, как законная, взяла его под руку.
Припасенная Варькой квартира была недалеко. Алексей не успел даже сказать, как он истосковался: Варька открыла обитую пестрой коровьей шкурой дверь в торце длинного барака и сказала:
— Входи!
В полутемном коридоре пахло сырой прелью. Варька постучала в крайнюю слева дверь.
— Не закрыто! — ответил надтреснутый женский голос.
Вошли в длинную и узкую, как гроб, комнату.
— А это кто же? — спросила хозяйка, сухая, костистая старуха.
— Это, тетя Сима, мой муж, — весело ответила Варька.
Старуха пристально оглядела Алексея.
— С утра холостая была!
— Не с утра, тетя Сима, а двадцать два года была холостая.
— Быстро спроворила, — с усмешкой сказала старуха, и Алексей не понял, что кроется за этой усмешкой: укоризна или одобрение.
— Нам только переночевать, тетя Сима, утром уйдем, — сказала Варька и, подмигнув Алексею, добавила: — Так что, может, поверишь без загса?
— Тебе годится, дак мне что? — снова усмехнулась старуха. — Ночуйте. Я уйду, мешать не стану.
В аэропорт ехали в грузовой трехтонке. Обтянутый брезентом кузов защищал только от ветра. Сидели на Алексеевом чемодане и тощем Варькином узле. Варька тесно прижалась к Алексею, и он знал, — не только от холода. Она отыскала его руку, сняла с нее рукавичку и прижала его руку к своей щеке…
В порту долго ожидали самолета. Алексей, выстояв длинную очередь, взял билеты и, перешагивая через чужие пожитки и ноги, прошел в угол, где примостилась Варька. Она потеснилась, и он устало опустился на узел рядом с ней.
Ну, вот и все… Билеты взяты… в Иркутск. Все сомнения и терзания позади. В эту минуту он искренне верил, что принятое им решение стоило ему многих терзаний…
— Чего приуныл? — спросила Варька.
— Я ничего, — возразил Алексей.
Варька печально усмехнулась.
— Думаешь, куда билеты брать?
Алексей показал ей билеты.
— Обменить можно!
Алексей, будто не слышал, смотрел в сторону.
— Давай билет! — сказала Варька жестко. — Если самому неловко, я обменю.
Алексей сумел понять: это не раздражение, даже не обида, — боль.
Попросил ласково:
— Не
