Я сидел совершенно потрясенный. Ведь я абсолютно ничего этого не заметил. С ума сойти!
– Ну вот, – продолжила она. – А я потом у Петра Яновича спросила, мол, кто это? А он на меня так внимательно посмотрел, и говорит: "Да ты не волнуйся, это Глеб – он у меня в отделе работает. Толковый парень. Если нужен – хватай, я его здесь придержу". Он сразу все понял, потому что меня знает с рождения. Я покраснела, фыркнула, мол, таких везде на рубль ведро, а что толку. Петра Яновича не обдуришь…
– Да уж.., – сказал я. – Не повезло тебе. Дурак я оказался. Набитый.
– Просто ты невнимательный, – сказала Валентина голосом своей педагогической мамы.
Я промолчал, и правильно сделал. Потому что у меня к горлу подступил комок, и все равно я не смог бы произнести ни слова. Кроме того из глаз потекла какая-то жижа, и все предметы стали расплывчатыми.
– Что это с тобой, – испуганно воскликнула Валентина. – У тебя спина трясется!
– Это… Это такое упражнение для дельтавидных мышц, – выдавил я, глотая свой комок.
А в голове сама собой образовалась фраза: "Испить свою чашу до дна". Она прозвучала настолько отчетливо, что я даже испугался. А потом успокоился. Все вдруг стало понятно. Вот Валентина – это моя чаша. Мне предстоит ее испить. Сколько времени это будет продолжаться – неясно. Ясно только, что я предпочту растянуть удовольствие. Возможно, в чаше яд. Тогда я умру от счастья.
Валентина не дала мне разобраться с этой аллегорией до конца.
– Глеб… Ну, Глеб же!
– Слушаю и повинуюсь, о, госпожа! – сказал я глядя ей в глаза.
– Скажи все-таки, у тебя были женщины до меня?
– В каком смысле?
– В прямом. В сексуальном – в каком же еще!
– Были. Зачем они тебе понадобились?
– Сколько?
– Три. Или четыре. Или пять. Не помню уже.
– Куда же они подевались?
– Исчезли. Растаяли в житейской суете, – я развел руками и сделал озадаченное лицо.
– Значит, они были глупые?
– Почему глупые? Умные. То есть, всякие. Они же были в сексуальном смысле.
– Почему же они растаяли?
– Не знаю. Ну, не знаю я, почему они растаяли! Не сложилось. Не склеилось. И бог с ними. Их нет. И никогда не было. И не напоминай мне о них. Я их всех теперь ненавижу. Зачем они были?!
– И ты с ними вот так же разговаривал?
– Нет, – сказал я. – Вот так – нет. Это совершенно точно. До таких глубин я еще ни с кем не добирался. И даже близко не сидел! Все! – я поднялся. – Сейчас я еще сварю кофе. Но это строго последний раз. Потом идем спать.
– Хорошо, – согласилась она. – Вместе будем, или как?
У меня возникло ощущение, что меня стукнули под дых. Я сел за стол, уперся локтями в столешницу, обхватил голову руками и уставился на нее. Но она сделала то же самое, и пришлось отвечать.
Я сказал:
– Спать будем так, как ты захочешь. Хочешь – валетами, а хочешь – я буду спать на потолке.
Она прыснула от смеха, но потом сделалась серьезной.
– Но ведь я ничего не знаю, как это делается. Только теоретически.
– Это сделается естественным порядком. Ты только не планируй ничего, и не пытайся вникнуть в суть процесса. Иначе все кончится очень плохо. Наступит атрофия мышц и паралич конечностей. А также всеобщая вялость. И кое-что еще. Это я тебе заявляю как мужчина.
– А вдруг все получится плохо?
Я встал и с остервенением принялся варить кофе. Но когда я оглянулся, я понял, что придется отвечать. Ибо Валентина ждала ответа. Эта женщина была из породы людей, которые получают ответы на все свои вопросы. На их вопросы никто не имеет права не отвечать. И я начал ответ.
Я сказал:
– Если получится плохо, в этом буду виноват только я. В этом всегда виноват мужчина.
– Почему?
– Так уж заведено.
– Я ведь серьезно спрашиваю!
– А я серьезно и отвечаю. Абсолютно то же самое происходит у кошек, собак и бабочек. Но они не обладают способностью к самоанализу и самокопанию, не задают глупых вопросов, посему все и свершается во славу Божию. Ты же, уподобившись Сальери, хочешь разъять гармонию, как труп. Но труп гармонии не имеет с гармонией ничего общего.
– Но я должна сделать так, чтобы все было хорошо, – убежденно сказала Валентина.
– Да почему же ты должна? – заорал я. – Что, и кому?!
– Не кричи на меня, – сказала она тихо.
Губы ее задрожали, и я проклял тот день, когда был зачат идиотом в материнской утробе.
Но было уже поздно, и горькие безутешные слезы полились из глаз моей прекрасной Валентины. Я их вытирал полотенцем, потом целовал, потом опять вытирал, и так до бесконечности. При этом, я старался закрыть ей рот, потому что она все время пыталась мне что-то объяснить.
Дело кончилось тем, что кофе вскипел. Когда я его поборол, Валентина уже успокоилась.
– Ты – дурак, – констатировала она. – Неужели ты думаешь, что можешь заставить меня не сказать то, что я хочу сказать?
– Хорошо, – согласился я. – Говори.
– Я должна оказаться для тебя лучше тех женщин. Иначе, зачем я тебе нужна? И ты удерешь к ним. Я же знаю, почему мужчина уходит к другой женщине. Мне мама все объяснила.
– Все?
– Все. Она сказала…
– Она поступила опрометчиво, без учета твоих дарований. Хотя, известная логика в этом есть. Это раньше до брака – ни Боже ты мой! Оно и к лучшему. Нет предыстории, не с чем и сравнивать. Все жили счастливо. Теперь времена иные, и твоя мама это понимает. Но если бы я знал, что встречу тебя – я бы скорей удавился!.. Понимаешь, о чем я говорю? Судя по темпераменту, твой сексуальный потенциал вообще неисчерпаем! Но ему надо дать срок для полной реализации. Скажу больше, у меня даже есть опасения на свой счет. Но это мои проблемы. Поступим так: с каждым разом у нас будет все лучше и лучше, пока мы не достигнем гармонии, уже мною достигнутой с теми самыми пресловутыми женщинами, которые меня покинули, и которых покинул я. Дальше все пойдет по нарастающей, в пределе которой полное блаженство и "восторг упоения", который ты изучала в школе, когда проходили Пушкина.
Валентина, слушая мой монолог, только хлопала глазами. Я не дал ей опомниться и продолжил:
– Я тебя умоляю, Валентина: не задавай мне больше никаких вопросов. Ты что же, хочешь лишить меня моего мужского достоинства? Ведь каждый твой вопрос повергает меня в пучину стресса. А стресс – лютый враг секса. Скажу прямо, никогда доселе мне, в беседах с дамами, не приходилось касаться столь деликатных аспектов во взаимоотношениях полов. Куда мы катимся, и куда придем?! Я даже начал себя уважать, ибо выяснилось, что могу с двадцатилетней девицей в неглиже разговаривать на кухне о самом сокровенном. При этом варить кофе, спрягать глаголы во множественном числе, и все это – голым по пояс. История мировой любви не знает подобных примеров! И это – только твоя заслуга. Чего же ты хочешь еще? Ведь если твоя мама похожа на тебя хотя бы наполовину, то папа твой станет для меня недосягаемой вершиной. Ибо они прожили вместе как минимум двадцать лет, и породили такое чудо!
– Ты, наверное, издеваешься, да? – осведомилась Валентина. – Ну, я тебе это припомню!
Я пал на колени у ее ног.
– Нет. Я на это сейчас просто не способен. И потом, я физиологически не способен издеваться над дамой в нижнем белье, будь я трижды проклят во веки веков!
Уж не знаю почему, но мой ответ ее убедил и смягчил. Вопросов больше не последовало, равно как и осложнений. Мы выпили кофе, потом выпили немного вина, но уже в спальне.
Потом была ночь. И было утро, и был вечер – день первый.
В промежутке я связался с Гирей и затребовал отгул по семейным обстоятельствам, каковой он мне предоставил без лишних вопросов.
Глава 7
С Валерием Алексеевичем я столкнулся нос к носу у главного входа. Он очень естественно вышел из-за противоположного угла корпуса и даже не смотрел в мою сторону. То есть, внешне это выглядело как непреднамеренное столкновение двух абсолютно броуновских частиц. Он решил заметить меня только тогда, когда не заметить было совершенно невозможно. Но я уже был учен. С членами этой семьи случайных встреч не бывает.
Я вежливо раскланялся, и уже сунулся было в дверь, но Валерий Алексеевич меня остановил, поманил и, заговорщицки подмигнув, увлек за колонну. Фасад нашего корпуса предусмотрительно снабжен колоннами, за которыми очень удобно прорабатывать вопросы и утрясать разные мелкие делишки.
Когда мы оказались вне пределов досягаемости любопытных взоров, Валерий Алексеевич расстегнул пиджак, ослабил галстук, достал из кармана платок, вытер потный лоб и только после этого решился начать.
– Глеб, – произнес он, пододвигаясь ко мне вплотную, – обстоятельства сложились так, что я вынужден перед тобой извиниться.
– Вы? Передо мной? Но помилуйте! За что?
– А разве Валентина ночевала не у тебя? – обеспокоился он.
– У меня.
– Ну вот, я и… Дело, видишь ли, в том, что моя дочь… Она как раз в таком возрасте, когда… Ну, в общем, ты меня понимаешь?..
