Безусловно, Сталин был взбешён, он понял, что растащиловка могла продолжаться не один год. А значит, проверяющие ревизоры делали вид, что никаких злоупотреблений не обнаруживали. И Сталин приказал учинить проверку главному управляющему.
Не один ревизор был обвинён во взяточничестве и отправлен под суд. Собственно, с хищениями и другими должностными преступлениями Сталин боролся всю жизнь. Но он никогда не думал, что высшая партийная и государственная власть была своими высокими титулами обезопасена от всеядного, добровольного контроля ревизионным управлением…
Тогда впервые с 1945 года, когда Лаврентий Берия, был отстранён от карательного органа госбезопасности, Сталин задумался, почему не справился с хозяйственными, экономическими и прочими преступлениями? После Берии на этом посту были Круглов, Меркулов, Абакумов. А после ареста Абакумова – Игнатьев. Ему как раз от Сталина и досталось. Хозяин пытался найти ему замену, но подходящей кандидатуры не видел. Оставалось вернуть Берию, и он это сделал бы, если бы сам был помоложе, тогда как Лаврентий Павлович был на двадцать лет моложе самого вождя. И это обстоятельство его настораживало, поскольку Берия за восемь лет работы наркомом госбезопасности создал свою систему из своих кадров. Когда в 1951 году Игнатьев пришёл на смену Абакумову, он испытывал в подборе своих людей немалые затруднения.
Выходило, его предшественники не полностью сменили бериевских назначенцев. И не только не сменили, но чувствовали поддержку своего бывшего начальника…
Вот и получалось, что тот со стороны руководил своим прежним ведомством и делал то, что хотел… И поневоле Игнатьев хмурился, не зная как и кому угодить. Но больше всего он боялся Сталина. Хотя уже знал, что положение в системе исподволь меняли другие люди. И кто они он хорошо знал, и должен был им подчиняться…
После ухода Власика Сталин медленно долго расхаживал по кабинету и думал, мысленно заглядывал в то лето, когда началась война. Тогда он впервые почувствовал личную ответственность за страну, которую, доверием Гитлеру, что не начнёт войну, поставил под удар и всей своей милитаризованной политикой ускорил нападение Германии. Если бы не поделился с военными своими соображениями относительно возможности опередить Гитлера и самому застать того врасплох, нанеся мощный удар новым оружием, которого в тот год было совсем мало – только несколько реактивных установок и которые успешно опробованы на полигоне…
Военные советники не советовали первыми начинать против Германии войну, лучше всего быть готовым к отражению врага, так как советский народ воспитывался в миролюбивой стране, которую, в случае развязывания войны против Германии, станет воспринимать агрессором, что показала война с Финляндией и странами Прибалтики, несмотря на то что она преподносилась, как освободительная с возвратом своих же территорий.
И вот когда война с фашистской Германией и её союзниками началась, Сталин почувствовал себя обманутым Гитлером, который последние годы получал не только стратегическое сырьё (железную руду, лес, цемент, уголь и т.д.) и продовольствие, но проходило сотрудничество и по линии обучения в военных училищах немецких лётчиков. В минуты слабости душевной Сталин думал не без горечи: «Я развязал репрессии против врагов народа, а сам недальновидной политикой поставил страну в тяжёлое положение. Я должен был решительно отказаться от дальнейшего руководства и пустить себе пулю в лоб, как это сделал мой друг Серго Орджоникидзе, когда я ему сказал: «Не умеешь наладить производство, дисциплину, не установишь, как я, контроль над всеми силами индустриализации, у нас тебе нет места наркома тяжёлой промышленности. Ты наших врагов защищаешь, пришёл ко мне их выгораживать? Зачем, Серго? Подумай, подумай, над моими словами!» «И Серго вместо этого, застрелился, и меня подвёл своими политическим банкротством. Но я не пойду по его пути пораженца и капитулянта. На меня сегодня вэсь мир смотрит. Меня народ поймёт, и мы вместе одолеем лютого врага».
И теперь, когда уже семь лет шло восстановление послевоенной разрухи и строительство новых гигантов социализма, и страна мирно развивалась, когда внутренние враги были уничтожены, Сталин, однако, не чувствовал себя в полной безопасности, так как ему опять мерещились враги. И потому развязанная новая кампания чисток была начата, в его отсутствие на юге, соратниками, которым не мог не доверять, особенно, когда они представили факты утечки секретной информации, полагая, что они служили не себе, а ему, ратуя за общее дело. И он отдавал отчёт тому, что молодые руководители, которых он прочил в свои преемники, мечтали о создании нового русского государства. Так что Н. Вознесенский, А. Кузнецов, П. Попков, М. Родионов, а вместе с ними по всей стране были расстреляны и осуждены около пяти тысяч человек. И это основной костяк русской партии, о чём Сталин спохватиться, когда поймёт, что теперь ему почти не на кого опереться. Он будет сожалеть о том, что поддался подтасованным фактам по обвнинею Вознесеского в создании оппозиции. Они ловко сыграли на его подозрительности, но с этим он теперь уже не мог ничего поделать…
Но тогда из всех обвинённых в измене больше, чем о ком-либо Сталин сожалел лишь о Вознесенском. И даже порывался его вернуть, просил о нём заботиться, дать ему работу по его профессии. Но ему сообщили, что он погиб в пути следования к месту ссылки от холода. «Что мы наделали!» – воскликнул Сталин, когда Абакумов ушёл. Но Сталин не знал, что «ленинградское дело» было начато по тайному указанию Берии, который и подсказывал Абакумову, в каком направлении надо двигаться, чтобы угодить вождю, дескать, Сталин сделал ему явный намёк на устранение Вознесенского, который тайно метит сесть на его, Сталина, место после осуществления заговора против старых членов партии, которые якобы, по мнению Вознесенского, не развивали страну, а тянули назад и только перевод её частично на рыночную экономику спасёт от отставания Западу.
Услышав это, у Сталина задёргалось веко. Разве мог вождь подумать о том, что, кого он прочил в преемники, проводил у него за спиной контрреволюционную деятельность? Нет, он мог только в который раз убедиться в одном: нельзя никому верить! Ему показывали материалы, в которых Вознесенский разрабатывал модель перехода от экономики планирования, к рыночным элементам, что, все, кого растеряли, намеривались изменить социалистический строй и поднять на первое место русских, то есть им вменялся русский национализм.
Нет, в этот бред Сталин сначала не поверил, каким это надо способом разрушить страну, которую он создавал вместе с Вознесенским? И на папке с его делом он написал: «Не верю!»
Видя такое дело, Берия тогда доставил Абакумову новые материалы, которые окончательно подрывали доверие к Вознесенскому. О проделанной работе против сложившегося антипартийного подполья Сталину докладывал Георгий Маленков, в кабинете которого арестовывалась группа во главе с Кузнецовым, с которым чаще всего встречался Н.А.Вознесенский.
Под конец жизни Сталин не стал менее подозрительным, поскольку он был склонен к нему, а значит, это свойство человека на протяжении всей его жизни остаётся неизменным. А при провоцировании или поддерживании навязчивых состояний они даже увеличиваются. Правда, чем старше становится человек, тем его интеллектуальные, а в особенности аналитические способности неуклонно увядают, а значит, и подозрительность, навязчивость и маниакальный бред теряют свою прежнюю выраженность. И впервые Сталин это почувствовал во время последнего многомесячного пребывания на юге. Как ни странно это произошло после сновидения, которое надолго врезалось в память. Во сне он увидел своих бывших соратников и противников по партии. Но прежде, чем об этом сне будет здесь рассказано, необходимо пояснить одно обстоятельство…
Когда некоторые историки говорят, что ни Маленков, ни Берия, ни Хрущёв, ни Булганин заранее не сговаривались по устранению Сталина, что они друг друга боялись, опасаясь от любого из них доноса, отчасти это было так. Но когда к каждому из них приходила мысль, что они потеряют власть, как только с ним что-нибудь случится, вот потому им надо было действовать самим, то есть убрать наиболее вероятных претендентов на высший пост. И это было заговорщиками проделано, вменив в вину своим противникам немыслимое обвинение в идеологическом перерождении и в изменении коммунистического строя. Но вернёмся пока с «неба на землю…».
Глава шестнадцатая
В воскресенье, которое выдалось солнечным и тёплым, Антон в рабочих рукавицах вышел на огород сажать картошку, став штыковой лопатой копать лунки под семена. А Нина втыкала разрезанные клубни картошки в мягкий, бархатный чернозём, накануне смоченный дождём. Фёдор Савельевич пас коров без выходных. Екатерина занималась стиркой, она не очень радовалась тому, что Антон собирался перейти на жительство в город, но вслух не возражала, что дочь тоже была не прочь жить в городской квартире, где имелись кое-какие бытовые удобства, каких нет в деревне. Ведь она уже на сносях и должна была вот-вот родить…
