– Ладно, будет – так принесешь, нет – и без нее обойдемся, – будто даже с досадой подытожил Митрич, но Макс видел, как приятна ему эта забота.
Старик помолчал, хмуря лоб, приподнялся на локтях и ткнул пальцем в Максима:
– А к Гранту ему идти не надо. Вдруг этот парень где-нибудь сболтнет, что видел в подземелье мужика с земли. По нему ж сразу видно, что не наш… Приметы опишет, и нагрянут сюда эти, в масках и с автоматами. Мало того что его арестуют, и у нас тут все погромят.
– Думаешь? – В голосе Коляна прозвучало сомнение. – Тогда не надо. Не убьют же они там друг друга!
– Да ладно вам, – легкомысленно тряхнул светло-русой шевелюрой Кривцов. – С чего этому пацану с ментами откровенничать? Да и вообще контачить? Такие, как он, ментуру похлеще вашего ненавидят. Пойду послушаю – хоть развлекусь.
– Ну, иди, – неохотно разрешил Митрич.
…У Гранта Нерсессовича и его юного визави был период молчаливого перемирия. Хозяин и гость пили чай с крошечными сушками. Симонян предложил Максу присоединиться и отлил из своей полулитровой кружки половину густо-коричневой жидкости в бокал, бок которого украшала полустертая картинка – в ней едва угадывались какие-то горы. «Наверное, Арарат», – решил Максим, молча потягивая чай. Краем глаза посмотрел на визитера: нормальный, домашний мальчик. Увидел бы где в другом месте, вообще решил бы, что из «ботаников». Однако «ботаники» сидят дома или в библиотеке за книжками, а не лазят по подземным клоакам.
– Мы вот тут с молодым человеком не сошлись во мнении по одному принципиальному вопросу, – доложил вновь прибывшему участнику «научной дискуссии» Грант Нерсессович. – Если быть точным – в терминологии. Он категорически против того, чтобы его сверстников, которые устраивают в метро всевозможный экстрим, называли метрофанатами. Я ему: «Позвольте, но это ж расхожее, устоявшееся понятие…»
– Ну и что, что устоявшееся?! – ощетинился парень. Перемена с ним за одно мгновение произошла разительная: теперь он напоминал ощерившегося уличного «волчонка». – Эти уроды, которые ездят на сцепках вагонов и прыгают на крышу поезда с мостков – не метрофанаты, а метродебилы, а настоящие, как мы, собирают информацию, чтобы была полная летопись.
Кривцов вдруг подумал, что пацан вполне мог бы вписаться в ряды первых комсомольцев, отправлявшихся строить Комсомольск-на-Амуре, или их не менее идейных и активных внуков, мчавшихся через всю страну к месту проложения очередного участка Байкало-Амурской магистрали. И те и другие, как и этот пацан, наверное, глотки бы перегрызли тем, кто помешал бы им написать летопись или посмел своим поступком опозорить гордое имя «комсомолец». Откуда-то из глубины памяти – не собственной, а генетической – всплыла стихотворная строчка: «Если тебе комсомолец имя…»
– А что, такие вправду есть? Ни разу не видел…
Конечно, про метрофанатов Кривцов и читал (Интернет-то на что?), и слышал, но сейчас внутренним чутьем понял, что именно совместная просветительская работа может примирить двух яростных оппонентов. И оказался прав.
Грант Нерсессович и Дмитрий (так церемонно представился Кривцову мальчишка) бросились наперебой рассказывать Максу о случаях из разряда тех, от которых мурашки, как безумные, бегают. У юного метрофаната подобных историй, само собой, оказалось больше…
– Стою раз на «Арбатской»-синей, жду вагон с номером восемьсот сорок восемь, чтоб сфотографировать. У меня инфа, что он где-то в середине поезда. В каждом составе, пока поезд тормозит, четыре вагона обежать успеваю. Моего все нет. Десятка три составов уже прошло. Линия недлинная, значит, тот, где мой вагон, мимо уже точно прогромыхал. «Что-то тут не то, думаю», – и решил сместиться сначала в один конец платформы, а если через час не повезет, то в другой.
– Постой! – Максим свел глаза к переносице, изображая полного дебила. – А с чего ты вдруг решил тот вагон сфотографировать?
– Как это с чего? – непонимающе вытаращился на него Дмитрий. – Чтоб был. У нас в картотеке почти все вагоны есть, чуть больше полусотни только не снято.
– Я где-то читал, что по линиям московского метро ездит чуть больше четырех тысяч вагонов. Если я, конечно, ничего не путаю. И ты хочешь сказать, что все они у вас, кроме полусотни, сфотографированы и запротоколированы?
– Ну да, – никак не врубался в его вопросы Дмитрий. – А что такого? Мы все, что будет интересно потомкам, фиксируем. А ты, оказывается, не такой уж метроюзер, раз помнишь число вагонов.
Кривцову показалось, что в голосе «профи» прозвучало некое подобие уважения. Парень наморщил лоб, вспоминая, на чем остановился, и продолжил:
– Так вот, тащусь как раз под мостиком, смотрю номера вагонов. Двери закрываются, поезд трогается, вдруг какая-то телка как завизжит! Я глаза наверх, откуда визг, потом вниз, куда она вылупилась. Поезд ход набирает, а на крыше у него придурок какой-то лежит. Ну, понятное дело, потом его с этой крыши шпателями соскребали. Размазало, как масло по бутерброду.
Макс на мгновение прищурил глаза, будто что-то вспоминая или представляя:
– А почему размазало-то? Свод же у тоннелей высокий.
– Кто тебе сказал? – высокомерно скривился пацан. – Он высокий только на выходе, а дальше от него до крыши сантиметров двадцать, не больше… Я момент, когда состав с тем крези в тоннель входил, конечно, заснял, – хвастливо добавил Дмитрий. – У нас в картотеке специальный раздел есть, посвященный метродебилам.
Дальше настала очередь Гранта Нерсессовича. Он тоже много интересного знал про метроэкстремалов. Дмитрий от термина Симоняна был не в восторге, даже поморщился, но возражать не стал. «Уже хорошо», – с удовлетворением отметил про себя Кривцов.
По словам Симоняна, во многих тоннелях, которые пробивали перед войной и в войну, есть специальные выступы, заканчивающиеся на уровне вагонных окон. Сделаны они были на случай пожара или какого другого ЧП: чтобы люди могли выбраться. Выступы неширокие: сантиметров тридцать, но, стоя на них, вполне можно уберечься от проносящегося мимо состава или добраться, ставя одну ногу перед другой, до ближайшей станции.
Пару лет назад у метроэкстремалов было такое развлечение: незаметно спрыгнув на рельсовое полотно, пробежать несколько десятков метров по тоннелю, забраться на такой порожек, сесть там на корточки, скрючившись в три погибели и подтянув колени к подбородку, и строить страшные рожи сидящим в проносящемся мимо поезде пассажирам. Некоторые даже маски, купленные в магазине ужасов, на физиономию натягивали.
– Точно, было, – солидно поддакнул Дмитрий. – Это из-за них потом на входах в тоннели специальные датчики поставили, чтоб фиксировать проникновение. Включают перед приходом первой электрички, а когда уходит последняя – выключают.
– Одно время еще была мода в русскую рулетку играть, – вздохнув, продолжил просвещать Макса Симонян.
– Это вы про зеркала? – уточнил Дмитрий.
– Ну да, – кивнул Нерсессыч. – Почему дежурные по станции все время предупреждают, чтоб не заходили за белую линию? Потому что зеркалами на первом и последнем вагоне запросто сшибить может. Так эти метродебилы… – Слово выскочило у Симоняна случайно; произнеся его, старик даже будто поперхнулся, а Дмитрий самодовольно улыбнулся. – Так вот, они, – кашлянув, продолжил Симонян, – игру такую придумали: появляются огни поезда в тоннеле, и кто-то из веселой компании на самый край платформы шагает и ждет. По их кретинским правилам отскочить назад можно лишь за полсекунды до того, как зеркало на месте башки окажется. Отпрянул чуть раньше – все, проиграл. А некоторые, чтоб адреналину добавить, еще и глаза зажмуривать додумались. Многим тогда пустые-то головы посносило.
– Не напрочь, конечно, – с видом знатока добавил Дмитрий. – Но диагноз «черепно-мозговая травма, не совместимая с жизнью» кое-кому из них поставили. Есть такие, что на сцепках вагонов ездят. Тоже, кстати, запросто расплющить может – при резком, например, торможении.
– И все это, обратите внимание, формально здоровые люди, – заметил Симонян. – Нет, конечно, с головой у них определенно проблемы, но отнюдь не такие, чтобы этим заинтересовалась психиатрия. А есть действительно больные. Помните, пару лет назад газеты писали про метроманьяков, которые сталкивают людей под прибывающие поезда? У меня тогда создалось впечатление, что такими психами метро чуть ли не кишмя кишит.
– Ну да, – поддержал недавнего оппонента Дмитрий. – А случай, зафиксированный по всем правилам – милицией и психушкой, – был всего один.
– Ошибаетесь, коллега, – возразил Грант Нерсессович, – по крайней мере, три.
– Правда?! – изумился Дмитрий и полез в карман за блокнотом и ручкой, чтобы записать информацию.
Легкой иронии, с которой Симонян произнес слово «коллега», и лукавства в глазах старика Дмитрий не заметил.
