В день прибытия на Курском вокзале его никто не встречал, как и было условлено: незачем светиться после стольких передряг.
Выйдя из вагона, он уселся на ближайшую лавку, перевязал шнурки на кроссовках и осторожно оглянулся по сторонам.
«Чисто. Ни своих, ни чужих. А мобильник дома спрятал, под стиральной машиной, Милена пылесосила и наконец нашла… Небось, разрядился уже, потому и не кусают!»
Помассировав кулаками затёкшую измятую спину, он осторожно поднялся и стал пробираться к подземному входу в метро. Рядом проплывали вереницы тележек с тюками, вздрагивали и поскрипывали чемоданы на колесиках. Рюкзаки, порой, скрывавшие головы своих хозяев, будто качались в воздухе, забивая собой подземные поры изрезанного коммуникациями путейского подземелья.
«Кому звонить?» – этот вопрос обескуражил. Он мог, конечно, немедленно сообщить о благополучном возвращении в оргкомитет, и даже обязан был доложиться Хорунжему, который дал деньги на поездку, или хотя бы сообщить Мутнову о фиаско с инвойсами, подтвердить словесно благополучно дошедшее письмо. Но, помешкав у таксофона, набрал номер полковника.
– Слушаю… – глухой низкий голос отозвался, как эхо необъявленной Третьей мировой, которую они проиграли вместе, но он в звании младшего сержанта ПрикВо, а Нагибалов – полковника ПрибВО[46].
– С-сид-доров…
– Откуда ты, Ваня?.. Ты в Москве?
– Д-д-до-к-к-л-лады-ды-ва-ва-ю из-из м-метро…
– Понял. Жду через час на прежнем месте.
Ноги, затёкшие после суточных валяний на плацкартной полке, слушались плохо, но все равно в подземку вбежал вовремя и пыльный гулкий поезд помчал его на другой край Москвы.
«Главное не прогадать и не опоздать… Готовиться к разговору? Нет, просто отдать всё, что привез, молчать и слушать, что скажут… И здесь надо успеть: там от метро троллейбусы через двадцать минут. Нагибалов не ждёт».
Оставались полминуты до условленного времени, когда он, вываренный в душной влажной жаре, выпрыгнул из дёрганного троллейбуса и заспешил к беседкам в сквере у новостроек.
Где-то сверху солнце кромсало торфяной дым, жарило на вертелах лучей подмасленный газовой копотью пепел, и посыпа́ло им спальные районы бесконечного мегаполиса. Лёгкие потихоньку загружались горелой пылью, слипавшейся в ноздрях и затруднявшей дыхание.
Грузный Нагибалов взметнул руку в римском приветствии и наградил братским рукопожатием.
– Ну, как добрался?.. Проскочил без проблем?
Утвердительно мотнул головой, стараясь попусту: экономил силы, чтобы произнести самые важные слова.
– Тут по ОРТ репортаж толкнули про шторм в Крыму и Приазовье… Жуткие подробности…
– У-у-у-ураган с Ат-ат-лан-ти-ти-ки…
– Наслышан. Но ты вроде живой. А на Кубани с Должанской косы снесло в море палатки с недотёпами… Вот молодежь отрывалистая!.. Тащатся бог знает куда с гламурной Рублёвки, наклюкаются “Клинского”, захрапят в песке, а просыпаются в море и глотают вместо пива… Сейчас тела на сейнерах вылавливают… Как сам-то?..
– Ос-с-тав-вил т-три т-т-труп-па … Д-два у-у-упак-к-ков-овца в Воро-рон-рон-цо-цо-вске н-на к-ко́се, м-м-молни-ни-ей их…
– Опасный ты человек, Ванёк…
– И е-еще н-н-наш сорат-тник… Он-ни е-е-го пыр-р-р-н-н-ули…
– Хороший хоть мужик?..
Гортань застыла от перенапряжения, уже не было сил поддакивать.
– Да, жаль, что так вышло…
«Что тут рассусоливать… Всё уже в прошедшем времени. Старик Яша был. И Паша Цеверимов тоже был. А мы с тобой есть…»
– Да, кстати, получили мы твоё сообщение, вовремя. Запускаем по двум телеканалам и в internet материалы в поддержку соотечественников. В Киеве и Полтаве ЗЕБРУК допустили к выборам наравне с бютовцами, набираем очки. И даже отыграли процентные пункты у Шлюшенко, так что её недобитки с Майдана взбесились… Пакет, я так полагаю, от Ведренко? А это… первому?.. Ну, ну, расслабься, я сам передам…
Нагибалов покрутил ус, верный признак удачи и отличного настроения.
– Да, не зря порекомендовал тебя на это направление. Самое важное: Левобережная Украина. Искони наша!.. А теперь, слышь, самостийники в Донбассе посыпались, Запорожье трясет, на Луганщине всё горит… Ты вообще молодец. Какой раз ездишь в самый огонь, и до сих пор не раскололи!..
«Каштаны при обжарке не лопаются…»
Полковник-геополитик надулся, разглядывая со всех сторон битый плеер, потом откинул ногтём крышечку дисковода. Флэш-накопитель, едва умещавший гигабайтные графические файлы с кластерной релевантной базой данных в последней версии Access, человеку, живущему в вечном советском позавчера, был в диковинку…
Наконец Нагибалов тряхнул песнярскими усами.
– Лады. Завтра в это же время подваливай на «Охотный ряд» в середину зала…
«“Дан приказ ему… на завтра”… А премиальные?.. А, Мутнова-Хорунжего потрясем. Если что, Нагибалову из-за меня перечить не станут. Поторгуюсь чуто́к, пусть отстёгивают за компромат. А купюры отдам Милене, чтоб на этот раз из моих за квартиру платила…»
Пожав еще раз руку на прощанье, лидер движения повернулся и, приосанившись, почти строевым шагом стал выдвигаться к месту новой дислокации.
«Заспешил наверх, бравый военный, на самый верх, куда кроме него из большого политсовета никого не пускают. Триумф воли! Сдаём помаранчевых, международное сообщество пусть не вякает!.. А я для него так, “наш человек”, шныряющий по ближнему зарубежью, где власть провисает: нырнул, выплыл, притаранил и нфу, годную для политических игрищ. Горяче́е-то всего сейчас на Украине… Внедрённые хотенты из оргкомитета озадачили невыполнимой целью, а я возьми да вернись. Сколько можно всё это терпеть?.. Ладно, не парься, Нагибалов в курсе, как-нибудь разрулит ситуацию, зачистит аппарат… Забудь обо всём!»
Он поволочил очугуне́вшие ноги к остановке. Надо было возвращаться к жене, домой.
«Теперь у тебя есть дом…»
Как не силился, сентиментальный дым начал разъедать глаза и пришлось смахнуть слезу, навернувшуюся на ресницы.
«Вечно тяну лямку, а вокруг башляют, изнашиваются, разваливаются на части как ломаные тачки возле автосервисов или перезрелые бизнес-воман, не годящиеся для офисов. А потом всех уценивают, выбрасывают на вторичный рынок или сдают на мясокладобойню…»
Навалившаяся на плечи чудовищная усталость стопорила шаг, гнула к земле, так, что хотелось прилечь на газон и растянуться на мягкой травке и проваляться так пару часов. Но он безжалостно переставлял застывшие от перенапряжения ноги и шёл вперёд под вспоминаемые тяжёлые гитарные рифы из альбома The Last Temptation[47]великого Алиса Купера, выпущенного в пику всем музыкальным новациям в расхлябанном 94-м году… Наконец, пошатываясь от переутомления, впихнулся в вестибюль метро и влился в извечный людской поток.
На переполненных лестницах эскалаторов его встречали и провожали равнодушные лица, приближавшиеся и удалявшиеся. Тревожные мысли не отпускали:
«А, ладно, Бог с ним, с оргкомитетом, буду я ещё отчитываться за лишние автобусные билеты… Перерасход пускай спишут на форс-мажор. Про ураган наверняка слышали по “Главрадио”. Да и денег у них невпроворот, стригут партмаксимум с чужих зарплат. Член оргкомитета, общественного политсовета?.. Избрали?.. Доволен?.. Показали по REN-TV?.. Тогда гони двадцать процентов с зарплаты в партийную кассу!..
Но со мной аппарат-технолог осторожничает, и не рыпается. Я год назад вывел его на частного детектива, и тот выслеживал дражайшую половину, стоматологиню великую, на предмет супружеской неверности. Месячный партмаскимум оргкомитета на эти цели мне самолично выдал Мутнов, я деньги израсходовал и честно отчитался с квитанциями и чеками. И теперь куратор ластится, чтобы не проболтался, а развестись ему слабо́, повязали со всех плетней. Несвобода до гробовой доски, которую отломают из экономии от скрипучего супружеского ложа… Узнает об этих растратах Нагибалов и не видать Мутнову депутатского кресла. И Хорунжему достанется на орехи в областном атаманстве: там помоложе есть, подпирают плечами, тоже хотят».
Замедлив ход, он остановился у запыленного таксофона.
«На таксофонной карточке МГТС времени на полминуты. Не зря берёг».
Вставив пластик стрелой вверх, набрал заветный номер.
– Слушаю.
«Звонкая, как колокольчик».
– Э-то-то я… Я в м-м-метро…
«“…Я в полиции…” Тоже мне, “радистка Кэт”», – обозлился он не на себя, а на свою усталость, из-за которой с языка срывались несусветные глупости.
– Что, всех там отутюжил?! Ну, приезжай…
Он проехал несколько станций, и выбрался из подземки на свежий воздух. И, как прежде в чужой, прожитой другим юности, когда возвращался с репетиций в общежитие неподалёку, побрёл под эстакаду, мимо многоэтажных офисных коробок, тянувшихся от одной магистрали федерального назначения к другой.
Место было неприятное, сдавленное с двух сторон железнодорожной колеей и бесконечными гаражами. Из-за металлического забора пованивало псиной и доносился оглушительный лай – здесь устроили приют для брошенных собак.
