– Беги, сынок, один, пока жив, – велела Николаю Евлампия, – горе, конечно, но, похоже, Троша не жилец.
Заливаясь слезами, прижимая к себе собачку Фоку, Коля уехал. А Трофим неожиданно выздоровел, скончался Лешка Никитин. Умная Евлампия велела похоронить несчастного в могилу к господам, а на кресте добавить имя – Трофим. Барский сынок получил документы Лешки и пошел по жизни крестьянским сыном, старательно скрывая дворянское происхождение. Никто из крестьян не выдал тайны, даже когда стало понятно, что Советская власть установилась всерьез и надолго.
Я вытащила паспорт Корзинкина и подсунула деду:
– Приезжал ли сюда этот мужчина?
Прохор принялся напряженно всматриваться в фото, потом начал сморкаться.
– Вылитый Коленька, господи, выжил, значит, хозяин мой, услышал спаситель молитвы!
– Так не было тут Базиля?
Прохор, однако, почти не обращал на меня внимания.
– Вот радость-то, – причитал он, – сохранилась фамилия. Трошины-то детки Никитиными записаны. Приезжали сюда двое – мужчина и женщина. Алексей Иванович да Вера Ивановна, назвались внуками Корзинкина Трофима, все искали по деревне, может, кто документы какие сохранил, ту же купчую на дом. Только зря. У Евлампии-покойницы, экономки господской, правда, что-то было припрятано. Но после ее смерти Авдотья от греха все и пожгла – боялась. Очень Трошкины внучки убивались, даже адресок женщина оставила – на всяк случай.
– Не выкинули?
Прохор подошел к иконе и вытащил из-за божницы мятый листочек. Что ж, похоже, больше ничего не узнать. Базиль был тут, но дедок, очевидно, отходил куда-то, а Корзинкину и в голову не пришло, что в заброшенной деревне есть жилец.
Я вышла из дома и пошла вправо, к машине.
– Дочка, – крикнул дед, – на дорогу лево бери.
– У меня там машина.
– Ну и ну, – удивился Прохор, – той тропкой не проехать, и мосток развален, вперед бы подала да свернула мимо сторожки.
Я улыбнулась ему. Дед крякнул.
– Слышь, дочка, сделай милость, коли на автомобиле, съезди мне в аптеку, тут недалеко тебе будет, а мне недопехать. Купи валокордину пузырек, погоди, деньги дам, он теперь дорогой, зараза.
Не взявши дедовы рубли, я покатила в аптеку, потом, припомнив серые бесформенные ломти домашней булки, завернула в местный супермаркет с гордым названием «Победитель». У «Вольво» большой багажник, но все покупки туда не влезли, кое-что пришлось бросить на заднее сиденье. Ящики с макаронами и подсолнечным маслом, пакеты риса, пшена, перловки и неизвестной крупы «Артек», тридцать килограмм муки, двадцать пачек сливочного масла, горы тушенки, а еще чай, какао, конфеты, пятьсот стеариновых свечей, лампа «Летучая мышь», фляга с керосином, газеты, штук двадцать детективов, мыло, шампунь… Всю предстоящую зиму Прохор будет ходить в город только за пенсией, а возвращаться налегке. Подумав еще чуть-чуть, купила ему транзистор и запас батареек – все веселее жить.
Когда дед увидал, как я вылезаю из похожего на передвижной магазин «Вольво», у него на минуту пропал голос.
– Что это, зачем, не надо, – бормотал старик, пока я, отдуваясь, таскала мешки и коробки.
– Прохор, – строго сообщила я, – продукты и вещи велел передать Базиль Корзинкин, внук Николая. Бывший хозяин помнил вас и любил, это подарки от него. Весной приеду, привезу еще.
Дед заплакал, потом утер глаза.
– Эх, жена до радости не дожила, как звать-то тебя, дочка?
– Даша.
– Ты, Дарьюшка, назад поедешь и две дороги увидишь, обе к шоссе ведут, но ты, детка, по хорошей не езжай, а там, где бетонка лежит, сверни на проселок.
– Чего так?
Прохор помялся.
– Избенка стоит у оврага. Раньше в ней кузнец проживал – Никанор. Нелюдимый, молчун, вот и построился особняком. Дом давно брошен. А сейчас в нем сумасшедшие селятся. Поживут месяц и съедут. И сейчас один живет. По-русски ни бум-бум. Все говорил «мсье, мсье» – француз или притворяется. Вот я и думаю, зачем честным людям, да еще инородцам, в глушь забираться? Может, они маньяки или убивцы? От милиции прячутся, вон в газетах какие страсти-мордасти пишут.
Я поблагодарила деда и покатила назад. Дорога и впрямь разделялась, причем как-то незаметно, просто вдруг в кустах мелькнули бетонные плиты, абсолютно неприметные, когда едешь в Горловку. «Вольво» резво покатил, подскакивая на стыках. Сердце ликовало: кажется, Базиль нашелся.
Глава пятнадцатая
Кузнец и впрямь жил букой. Небольшой сруб прятался в лесу и летом, наверное, совсем незаметен. Но сейчас, когда основная масса деревьев потеряла листву, темные бревна резко выделялись на фоне голых стволов. На дорогу глядели три окна, в двух – стекла, крайнее забито фанеркой. Я подошла к сгнившему, покосившемуся крыльцу и крикнула:
– Эй, Базиль, выходи, Дарья Васильева по твою душу приехала.
В ответ тишина. Я дернула простую железную скобу, исполнявшую роль ручки. Дверь не шелохнулась, внутри ни звука, но видно, что в замочной скважине торчит ключ, следовательно, внутри есть люди, просто не желают отзываться.
– Базиль, не дури, – заорала я по-французски, – Сюзи в Париже с ума сходит, пожалей жену, старый кретин, хватит в Робинзона Крузо играть.
Замок залязгал, тяжелая дверь распахнулась, и на пороге появился высокий худой блондин в грязных потертых джинсах и толстом свитере. Он абсолютно не походил на Базиля. Не успела я удивиться, как странный жилец спросил на великолепном французском:
– Бог мой, вы из Парижа?
– Да, – ответила я, – очевидно, вы тоже?
– Просто безобразие, – обозлился «дикарь», – еще три дня осталось! Как они смели уже новых прислать, буду жаловаться в агентство! Уже второй раз беспокоят! И в деревне человек живет!
Я совершенно ничего не понимала и на всякий случай уточнила:
– Ищу господина Базиля Корзинкина, книгоиздателя из Парижа!
«Робинзон Крузо» помягчел:
– Значит, не будете ночевать?
– Нет.
– Ладно, заходите.
Я вошла в избенку и моментально стукнулась лбом о низкую притолоку. Потирая ушибленную голову, проследовала за хозяином в «зал». Внутри стояла железная кровать с древней панцирной сеткой, допотопный стол, два колченогих стула и кованый сундук, настоящий раритет. Любой сотрудник этнографического музея онемеет, заполучив такой. Скатертью служила газета, а на кровати никаких признаков постельного белья, лишь драное ватное одеяло и подушка в засаленном напернике.
– Ну, – весьма нелюбезно спросил француз, – объясните теперь по-человечески, что вам нужно?
Я решила поставить хама на место и, светски улыбаясь, прощебетала:
– Будем знакомы, баронесса Натали Макмайер.
Французы жуткие снобы, и этот не оказался исключением.
– Прошу, мадам, присаживайтесь, меня зовут Клод Рабель. Так какая проблема привела столь очаровательную особу в эту глушь?
Отметив, что титул сразу прибавил мне очарования, я сообщила:
– Разыскиваю приятеля, Базиля Корзинкина, сказал – поедет на денек в Горловку, и пропал.
– Как? – удивился в свою очередь Клод. – Разве вы приехали в Россию не по линии «Альбатроса»? Вы не экстремальная туристка?
– Кто? – обозлилась я окончательно. – Да объясните, в конце концов, что все это значит.
Рабель замялся. Видя колебания, я нагло добавила:
– Пока не пойму, что к чему, не уеду.
Клод вздохнул. Наверное, решил, что от такой хамки нелегко отделаться.
История оказалась интересной. В Париже господин Рабель работает управляющим крупной фирмой. День-деньской крутится как белка в колесе. Раздражает все – избалованные и глупые клиенты, тупые подчиненные. Дома поджидает взбалмошная женушка и трое деток милого подросткового возраста. Короче, покоя нет ни днем ни ночью.
Пару лет назад врачи обнаружили у Клода язву желудка и положили его в больницу. Там он познакомился с весельчаком Александром. Алекс рассказал Клоду о потрясающем отдыхе, который организует совместное русско-французское турагентство «Альбатрос». Экстремальный туризм. Стоит весьма и весьма недешево, зато какие ощущения! Все туры строго индивидуальны, можно заказать, что душе угодно.
Едва выйдя из больницы, Клод побежал на улицу Роти. Алекс предупредил, разговоры стоит вести только с дамой по имени Элен, и нужно сказать, что адресок дал Александр. Дело-то не совсем законное.
Элен, мило улыбаясь, принялась рассказывать ошарашенному Клоду об услугах. Можно посидеть месяц в российской тюрьме или в лагере, поехать в заброшенную провинциальную деревню и вести там жизнь аборигена. Предлагалось еще весьма щекочущее нервы и любимое многими приключение – стать жертвой насильника или самому превратиться в палача. Одни выбирают роль бомжей, другие – сутенеров, третьи просто живут в спальном районе Москвы четыре недели, имея только триста российских рублей. Бодрит и заключение в психиатрическую клинику…
Клод подумал, подумал и решил стать зеком. Уже через две недели его встречали в московском отделении «Альбатроса». Красивая, статная брюнетка по имени Лола отобрала паспорт, сказав:
