Адамыч сокрушенно помотал головой и, вытянув губы длинной трубочкой, потянул в себя огненный – из-за высокой температуры и крепости – чай.
Две кружки безобидного, казалось бы, напитка подействовали на Адамыча удивительным образом, будто старик потребил бутылку шампанского. На щеках появился румянец, губы то и дело расплывались в улыбке, а рассказ прерывал тихий, дребезжащий, как трамвайный звонок, смех.
– Еду сегодня на эскалаторе и от скуки рекламу на стенках рассматриваю. Висят подряд три огромные картинки. По бокам – про коньяк и водку, какие они замечательные, бутылки такие красивые, а в середине – про пьяницу. Рожа опухшая, красным зарисована, рядом написано что-то про стыд и совесть. Я вот думаю: они нарочно их все рядом повесили, чтобы народ повеселить, или нечаянно так получилось?
Макс и сам (кажется, при переходе с «Курской» на «Чкаловскую» или на эскалаторе «Новослободской») видел подобный «триптих»: на первом щите – реклама коньяка «Черный аист»; на втором – грубо намалеванный мужик с отекшей, небрежно затушеванной красным карандашом физиономией в сопровождении изречения Сенеки о том, что пьяный совершает много такого, чего, протрезвев, стыдится. Что-то в этом роде. Третьим, завершающим творением человеческой мысли и компьютерной графики в этом «триптихе» была реклама водки, где рядом с бутылкой беленькой наличествовала девица с томно прищуренными глазами и сладострастно приоткрытым красным силиконовым ртом. Помнится, тогда у него мелькнула мысль. Точнее, даже две. Первая: с чего бы это для метро, самого популярного вида транспорта, сделано исключение? Известно ведь, что реклама спиртных напитков и даже пива в общественных местах категорически запрещена (как, впрочем, и табака, хотя пачки сигарет на рекламных щитах Московского метрополитена встречаются на каждом шагу). И вторая: социальная реклама о вреде пьянства в окружении щитов, рекламирующих алкоголь, – это тонкая издевка над законодательством или, напротив, условие федеральной антимонопольной службы, разрешившей пропагандировать здесь коньяк и водку только при наличии противовеса в виде опухшей похмельной рожи и упреждения от мудреца Сенеки?
Получив от Адамыча приглашение «заходить, если что», Кривцов вернулся к Митричу. Тот по-прежнему спал. На лбу и тыльной стороне ладоней сверкали крупные капли пота. Макс, стараясь не разбудить пациента, проверил пульс. Тот был хорошего ритма, наполненный. Кривцов удовлетворенно потер ладони: теперь он был уверен, что поставит Митрича на ноги. В фигуральном смысле.
Мысль о том, что этот человек – Витек врать не будет! – добровольно стал инвалидом, не давала Кривцову покоя. Спрашивать об обстоятельствах, при которых он лишился обеих ног, у самого Митрича вряд ли стоит. Вон даже Симонян и Адамыч, когда новенький полюбопытствовал насчет происхождения инвалидности Митрича, нахмурились и сказали, что не их ума это дело. Хорошо, не послали.
Вспомнив о Симоняне, Макс решил и ему нанести визит. Надо было чем-то занять время в ожидании результатов отправленного вчера с Андрюхой послания.
Симонян опять корпел над бумагами. Однако, подняв на звук шагов глаза, кажется, даже обрадовался гостю:
– О-о-о, Максим! Решил навестить старика? А я грешным делом думал: получил свое – и больше не заявишься. Пиво будешь? С копчеными свиными ребрышками, а? Вредно, конечно, но вкуснотища! Нектар с амброзией! Я, кстати, еще не обедал. Только недавно вернулся. В Музей метро на «Спортивную» ездил, а потом на «Университет» – на склад забытых вещей зарулил. Приступил, понимаешь, к работе над главой «Что пассажиры забывают в метро?», а материала не хватает. И на удачу в музее с такой удивительной женщиной встретился! Сорок лет метрополитену отдала – начинала дежурной у эскалатора, а на пенсию с должности начальника целой ветки уходила. Это, брат, тебе не фунт изюма! Если с армией сравнивать, почитай, Нина Ивановна – генерал-лейтенант в отставке. Умница какая! А память!.. Не нам с тобой чета.
Под пиво и ребрышки Симонян поведал Кривцову множество удивительных историй. Нина Ивановна, например, вспомнила случай, как однажды, приехав на склад забытых вещей с обычной ревизией (такие проводятся раз в три месяца, чтобы сделать опись не востребованных в течение девяноста календарных дней предметов и подготовить их к утилизации), она и другие члены комиссии увидели стоящий посреди камеры хранения… мотоцикл. Оказалось, его обнаружили на одной из станций. Стоял себе, прислоненный к колонне. Объявился ли потом хозяин, Нина Ивановна сказать не могла – не интересовалась, зато прекрасно помнила, какое строгое разбирательство устроила по этому поводу своим подчиненным. Это ж чем надо было заниматься, чтоб не увидеть, как через турникет тащат этакую громадину!
Макс, сосредоточенный только на одном и еле сдерживавший свое нетерпение, выдал наконец реакцию. Изобразил удивление и головой покачал:
– Ни фига себе! А рояли в метро не находили?
– Рояли – нет, – подхватил иронию Симонян. – Зато других музыкальных инструментов сколько хочешь. Чуть не каждый месяц столько набирается, что впору два оркестра создавать – струнный и духовой. И контрабасы, и виолончели на склад доставляли, а однажды даже геликон – знаешь, такая огромная-преогромная труба. Но больше всего маленьких скрипок, какие детям покупают.
– Это я понимаю, – развеселился Макс. – Сам был свидетелем… Со мной в вагоне ехал пацан лет девяти. Весь чистенький, прилизанный, а моська шкодливая до невозможности. Сидит напротив, ногами болтает, рядом футляр со скрипкой. Поезд начинает тормозить, диктор объявляет название станции, он подхватывается – и к выходу. Без скрипки. Я вперед дернулся, хотел крикнуть: мол, пацан, инструмент забыл, а он прямо в дверях обернулся и так со злорадством на скрипку посмотрел! Прощальный взгляд, так сказать…
– Вот-вот, – нетерпеливо закивал Грант Нерсессович, которого больше устраивало, когда он один говорит, а слушатели внимают. – Первым в рейтинге популярности, как думаешь, что идет?
– Ну зонтики, наверное, перчатки, книжки.
– Не угадал. Огромные китайские баулы – клетчатые, красно-синие… Ну знаешь же, видел сто раз… Со строительным инструментом и рабочей одеждой. Удивлен? Гастарбайтеры их нарочно в метро оставляют. Хитрость такую придумали. Перед тем как домой в отпуск отбыть, складывают в сумку молотки, рубанки, ножовки, шпатели, валики. И «забывают» все это добро на одной из станций. Тащить-то сначала на родину, а потом обратно в Москву – геморрой. За камеру хранения на вокзале платить надо. А стол находок – бесплатный. Все продумано: вернулся в столицу – и сразу на станцию «Университет». Дескать, так и так, месяц назад забыл в метро рабочий инструмент. А ему: «Получите, в целости и сохранности». При мне сегодня девчушка из служащих метрополитена такой вот баул в стол находок приперла. Два пролета по лестнице еле проволокла.
А поверх сумки, между ручек, еще и тубус пристроила. Ну, эту штуку с чертежами кто-то, видно, по-настоящему посеял.
– У них там, наверное, помещение размером со станцию…
– Ага, как же! – огорчился Симонян. – Девчонки вместе со всем барахлом ютятся в двух небольших комнатах.
– А вас что, прямо туда запустили?
– Не положено, инструкуция строго запрещает. Но я и через окошечко очень даже хорошо с ними пообщался. Девчонки рассказали, что им и золотые кулончики приносили, и дорогие кейсы с документами, и женские туфли – чаще всего почему-то по одной. Ты мне скажи: в каком это состоянии должна быть дама, чтобы потерять туфлю с ноги и не заметить?
– Всякое бывает, – улыбнулся Макс. – Мы как-то с бывшей женой в гости к ее подруге на день рождения ехали. Абсолютно трезвые. Идем на «Белорусской» по мостику, вдруг у нее туфля с правой ноги раз – и слетела. Между прутьев проскользнула – и на рельсы. Я вниз, к дежурной. А у них, оказывается, на такой случай даже особое приспособление есть. Что-то вроде багра. И вот этим крюком на конце палки она так ловко туфлю подцепила… Едем часа через четыре обратно – и на том же самом мостике, с той же самой ноги у жены снова туфля слетает. И опять на рельсы. Дежурная, скажу честно, мне уже не улыбалась. Туфлю вытащить вытащила, а в руки не отдала, на пол кинула. Наверное, решила, что издеваемся.
Когда с пивом и ребрышками было покончено, Грант Нерсессович дал понять, что ему пора за работу. Максим поднялся, но, прежде чем уйти, попросил что-нибудь почитать. Симонян задумался:
– Книг у меня много… В основном по архитектуре и строительству – это тебе вряд ли интересно. Альбомы, выпущенные метрополитеном к своим юбилеям. Но там общая информация – о самых длинных и самых коротких перегонах, глубине залегания станций, лучших работниках… Есть несколько книг на английском – о лондонском, нью-йоркском и пекинском метро. У тебя как с инглишем? Неважно? Все равно возьми – хоть картинки посмотришь. А лучше знаешь что? – Глаза старого армянина загорелись тем огнем, какой бывает, когда человек вдруг решает поделиться с другим чем-то бесконечно дорогим и сокровенным. – Дам-ка я тебе почитать предисловие к моей книге и пару-тройку готовых глав. Согласишься быть моим рецензентом?
