— Ты лжешь, красавица Ренисенб! — Он улыбался. Не видя его лица, по голосу она поняла это и почувствовала его теплую сильную руку на своей руке.
— Не трогай меня, — отпрянув, сказала она. — Я не люблю, когда до меня дотрагиваются.
— Почему ты сторонишься меня, Ренисенб? Ты ведь понимаешь, что происходит между нами. Ты молодая, сильная, красивая. Противно воле природы всю жизнь горевать по покойному мужу. Я увезу тебя из этого дома. В нем поселились смерть и злые духи. Ты поедешь со мной и будешь в безопасности.
— А если я не захочу ехать? — отважилась спросить Ренисенб.
Камени рассмеялся. Его ровные белые зубы сверкали на солнце.
— Но ведь ты хочешь поехать, только стыдишься в этом признаться. Жизнь прекрасна, Ренисенб, когда сестра и брат живут вместе. Я буду любить тебя и сделаю счастливой, а ты станешь «плодоносной пашней мне, твоему господину». Я не буду больше взывать к Птаху: «Любимую дай мне сегодня вечером», а пойду к Имхотепу и скажу: «Отдай мне мою сестру Ренисенб». Но здесь тебе оставаться опасно, а потому я увезу тебя на север. Я хороший писец, меня возьмут в любой богатый дом в Фивах, если я захочу, хотя, признаться, мне больше по душе сельская жизнь — поля, скот, песни крестьян во время уборки урожая и небольшая лодка на реке. Мне бы хотелось катать тебя по реке, Ренисенб. И Тети мы возьмем с собой. Она красивая, здоровая девочка, я буду любить ее и постараюсь быть ей хорошим отцом. Ну, Ренисенб, что ты мне скажешь?
Ренисенб молчала. Она слышала стук своего сердца, ощущала истому во всем теле. Но вместе со стремлением к Камени рождалась странная неприязнь к нему. «Только он дотронулся до моей руки, как слабость завладела мной… — думала она. — Потому что он сильный… У него широкие плечи… На губах всегда улыбка… Но я не знаю, о чем он думает, что у него в душе и на сердце. Нет между нами нежности… Мне тревожно рядом с ним… Что мне нужно? Не знаю… Но не это… Нет, не это…»
И тут вдруг она услышала свой голос. Но даже ей самой ее собственные слова показались неуверенными и неубедительными.
— Мне не нужен второй муж… Я хочу быть одна… Сама собой…
— Нет, Ренисенб, это не так. Ты не должна быть одна. Посмотри, как дрожит твоя рука в моей… Ренисенб вырвала у него свою руку.
— Я не люблю тебя, Камени. По-моему, я тебя ненавижу.
Он улыбнулся.
— Меня это не страшит, Ренисенб. Твоя ненависть так похожа на любовь. Мы еще поговорим об этом.
И удалился легкой, быстрой поступью — так движется молодая газель.
А Ренисенб не спеша направилась к пруду, где Кайт играла с детьми.
Кайт заговорила с ней, но Ренисенб, занятая своими мыслями, отвечала невпопад.
Кайт, однако, этого не заметила, как обычно, все ее внимание было обращено на детей.
Внезапно, нарушив воцарившееся молчание, Ренисенб спросила:
— Как ты думаешь, Кайт, выйти мне снова замуж?
— По-моему, да, — равнодушно отозвалась Кайт, не выказывая большой заинтересованности. — Ты молодая и здоровая, Ренисенб, и сможешь родить еще много детей.
— Разве в этом вся жизнь женщины, Кайт? Быть занятой по дому, рожать детей и сидеть с ними на берегу водоема в тени фиговых деревьев?
— Только в этом для женщины и есть смысл жизни, разве ты не знаешь? Ты ведь не рабыня. В Египте настоящая власть в руках женщин: они рожают детей, которые наследуют владения отцов. Женщины — источник жизненной силы Египта.
Ренисенб задумчиво, посмотрела на Тети, которая, нахмурившись от усердия, плела своей кукле венок из цветов. Было время, когда Тети, выпячивая нижнюю губу и чуть наклоняя набок голову, так походила на Хея, что у Ренисенб от боли и любви замирало сердце. А теперь и лицо Хея не всплывало в памяти Ренисенб, и Тети больше не выпячивала губу и не наклоняла набок голову. Раньше были минуты, когда Ренисенб, страстно прижимая к себе Тети, чувствовала, что ребенок — это часть ее собственного тела, ее плоть и кровь. «Она моя, моя — и больше ничья», — твердила она про себя.
Теперь же, наблюдая за Тети, Ренисенб думала:
«Она — это я и Хей…»
Тети подняла глаза и, увидев мать, улыбнулась. Серьезная и ласковая улыбка. В ней были доверие и радость.
«Нет, она это не мы с Хеем, она — это она, — подумала Ренисенб. — Это Тети. Она существует сама по себе, как я, как все мы. Если мы любим друг друга, мы будем друзьями всю жизнь, а если любви нет, то, когда она вырастет, мы станем чужими. Она Тети, а я Ренисенб».
Кайт смотрела на нее с любопытством.
— Чего хочешь ты, Ренисенб? Я не понимаю. Ренисенб ничего не ответила. Как облечь в слова то, что она сама едва понимала? Оглядевшись, она как бы заново увидела обнесенный стенами двор, ярко раскрашенные столбы галереи, неподвижную водную гладь водоема, стройную беседку, ухоженные цветочные клумбы и заросли папируса. Кругом мир и покой, доносятся давно ставшие привычными звуки: щебет детей, хриплые пронзительные голоса служанок в доме, отдаленное мычание коров. Бояться нечего.
— Отсюда не видно реки, — рассеянно произнесла она.
— А зачем на нее смотреть? — удивилась Кайт.
— Не знаю, — ответила Ренисенб. — Наверное, я сказала глупость.
Перед ее мысленным взором отчетливо встала панорама зеленых полей, покрытых густой сочной травой, позади которых раскинулась уходящая за горизонт даль удивительной красоты, сначала бледно-розовая, а потом аметистовая, разграниченная посредине серо-серебристой полосой — Нилом…
У нее перехватило дыхание от этого богатства красок. Все, что она видела и слышала вокруг, исчезло, сменившись чувством безграничного покоя и безмятежности…
«Если повернуть голову, — сказала она себе, — то я увижу Хори. Он оторвется от своего папируса и улыбнется мне… Скоро сядет солнце, станет темно, я лягу спать… И придет смерть».
— Что ты сказала, Ренисенб?
Ренисенб вздрогнула. Она не знала, что говорит вслух. И теперь, очнувшись, вернулась к действительности. Кайт с любопытством смотрела на нее.
— Ты сказала «смерть», Ренисенб. О чем ты думала?
— Не знаю, — покачала головой Ренисенб. — Я вовсе не… — Она снова огляделась вокруг. Как приятна была эта привычная сцена: плещется вода, рядом играют дети. Она глубоко вздохнула.
— Как здесь спокойно. Нельзя даже представить себе, что может случиться что-то страшное.
Но именно здесь возле водоема на следующее утро нашли Ипи. Он лежал лицом в воде — чья-то рука, окунув его голову в водоем, держала ее там, пока он не захлебнулся.
Глава 18
Второй месяц Лета, 10-й день
1
Имхотеп сидел, бессильно ссутулившись. Выглядел он гораздо старше своих лет — убитый горем, сморщенный, жалкий старик. На лице застыла растерянность и смятение.
Хенет принесла ему еду и с трудом уговорила поесть.
— Тебе нужно поддерживать свои силы, Имхотеп.
— Зачем? Кому нужны эти силы? Ипи был сильным, сильным и красивым — а теперь он лежит мертвый… Мой сын, мой горячо любимый сын! Последний из моих сыновей.
— Нет, нет, Имхотеп, у тебя есть еще Яхмос, твой добрый Яхмос.
— Как долго он проживет? Он тоже обречен. Мы все обречены. Что за несчастье обрушилось на наш дом? Я и представить себе не мог, что ожидает нас, когда привел в свой дом наложницу. Ведь я поступил по обычаю, одобренному людьми и богами. Я почитал эту женщину. За что же мне такая кара? Или это месть Ашайет? Она не хочет даровать мне прощения? Она не вняла моему посланию, ибо беда не покидает наш дом.
— Нет, нет, Имхотеп, не говори так. Прошло еще совсем немного времени с тех пор, как урну с посланием поставили в поминальном зале. Разве мы не знаем, как долго вершатся у нас дела, требующие правосудия? Как их без конца откладывают в суде при дворе правителя и как еще дольше приходится ждать, пока они попадут в руки визиря? Правосудие вершится медленно и в царстве живых, и в Царстве мертвых, но в конце концов справедливость восторжествует.
Имхотеп недоверчиво покачал головой. И тогда Хенет продолжала:
— Кроме того, Имхотеп, ты должен помнить, что Ипи не сын Ашайет, его родила тебе твоя сестра Ипи. Станет ли Ашайет так о нем печься? Вот с Яхмосом все будет по-другому. Яхмос поправится, потому что за него похлопочет Ашайет.
— Должен признаться, Хенет, твои слова меня утешают… В том, что ты говоришь, есть правда. К Яхмосу и вправду с каждым днем возвращаются силы. Он хороший, надежный сын, но Ипи, такой отважный, такой красивый… — И Имхотеп снова застонал.
— Увы! Увы! — с участием всхлипнула Хенет.
— Будь проклята эта Нофрет с ее красотой! И зачем только довелось мне ее увидеть!
— Сущая правда, господин. Настоящая дочь Сета, я сразу поняла! Обученная колдовству и злым наговорам, нечего и сомневаться.
Послышался стук палки, и в главные покои, прихрамывая, вошла Иза.
— Все в этом доме с ума посходили, что ли? — иронически фыркнула она. — Что, вам делать больше нечего, как осыпать проклятьями приглянувшуюся тебе бедняжку, которая развлекалась тем, что пакостила и досаждала глупым женам твоих сыновей, потому что они по своей дурости сами ее на это толкали?
