они в диванчике под окном. Попасть туда сейчас не могу. Нужно переждать.
Через секунду всплывает ответ:
Переждать? Эффи, не загоняйся, иди на вечеринку!!
Я читаю сообщение Тэми, и мой подбородок упрямо выпячивается. Я не пойду на вечеринку. Ни за какие коврижки. Но, нужно признать, наблюдая за происходящим внизу, я ощущаю себя слегка не у дел. Еще нужно признать, что я весьма заинтригована словами про «ужин века». По крайней мере, увидеть его одним глазком я не прочь.
Я снова бросаю взгляд на вечеринку, чувствуя себя призраком у окна. Папа стоит на верхней ступеньке лестницы, ведущей на лужайку, по-дирижерски помахивая бокалом – так он делал всегда на наших семейных днях рождения. Гас разговаривает с каким-то незнакомым мужчиной. Бин… а где же Бин?
Я приникаю к окну, высматривая сестру в шатре, и тут неожиданно замечаю ее, одиноко стоящей у тисовой изгороди, в укромном месте, скрытом от посторонних глаз. Не хочет тусить? Что ж, ее можно понять.
Я смотрю на Бин, и тут ее плечи внезапно сотрясаются, и я удовлетворенно ухмыляюсь. Готова поспорить, что Криста сморозила какую-то дичь, и Бин метнулась в сторонку, чтобы как следует просмеяться.
Но когда она поворачивается, ухмылка сползает с моего лица, потому что Бин не смеется. Она плачет. Почему Бин плачет? В смятении я наблюдаю за тем, как она, дрожа, прижимает руки к лицу, как будто не в силах совладать с собой. Затем наконец она промокает глаза платочком, подкрашивает губы, изображает радостную улыбку и снова присоединяется к гостям. Похоже, что никто, кроме меня, даже не заметил ее отсутствия.
Перепуганная, я мысленно перебираю невинные причины, побудившие Бин тайно плакать на вечеринке. Ей грустно покидать «Зеленые дубы»? На сестру это очень похоже – скрывать чувства и «держать лицо». Или… это что-то другое? Что-то хуже? О господи. Что происходит с моей старшей сестрой? И, если уж на то пошло, что происходит с Гасом? И что Криста собирается объявить за ужином? Мне позарез нужно знать.
Я прислоняюсь головой к прохладному окну и наблюдаю за тем, как от моего дыхания затуманивается стекло. В груди нарастает чувство отчаяния. Предполагалось, что я приду сюда за куклами и пронесусь по дому подобно молнии. Я не буду подслушивать разговоры, вызывающие беспокойство. Не буду переживать за сестру. Не буду жалеть о том, что не участвую в вечеринке. Не буду гадать, что произойдет за ужином.
Мне нужно уйти, твердо говорю себе я. Прямо сейчас. Организовать Бин на поиски матрешек. Выбраться из дома и чесать до станции во все лопатки. Потом сесть на поезд до Лондона и забыть все, как страшный сон. Я уже выбилась из графика, нужно ускориться.
Но почему-то… я не могу. Что-то удерживает меня здесь. Какая-то сила, с которой я не способна бороться. Пусть эта семья распалась. Вдребезги разбилась. Но это моя распавшаяся, вдребезги разбившаяся семья. И я хочу быть здесь, на вечеринке, наконец признаюсь я себе. Пусть даже невидимкой. Это – прощальное «ура!», пусть даже никому не весело. Я не могу просто уйти.
Но что же делать? Капитулировать и публично объявить, что я здесь? Сама мысль об этом приводит меня в ужас. Придется просить Кристу о том, чтобы на стол поставили еще один прибор. Придется унизительно извиняться.
Нет. Ни за что. Этому не бывать.
Но тогда как быть?
Я выпрямляюсь, по-прежнему наблюдая за тем, как гости в разноцветных нарядах смеются и болтают, не подозревая о том, что за ними подсматривают. И постепенно в моей голове начинает оформляться план. Кристаллизуется отчаянная затея. Да, она безумная. Я признаю это. Но ведь весь этот вечер – слегка безумная затея, так что стоит ли удивляться?
Глава 9
Всякому плану необходима цель, и я точно знаю, какая у моего. В столовой есть консольный столик, такая массивная штуковина, прикрытая гобеленовой тканью, доходящей до пола. Под ней можно сидеть, оставаясь абсолютной незамеченной, и в то же время с краю есть возможность обзора. При должной осторожности. В этом и состоит моя задумка.
Я хочу услышать, что объявит Криста. Хочу присмотреть за Бин. Хочу попытаться выяснить, что происходит с Гасом. И хочу побывать на вечеринке. Видеть всех, пусть даже они меня видеть не будут. А потом, когда гостиная опустеет, я поищу в диванчике матрешек.
Итак, у меня есть план, осталось разобраться с крошечным нюансом, а именно – как попасть в столовую. Никем не замеченная, я добралась до холла и теперь на цыпочках, как вор-домушник, крадусь в гостиную. Тут вдруг слышится голос Кристы, которая говорит: «Прошу за мной», и цокот ее каблуков.
Блин! Она направляется сюда. Такими темпами мне до консольного столика еще долго не добраться. В панике я инстинктивно бросаюсь к единственному спасительному укрытию – старому синему дивану. Сколько раз за эти годы он прикрывал меня своей надежной спиной – отсижусь тут, пока берег не очистится. Хороший план. Я рыбкой ныряю за диван буквально за секунду до того, как входит Криста, выдыхаю с облегчением – и чуть не воплю от потрясения.
Я тут не одна. Рядом со мной за диваном сидит, пригнувшись, мальчуган. На вид ему лет шесть, на нем рубашка с воротничком, и мое появление его, похоже, совсем не смущает.
– Привет, – вежливо шепчет он. – Ты тоже играешь?
Я не сразу соображаю, что ответить. Кто он? Должно быть, пришел с кем-то из гостей.
– Нет… нет, не играю, – беззвучно говорю я и прикладываю палец к губам. Мальчик понимающе кивает.
Он зна́ком показывает мне наклониться и шепчет в ухо:
– Если хочешь играть, то «стукалка» у фонтана.
Я выдавливаю из себя страдальческую улыбку, тем самым как бы говоря: Нет, спасибо, и, пожалуйста, помолчи, а? Но это не срабатывает, потому что он все тем же звучным шепотом добавляет:
– Водит Хлоя. Она моя сестра. У нее ссадина на коленке. А ты кто?
Я не отвечаю и осторожно прикладываюсь глазом к щели в спинке дивана. Криста пришла в сопровождении пузатого парня, судя по всему, ди-джея, который явно не может отвести от нее глаз.
Его можно понять. Она впечатляет. Раньше я не могла толком ее разглядеть, с доступного мне ракурса были видны только утягивающие трусы, но сейчас у меня появилась возможность рассмотреть ее прикид во всех деталях. Глубокий вырез фиолетового платья в обтяжку открывает панорамный вид на грудь, украшенную «камушком», а на ногах у нее босоножки со стразами на каблучищах такой высоты,
