— Как ты можешь говорить такое, Ренисенб, когда тебе хорошо известно, что я из последних сил трудилась на вас всех после смерти вашей матери? — Однако тайное торжество продолжало звучать в ее голосе вместо привычного нытья.
Ренисенб опять посмотрела на шкатулку, и тут ее осенила новая догадка.
— Это ты положила золотое ожерелье с львиными головами в эту шкатулку. Не отрицай, Хенет. Я знаю.
Злорадного торжества как не бывало. Хенет испугалась.
— Я была вынуждена сделать это, Ренисенб. Я боялась.
— Чего ты боялась?
Хенет подвинулась на шаг и понизила голос:
— Мне его дала Нофрет. Подарила, хочу я сказать. За некоторое время до смерти. Она иногда делала мне подарки. Нофрет была не из жадных. Да, она была щедрой.
— То есть неплохо тебе платила.
— Не надо так говорить, Ренисенб. Я тебе сейчас все расскажу. Она подарила мне золотое ожерелье со львами, аметистовую застежку и еще две-три вещицы. А потом, когда пастух рассказывал, что видел женщину с ожерельем на шее, я испугалась. Могут подумать, решила я, что это я бросила отраву в вино. Вот я и положила ожерелье в шкатулку.
— И это правда, Хенет? Ты когда-нибудь говорила правду?
— Клянусь, что это правда, Ренисенб. Я боялась…
Ренисенб с любопытством посмотрела на нее.
— Ты вся дрожишь, Хенет, будто тебе и сейчас страшно.
— Да, страшно… У меня есть на то причина.
— Какая? Скажи.
Хенет облизала свои тонкие губы. И оглянулась. А когда вновь посмотрела на Ренисенб, у нее был взгляд затравленного зверя.
— Скажи, — повторила Ренисенб. Хенет покачала головой.
— Мне нечего сказать, — не очень твердо отозвалась она.
— Ты слишком много знаешь, Хенет. Ты всегда знала чересчур много. Тебе это нравилось, но сейчас знать много опасно — вот в чем беда, верно?
Хенет опять покачала головой. Потом зло усмехнулась.
— Подожди, Ренисенб. В один прекрасный день я буду щелкать кнутом в этом доме. Подожди — и увидишь.
Ренисенб собралась с духом.
— Мне ты зло причинить не сумеешь, Хенет. Моя мать не даст меня в обиду.
Лицо Хенет изменилось, глаза засверкали.
— Я ненавидела твою мать, — выкрикнула она. — Всю жизнь ненавидела… И тебя, у которой ее глаза, ее голос, ее красота и ее высокомерие, тебя я тоже ненавижу, Ренисенб.
Ренисенб рассмеялась.
— Наконец-то я заставила тебя признаться.
Глава 20
Второй месяц Лета, 15-й день
1
Старая Иза, тяжело опираясь на палку, вошла в свои покои.
Она была в смятении и очень устала. Возраст, думала она, наконец-то берет свое. До сих пор ей приходилось испытывать только телесную усталость, духом она была тверда, как в молодости. Но нынче, вынуждена была признать она, душевное напряжение лишало ее последних сил.
Теперь она без сомнения знала, откуда надвигается угроза, но дать себе послабление не могла. Наоборот, приходилось быть более чем когда-либо начеку, ибо она намеренно привлекла к себе внимание. Доказательства, доказательства, следует раздобыть доказательства. Но каким образом?
Вот тут она и осознала, что возраст стал для нее помехой. Она слишком устала, чтобы что-то придумать, заставить свой разум напрячься в созидательном усилии. Все, на что она осталась способна, была самозащита, следовало быть настороже, не терять бдительности, оберегать собственную жизнь. Ибо убийца — на этот счет она не заблуждалась — готов нанести очередной удар. А она не испытывала ни малейшего желания стать его жертвой. Оружием он изберет, несомненно, яд. Прибегнуть к насилию убийца не сможет, поскольку она никогда не оставалась одна, а была постоянно окружена слугами. Значит, яд. Что ж, придется искать противодействие. Еду ей будет готовить и приносить Ренисенб. Сосуд с вином и ковшик уже поставили ей в комнату, и, когда рабыня отпивала немного, она ждала еще сутки, чтобы убедиться в его безвредности. Она давно заставила Ренисенб есть и пить вместе с ней, хотя пока за Ренисенб можно было не беспокоиться. А глядишь, и вообще не придется. Но этого никто не знает.
Она сидела неподвижно, с трудом собираясь с мыслями для доказательства истины, и порой поглядывала, чтобы отвлечься, за маленькой рабыней, которая крахмалила и разглаживала складки на ее льняных одеяниях и перенизывала бусы и браслеты.
В этот вечер Иза особенно устала. Ей пришлось по просьбе Имхотепа обсудить с ним прежде, чем он поговорит с дочерью, вопрос о замужестве Ренисенб.
От прежнего Имхотепа осталась лишь тень. Он превратился в ссутулившегося и раздражительного старика. Исчезли спесь и самоуверенность. Теперь он целиком полагался на неукротимую волю и решительность матери.
Что касается Изы, то она очень боялась сказать что-то не то. Необдуманное замечание могло навлечь на кого-то смерть.
Да, наконец сказала она, это замужество — мудрое решение. И на поиски мужа среди более влиятельных членов их рода нет времени. В конце концов владения достанутся Ренисенб и ее детям по наследству, а ее муж будет всего лишь управляющим.
Итак, предстояло только выбрать между Хори — человеком кристальной честности, старым и верным другом, сыном мелкого землевладельца, чей участок граничил с их землей, и молодым Камени, который якобы приходится им родственником.
Иза долго раздумывала, прежде чем сделать выбор. Не то слово — и грянет беда.
Наконец заявила с присущей ей властностью, не допуская и мысли о возражении: Камени должен стать мужем Ренисенб, разумеется, если Ренисенб согласна. Объявить об этом решении и устроить свадебные торжества — весьма непродолжительные из-за недавних печальных событий в доме — следует через неделю. Камени превосходный молодой человек, у них будут здоровью дети. Более того, они любят друг друга.
Что ж, думала Иза, жребий брошен. На игральной доске сделан роковой ход. Теперь от нее ничего не зависит. Она поступила так, как сочла целесообразным. Если в этом есть риск, что ж, Иза любила посидеть за игральной доской не меньше покойного Ипи. Нельзя всю жизнь остерегаться. Хочешь выиграть — рискуй.
Вернувшись к себе, она настороженно огляделась. Особенно присмотрелась к большому сосуду с вином. Он был закрыт и запечатан точно так, как при ее уходе. Она всегда, уходя, опечатывала его, а печатку для сохранности вешала себе на шею.
Да, на такой риск она не пойдет, усмехнулась Иза. Не так-то легко убить старуху. Старухи умеют ценить жизнь, и большинство уловок им знакомо.
Завтра… Она позвала свою маленькую рабыню.
— Не знаешь, где Хори?
— Наверное, наверху, в гроте возле гробницы, — ответила девочка.
Иза была довольна.
— Поднимись туда к нему. Скажи, что завтра утром, когда Имхотеп и Яхмос уйдут на поля, прихватив с собой Камени, чтобы было кому вести счет, а Кайт будет играть с детьми у водоема, он должен прийти сюда. Поняла? Повтори.
Маленькая рабыня повторила, и Иза отпустила ее.
Да, план ее был безупречен. Разговора с Хори никто не подслушает, потому что Хенет она отправит с поручением под навес к ткачихам. Она расскажет Хори, что им предстоит, и они вместе обговорят все подробности.
Когда черная рабыня вернулась с известием, что Хори обязательно придет, Иза вздохнула с облегчением.
Только теперь, когда все было сделано, она почувствовала, как усталость разлилась по всему телу. И велела рабыне взять горшочек с душистыми притираниями и помассировать ей руки и ноги. Ритмичные движения навеяли покой, а бальзам снял ломоту в костях. Наконец она вытянулась на своем ложе, положив голову на деревянный подголовник, и заснула — страхи на мгновенье исчезли.
Когда много позже она проснулась, то почувствовала, что ей почему-то холодно. Руки и ноги окоченели, она не могла шевельнуть ими… Тело словно оцепенело. Она ощущала, как стынет ее мозг, парализуя волю, как все медленнее и медленнее бьется сердце.
«Это смерть…» — подумала она. Странная смерть — неожиданная, ничем о себе не возвестившая. «Так умирают старики», — подумала она.
И вдруг пришло убеждение: это неестественная смерть! Это удар, нанесенный из тьмы врагом. Яд… Но каким образом? Когда? Все, что она ела и пила, пробовали другие и остались живы — тут не могло быть ошибки. Тогда как? Когда? Последним проблеском угасающего сознания Иза пыталась проникнуть в тайну. Она должна знать, должна, перед тем как ей суждено умереть.
Она чувствовала, что тяжесть все сильнее давит ей на грудь, смертельный холод сжимает сердце. Дыхание слабело, стало болезненным.
Что сделал враг?
И вдруг из прошлого на помощь ей пришло беглое воспоминание. Кусочек овечьей кожи — отец показывал, как кожа способна впитывать яд. Овечье сало — благовонный бальзам, приготовленный на овечьем сале.
Вот каким путем добрался до нее враг. Горшочек с притираниями — необходимая принадлежность каждой египтянки. В них был яд…
А завтра… Хори… Он уже не узнает… Она не сумела ему сказать… Уже поздно.
