— Нет, — резко говорю я, крепче прижимая ее к себе. — Ты неправа. В первый раз, когда я увидел тебя… это был первый раз за долгое время, когда я почувствовал настоящий гнев. Мидрианцам не следовало забирать тебя из леса. Хоргус даже не заслуживал того, чтобы смотреть на тебя своими грязными глазами. Ты, должно быть, ведьма, Амали, потому что в тот момент ты что-то со мной сделала. Ничего так не хотел, кроме как забрать тебя у них. И спас тебя не только потому, что ты была мне полезна. Я хотел тебя.
— Тогда почему ты не отпускаешь меня? — шепчет она с надломом в голосе. Она пытается вырваться, и я почти позволил ей, но не могу. Я хочу ее гнева. Все это. Я хочу поглотить это… владеть им.
Амали яростно сопротивляется мне. Сыплет ударами по моей груди. Бьется в моих руках. Плюет мне в лицо.
Она долго и жестко ругается на тиге и говорит так быстро, что я могу разобрать только несколько слов.
Что-то о том, чтобы быть холодным, бессердечным ублюдком с каменным лицом и ледяной кожей.
По ее лицу текут слезы. Она делает судорожные вздохи, которых становится все больше и чаще, пока я не начинаю бояться, что она задохнется.
Хватит уже.
Не зная, что еще делать, я притягиваю ее к себе, не давая пошевелиться. Сковываю ее руки. И вдыхаю ее восхитительный аромат.
— Стоп, — рычу я. — Остановись, Амали.
Сначала она мечется, но потом, кажется, понимает, что меня не победить.
— Сдавайся, — шепчу я, поскольку что-то в самой глубине моей души требует ее подчинения. Уступи. Это хорошо для тебя. А я нужен тебе.
Внезапно ее плечи опускаются, и она становится податливой в моих руках.
Я пропускаю пальцы сквозь мягкие рыжие волосы и прижимаю ее лицо к изгибу своего плеча, поглощая собою громкие, приглушенные рыдания.
— Я бы не бросил тебя, — рычу я, касаясь губами мочки ее уха. — Я не герой, но и не слеп к страданиям. И все еще учусь. Дай мне шанс, Амали. Мои условия справедливы. Мне кое-что нужно от тебя, а я нужен тебе. В своей жизни я никогда не предам тебя.
Она замирает. В конце концов, ее прерывистое дыхание переходит в медленный, ровный ритм. В этот момент она отходит назад и ловит мой взгляд.
— Ты тоже эгоистичный человек, — мягко говорит она, и каждое слово становится крошечной острой щепкой, которая проникает в мое сердце. Она наклоняет голову. — Но это не обязательно плохо. Я вышла из себя. Я злилась не только на тебя. И на себя тоже. Мы не такие уж разные, ты и я.
Я смотрю на нее долгим пристальным взглядом. И улавливаю нежный пульс на ее шее и румянец на щеках. В ее глазах горит огонь.
— О нет. Мы очень разные, ты и я. — Огонь и лед. — А теперь, когда ты выбросила это из головы, то пойдешь мирно, или мне придется связать тебя?
Румянец на ее щеках усиливается.
— Я… я пойду с тобой, Кайм. И не буду драться. В любом случае, это бессмысленно. — Она вздыхает. Это своего рода уступка.
— Да. Да, это так. — Мой голос грубеет. Я нахожу этот маленький танец подчинения и неповиновения странно захватывающим. И снова возбуждаюсь. Хочу снова вызвать в ней гнев. Со мной такое никогда раньше не случалось. — Пошли. — Я поворачиваюсь к Облаку, который терпеливо ждал в тени. — Прямо сейчас твой враг — Мидрийская империя, а не я. Этого больше не повторится, Амали?
— Я не знаю. — Она бросает на меня мрачный взгляд. — Но теперь ты знаешь, что с этим делать?
Глава 18
Кайм
Мы продвигаемся все глубже и глубже в систему пещер, следуя вдоль холодных каменных стен по туннелю, который попеременно сужается, а затем становится невероятно широким. Мы пересекаем тонкие ручьи и огибаем темные бездонные бассейны. Время от времени я замечаю человеческий череп и груду старых костей, покрытых обрывками разлагающейся ткани; останки какого-то несчастного путника, заблудившегося в темноте.
Я благодарен, что Амали не обладает моим зрением, усиленным соком Утренней Зари, потому что она и так достаточно обеспокоена.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Она сохраняет ледяное молчание, напрягаясь каждый раз, когда моя рука касается ее руки или бедра. Обычно я не против тишины, но это похоже на небольшое противостояние.
Через какое-то время я раскололся первым.
Меня гложет любопытство, и я хочу снова услышать ее голос.
— На что это было похоже?
Некоторое время она молчит, но затем смягчается.
— Что именно?
— Жить во дворце со всей этой чокнутой знатью?
Она застывает… затем с горечью фыркает.
— У меня не было возможности осмотреть дворец. Наложницы Хоргуса — заключенные во дворце. Они намеренно держали меня в неведении и подвешенном состоянии. Изо дня в день я пребывала в страхе, не зная, что будет дальше. — Внешне Амали спокойна, но голос слегка дрожит, выдавая глубину ее гнева.
Мысль о том, что ее держат в плену эти мидрийские придурки во дворце…
Мне не нравится.
— Они тебя обижали? — тихо спрашиваю я, прекрасно зная, что мидриане хорошо разбираются в разных видах наказаний и пыток.
— Почему это так важно для тебя? Ты не сможешь изменить то, что уже случилось.
— Мне нужно знать, — тихо говорю я.
Что это за чувство — это жгучее любопытство, которое зарождается во мне, эта почти ярость, которая угрожает лишить меня всякой логики?
Мне нужно знать.
С ее губ срывается низкий полузадушенный звук — приглушенный вскрик страха, отчаяния и ярости. Никогда раньше не слышал подобного, и от этого мне хочется убить каждого подонка, который прикасался к ней.
Мне хочется найти способ полностью остановить время, чтобы убить их всех.
Я вырву сердце их проклятой империи.
— Конечно, они причинили мне боль. — Она невесело смеется. Ее голос — это навязчивое эхо, отражающееся от холодных каменных стен. — Это мидрийские аристократы. Для них все дело в силе. Должна сказать, что они эксперты в том, как причинить боль, не оставив следов. Они умеют пытать обещанием удовольствия. Тот факт, что сначала испытываешь удовольствие, сам по себе является пыткой, потому что не следует этого делать, так как на самом деле ты этого не хочешь. Они низводят тебя до не более чем объекта, чего-то менее человечного. Я не буду говорить о том, что они делали со мной, Кайм, но просто знаю, что на третью ночь моего пребывания там было достаточно, чтобы заставить меня захотеть убить их так называемого бога-императора. Через некоторое время я стала одержимой. Не могла думать ни о чем другом.
Что-то внутри меня смягчается. Возможно, это потому что я слишком хорошо знаю чувство, которое она описывает. После того, как Преподобный попытался убить меня, я ничего не хотел, кроме как уничтожить Великого магистра.
У меня не было шанса. Время забрало его у меня. В конце концов, годы настигли Великого магистра Темекина Элентхолла Черная Рука, когда-то самого смертоносного и страшного человека в Таламассе.
Когда я узнал о его смерти, то ничего не почувствовал.
Даже разочарования, что его убил не я.
— Ты удовлетворена тем, что Хоргус мертв? — с любопытством спрашиваю я. — Твое желание мести утолено, или все еще думаешь о тех, кто мучил тебя во дворце?
Позволь мне убить их за тебя.
Семя этой мысли укоренилось в моем сознании. Заманчиво, но я сопротивляюсь.
Я не убиваю из чистой мести, если мне не заплатят.
— Кайм, — мягко говорит она, и звук ее голоса вызывает приятную дрожь. — Я усвоила урок о слепой мести. Если я переживу это… если мои люди выживут, то это будет ответом больше, чем месть.
Ах? Теперь мне искренне любопытно.
— Что ты будешь делать?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Я еще не знаю. Но что-нибудь сделаю. Лучше умру, чем снова попаду под их милость.
— Ты не умрешь.
— Что ж, теперь это полностью зависит от тебя. — Она начинает дрожать. Облако громко фыркает, как бы показывая свое неодобрение.
— Тебе холодно, — ворчу я.
Амали холодно. Она отважно пытается скрыть свой дискомфорт, но ее страдания очевидны. Внезапное падение температуры опасно для нее, и чем глубже мы войдем в пещеру, тем хуже станет. Река, которая течет под землей, берет свое начало от ледника. Чем дальше на север, тем холоднее будет.
