тошноты, в височные доли с напором приливает кровь. Свинцово звонкий дикторский голос все никак не успокаивается. Глаза, наконец, открываются и привыкают к желтому свету лампы.
Варя лежит в коридоре на старом диване. Ноги бесцеремонно устраиваются прямо поверх кипы старых бумажных журналов ЗОЖ, которые Татьяна Родионовна копила долгие годы и отказывалась от них избавляться. Несколько старых одеял накрывают ее, и часть из них просто сползает на пол, плотно набитая жесткая подушка из гусиного пера способствует болям в затылочных долях. Более всего ее удивляет не то, почему так громко визжит бабушка, и не то, что она очнулась в коридоре, а то, что в противоположном углу, на скрипучем хлипком стуле сидит Чернов, держась руками за голову, плотно сомкнув глаза.
— НУ ПРИЗНАВАЙСЯ ИРОД, ЧЕМ НАПОИЛ?! Я ПРЕДУПРЕЖДАЛА ТЕБЯ?! ПРЕДУПРЕЖДАЛА?! ЕСЛИ ОНА СЕЙЧАС В СЕБЯ НЕ ПРИДЕТ, ТЕБЕ, ДРУГ, ТЯЖЕЛО ПРИДЕТСЯ!
— Бабушка, прекрати, я в порядке! Ты с ума сошла?! Что случилось?
Слабый взволнованный девичий голос заставляет ее наконец замолчать.
Паша вдруг размыкает глаза, встречается взглядом с больной и с облегчением выдыхает, откинувшись на спинку стула.
— Я же говорил, что она просто уснула по дороге.
Татьяна Родионовна переводит яростный взгляд на Варвару, та в ответ пожимает плечами.
— Да, я уснула, а до того сильно промокла и замерзла. Ничего удивительного, ты же знаешь. Мне просто нужно согреться. Он здесь ни при чем, отпусти его.
— Напоил!
— Нет, ничего я не пила, ни ела, и по голове меня никто не бил. Успокойся же ты наконец! У меня переохлаждение, вот и все. Хочешь, врача вызови, экспертизу, нанимай детективов, ты этим ничего не докажешь! Паша, иди домой, я разберусь, — Варя вдруг проявляет в голосе напор и серьезность, с какой, кажется, никогда еще не говорила с бабушкой.
Чернов молча встает со стула и уходит прочь, не обронив ни единого взгляда на прощание. Холодно и безразлично. Татьяна Родионовна сверлит злым взглядом Варвару еще с минуту и с тем же мрачным видом уходит в свою комнату.
— Отлично, — подрагивая всем телом, шепчет Варя себе под нос.
Она долго лежит одна, привыкает к текущему состоянию. Пытается встать. Полностью заворачивается в одно из одеял, оставляя снаружи только холодный нос и глаза. Тело слушается не сразу, конечности отдают тупой грубой болью. Страшнейшее похмелье по сравнению с этим — ничто. Попытка встать и дойти до кухни номер три выходит удачной. В глазах часто темнеет и потолок путается с полом, но Варя нащупывает дорогу к столу. Сдерживая стоны и дрожь, Варя ставит на плиту чайник, зажигает огонь. На улице уже давно гаснет заря, и начинают зажигаться звезды. Который час? Поднимает глаза на большие круглые часы, висящие на стене над дверным проемом. Большая стрелка уверенно держится на шести часах.
«Долгий же был сон. И документы нужны были до пяти, понятно, почему бабушка в такой злости. Что же теперь делать? Врачу позвонить? А может и правда что-то было в кофе? И что это вообще за сон такой?»
Варя сжимается в комочек на мягком уголке. Чайник со свистом выпускает струю белого пара. Она находит силы в себе снова встать и наливает горячий чай. Медленно потягивая его, снова начинает засыпать. Почувствовав, что совсем теряет контроль над собственным разумом, уходит в свою комнату. Переодевается и как можно скорее возвращается на свою кровать.
Просыпается Варя предсказуемо очень рано, в плохом расположении духа. Татьяна Родионовна все еще злится, хлопает дверьми и громко топает, наводит ужас молчанием и многозначительными взглядами.
Варя находит любимую кружку, наливает в нее заварку. Сегодня чай будет с остатками мелиссы. Чайник испускает потоки пара, они попадают ей на лицо и оставляют на нем капельки воды. Почти что умылась. Она льет кипяток и отставляет кружку на стол.
«Если в кофе действительно было что-то подсыпано, то инцидент у нотариуса с исчезнувшим бородатым мужчиной это никак не объясняет. Если бы Чернов хотел сделать что-то подобное, то мог бы поступить проще. Обмороки у меня бывали и раньше. Все очевидно, просто замерзла».
— Доброе утро, ба, — тихо произносит Варя, столкнувшись с бабушкой в дверях кухни и чуть не пролив на нее горячий чай.
Татьяна Родионовна нахмуривается, оставляет на лице отпечаток злобы и идет дальше к раковине. Варя разворачивается в обратном направлении, смотрит ей в след и чувствует слабость. Рука тянется за опорой, нащупывает твердый стол.
— Что я должна сделать, чтобы ты перестала злиться?
— Скажи правду! Чем ты занималась с этим чудилой?! Почему приехала домой без сознания и без документов?! — вулканом извергается Татьяна Родионовна.
— Что? Так если бы он был чудилой, то оставил бы меня спящую на обочине, а не привез бы меня к тебе и не ждал бы, пока я проснусь. Ничего не было, это все твои фантазии. Если бы все было так, как ты себе это представляешь, я бы первым делом сама лично побежала в полицию. А где документы? Они были у меня…
— А вот не знаю где, ты должна знать! Он их не принес, только тебя!
— Хорошо, я поняла тебя. Я найду их — это поможет? Прости, что вчера так вышло, такого больше не повториться, договорились?
— Посмотрим на твое поведение, — грозно отрезает Татьяна Родионовна.
— Значит, договорились.
«Кажется, пронесло, если бы она серьезно заметила что-то неладное, давно бы уже из дома вышвырнула. Как обидно…неужели совсем меня не знает. Больше у меня никого нет… Надо ценить и это».
Освещенные холодным белым светом стены комнаты стали напоминать не убежище, как это было раньше, а тюрьму.
«А может быть мама была права…»
Сумбурные мысли и воспоминания затмевают ее и без того изнеможенное сознание. Варя отрешенно разглядывает муху, ползущую по обоям, а в голове перед ее взором квартира, нож, кухня, громкий хлопок. Тяжелой дрожащей рукой она трет свой холодный лоб.
«Надо заняться уборкой».
Глубокой громкий вдох. Раз… два, три…, четыре, пять. Бабушка уже унеслась из дома, послышался гром захлопнутой входной двери. Варя остается одна. Одиночество безопасный и верный друг.
Уборка помогает размять мышцы и прогнать навязчивые мысли. Когда Варя чувствует себя жижей без костей и характера, она всегда прибегает к уборке. Когда хорошенько наведешь порядок, есть за что себя похвалить, побаловать. Может быть поэтому она с каждым годом становится все более педантичной. Каждый раз, когда происходит что-то противное, она старается сделать две вещи: отмыть помещение так, чтобы скрыть следы произошедшего, и отмыться самой. Не всегда приходит удовлетворение, иногда это вообще не имеет
