— Нет, Медвежонок, никто там не живет, — тихо выговариваю я.
— А вот и живет, — выкрикивает сын, и у меня возникает тревожная мысль, что он спорит со мной уже по-любому поводу. — Тимур, скажи маме!
Стараюсь не сердиться еще и из-за этого выпада.
— Можем забрать ее в дом и подождать, не выползет ли оттуда кто-нибудь, — предлагает Тихомиров нейтральным тоном.
— Бомба! — выкрикивает Миша довольно и бросает ракушку мне. — Держи, мама!
А я, как только до меня доходит предположение, что из этой ракушки может кто-нибудь выползти, прихожу в ужас и тотчас роняю всученную сыном находку. При этом еще взвизгиваю и отскакиваю назад.
— Боже, мама, — копирует Миша фразу и тон, который я не раз использовала с собственной матерью. — Держи ты, Тимур. А то мама ненадейная… ненадеждая…
— Ненадежная, — подсказываю машинально.
И, конечно же, этот термин мне по отношению к себе совсем не нравится. Настроение испорчено окончательно. Хоть я и стараюсь сохранять невозмутимый вид, когда хочется попросту разрыдаться.
Еще и Медведь этот…
— В пятницу мне нужно появиться на одном мероприятии, — сообщает он, после того как вносит в Мишину комнату чертову ракушку. — Подумай, что надеть.
— У меня ничего, кроме шорт, нет, — почти не вру.
Но Тихомирова такой поворот не останавливает. Пронизывает меня недовольным взглядом и добавляет:
— Я тебе завтра карту дам и Дениса с машиной. Съездишь и купишь, что надо.
Что я должна ответить? Будто у меня есть выбор!
— Хорошо.
28
Птичка
Одну из тем, которую обсуждали Тимур и Миша в первую их прогулку, я все-таки выясняю. Точнее, догадываюсь по факту, когда застаю сына писающим стоя.
— Меня Тимур научил, — поясняет пару минут спустя, когда я осторожно интересуюсь, кто ему показал этот способ. — Так делают все мужчины. Я тоже мужчина. И ты не должна заходить в туалет, когда я там, — серьезно проговаривает он, глядя на меня сейчас точь-в-точь, как Тимур — из-подо лба, но в какой-то особенной манере. Словами объяснить невозможно, но она у них идентична. Как ребенок и взрослый могут быть настолько похожими? — Ты — женщина.
Последнее звучит уже пренебрежительно. Надеюсь, это у него получается неосознанно.
— Да, но я твоя мама, а ты еще… — не договорив, сама себя останавливаю. Если назову Мишу сейчас маленьким, он, очевидно, воспримет это в штыки. — Хорошо. Ты прав. Я не буду заходить. Но если тебе вдруг понадобится помощь, ты все еще можешь меня позвать.
— Не понадобится, — заверяет сын. — Тимур справляется сам, и я смогу.
— Да, конечно… — реплика вновь получается оборванной. Я не знаю, что еще сказать, чтобы не вызвать у Миши очередной протест. — И все же, если позовешь, я всегда приду. Просто помни об этом.
— Ладно, мам, — бросает сын, будто отмахиваясь, а у меня сжимается сердце.
Стараюсь не зацикливаться на этом. Вчера я взялась за книгу по детской психологии, которую закачала в телефон еще в первый год после Мишиного рождения. Похоже, кризис трех лет нас не миновал. В этом нет ничего страшного, и проблем на ровном месте я искать у сына не собираюсь. Но как-то так получается, что его обособленность и независимость я переживаю тяжелее, чем он сам.
— Ну, раз ты готов, пойдем, — беру Мишу за руку и веду вниз. — Поможешь мне с завтраком.
На рассвете, когда Тихомиров уходил, я проснулась. Он, заметив это, на пару секунд задержался, будто колеблясь. Показалось даже, что вернется в постель и инициирует близость. Однако этого не произошло. Тимур лишь сообщил, что сегодня с Мишей будет Инга, и ушел.
В сад малышу еще рано, но по дому он уже свободно гуляет, выходит с нами на улицу и в целом чувствует себя замечательно. Если няня возобновляет свою работу, это значит, что я возвращаюсь к своим обязанностям на кухне. Последнему я только рада. Не привыкла сидеть без дела. Да и меньше времени останется додумывать всякую ерунду и накручивать себя ненужными переживаниями.
Пока я готовлю Тихомирову завтрак, Миша не может дождаться его появления. Даже планшет с мультиками его не увлекает. Все время в дверной проем поглядывает и подхватывается на малейший шорох.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Тимур приходит после восьми, — подсказываю я. — Смотри на циферки на планшете. Восьми еще нет.
— А сколько еще ждать?
— Что там написано?
— Семь. Пять. Семь.
— Ну, еще минут десять его точно не будет.
— Это долго?
— Жди цифр — восемь, один, ноль.
— Восемь. Один. Ноль, — старательно повторяет малыш несколько раз, чтобы запомнить.
Миша относительно притихает, и я принимаюсь за готовку.
Диане сразу после семи набила сообщение, чтобы она не спускалась и еще поспала. Остальные ребята так рано и подавно не встают. Шум и суета начнется только в районе девяти, и я уже с нетерпением жду этой приятной возни.
Пока руки выполняют привычную работу, воображаю шуточки парней и улыбаюсь своим мыслям. Как-то так получается, что Тимур застигает меня врасплох. Я даже подскакиваю, когда он неожиданно возникает рядом.
— О чем задумалась? — как обычно, бесцеремонно впивается в меня взглядом.
— Ни о чем, — с трудом выговариваю и опускаю взгляд.
Странно, что Миша не «предупредил» меня о появлении Тихомирова. Он-то, как правило, встречает его громко. Почему в этот раз молчал? Тем более так ждал. Замечая, как они с Тимуром переглядываются, чувствую себя в центре какого-то заговора.
— Когда я сказал, что Инга возвращается, не говорил, чтобы ты шла на кухню.
Почему каждая его фраза сформулирована так, будто он Господь Бог? По интонациям звучит именно так.
Поджимая губы, опускаю лопатку в кашу и начинаю усиленно ее мешать.
— Миша здоров, мне больше ничего не мешает вернуться к своим обязанностям.
Тимур продолжает молча на меня смотреть. Он собирается сесть за стол, в конце концов? Неужели мало общения в спальне? Хотя какое там общение… Однако я все же очень надеюсь, что он не станет смущать меня перед командой.
О чем я ему и сообщаю. Возможно, не самым лучшим образом.
— Слушай, давай в течение дня держать дистанцию. Не хочу, чтобы кто-нибудь из ребят что-то не то додумал, — выговариваю и краснею.
Остаюсь собой довольна ровно до того момента, пока Тимур мне не отвечает.
— Ты спишь в моей спальне, Полина. В моей постели, — напоминает с какой-то приглушенной злостью. — Что еще они могут додумать?
Я так смущаюсь, что ничего ответить ему не могу. К счастью, Тихомиров хорошо знает меня и, когда я, скукожившись от дискомфорта, молча отворачиваюсь, оставляет меня в покое.
Правда, ненадолго.
Кажется, что он расчетливо ждет, пока мое дыхание выровняется, чтобы продолжить допрос.
— Забыл вчера спросить, ты купила платье?
Я снова краснею, так как прекрасно помню, почему ему после тренировки было не до разговоров.
— Купила, — коротко отвечаю и берусь за орехи.
Тимур любит, когда они крупно порублены ножом. Никакой механической обработки не признает, утверждая, что машина на любом режиме неизбежно превращает их в пыль. По мне так глупость, но желания барина — закон.
— Красивое?
На этот вопрос я не отвечаю. Просто потому, что меня снова клинит. К сожалению, у меня нет пособия с инструкцией, как вести себя с напористым Медведем. А выдумывать каждый раз что-то свое сообразительности не хватает.
— Очень красивое, — выкрикивает Миша со своего места. Вот сидит и подслушивает, а этот Медведь никак не уймется. — И мама красивая!
— С последним согласен, сын.
Едва грубый голос Тихомирова стихает, я вместе с ним дышать прекращаю. Миша тоже молчит. Когда поднимаю взгляд, вижу, что они оба пребывают в таком же замешательстве. У Тимура это обращение явно непроизвольно вырвалось. А малыш, очевидно, не может понять, как воспринимать слово «сын»: как то самое «сынок», которое люди часто бросают даже чужим детям, или что-то большее. В любом случае, Тихомиров никак иначе кроме как «ребенок», «малец» и «пацан» его не называл. Один раз выговорил «Миша», и то не в прямом обращении.
