«Похоронная музыка…»
Похоронная музыкана холодном ветру.Прижимается муза комне: я тоже умру.
Духовые, ударныев плане вечного сна.О мои безударные«о», ударные «а».
Отрешенность водителя,землекопа возня.Не хотите, хотите ли,и меня, и меня
до отверстия в глобусеповезут на убойв этом желтом автобусес полосой голубой.
1997
«Снег за окном торжественный и гладкий…»
Снег за окном торжественный и гладкий,пушистый, тихий.Поужинав, на лестничной площадкекурили психи.
Стояли и на корточках сиделибез разговора.Там, за окном, росли большие ели —деревья бора.
План бегства из больницы при пожареи все такое.…Но мы уже летим в стеклянном шаре.Прощай, земное!
Всем всё равно куда, а мне — подавно,куда угодно.Наследственность плюс родовая травма —душа свободна.
Так плавно, так спокойно по орбитеплывет больница.Любимые, вы только посмотритена наши лица!
1997
1984
До блеска затаскавший тельник,до дырок износивший ватник,мне говорил Серега Мельник,воздушный в юности десантник,
как он попал по хулиганкеиз-за какой-то глупой шутки —кого-то зацепил по пьянке,потом надбавки да раскрутки.
В бараке замочил узбека.Таджику покалечил руку.Во мне он видел человека,а не какую-нибудь суку.
Мол, этот точно не осудит.Когда умру, добром помянет.Быть может, уркою не будет,но точно мусором не станет.
1997
1985
В два часа открывались винные магазиныи в стране прекращалась работа. Грузиныторговали зельем из-под полы.Повсюду висели флагиВ зелени скрывались маньяки.Пионеры были предельно злы,и говорили про них: гомосеки.В неделю раз умирали генсеки…Откинувшийся из тюрьмы соседрассказывал небылицы.Я, прикуривая, опалил ресницыи мне исполнилось десять лет.
1997
Стихотворение Ап. Григорьева
После многодневного запоясиними глазами мудакапогляди на небо голубое,тормознув у винного ларька.
Ах, как все прекрасно начиналось:рифма-дура клеилась сама,ластилась, кривлялась, вырываласьи сводила мальчика с ума.
Плакала, жеманница, молилась,нынче улыбается, смотри:как-то все, мол, глупо получилось,сопли вытри и слезу сотри.
Да, сентиментален, это точно.Слезы, рифмы, все, что было, — бред.Водка скиснет, но таким же точнонебо будет через тыщу лет.
1997
«Почти случайно пьесу Вашу…»
К А.П.
Почти случайно пьесу Вашу,вернувшись с минеральных вод,прочел и вспомнил встречу нашув столице позапрошлый год.
…На легкой бричке — по казенным —я из Казани прилетелусталым, нищим и влюбленнымв поэмы Александра Л.
Звучит ли ныне эта лира,умолк ли сей печальный глас?От «Гезиода и Омира»[49]готов заплакать хоть сейчас.
Иль это Батюшков? Но к делу!нас познакомил Александр…Простите, с рифмою заело:тетраэдр… Гектор… автокар!
Да, точно Барюшков! Он, к слову,поручик тоже. Что потом?Зашли к жиду Золотареву,дурным затарились вином.
Пошли гулять на всю округу,к цыганам ездили гурьбой.Неделю ехал через Лугув село Бобрищево, домой.
Лесочек, поле, шито-крыто,мила соседка, глуп сосед.А Вас спросить позвольте: мы-тострелялись, что ли? Или нет?
1997
«Положив на плечи автоматы…»
Положив на плечи автоматы,мимо той, которая рыдала,уходили тихие солдатыпрямо в небо с громкого вокзала.
Развевались лозунги и флаги,тяжело гудели паровозы.Слезы будут только на бумаге,в небе нету слез и слова «слезы».
Сколько нынче в улицах Свердловскаголых тополей, испепеленныхИ летит из каждого киоскапесенка о мальчиках влюбленных.
Потому что нет на свете горя,никого до смерти не убили.Синий вечер, розовое море,белые штаны, автомобили.
1997
«В номере гостиничном, скрипучем…»
В номере гостиничном, скрипучем,грешный лоб ладонью подперев,прочитай стихи о самом лучшем,всех на свете бардов перепев.
Чтобы молодящиеся Гали,позабыв ежеминутный хлам,горничные за стеной рыдали,растирали краску по щекам.
О России, о любви, о чести,и долой — в чужие города.Если жизнь всего лишь форма лести,больше хамства: «Водки, господа!»
Чтоб она трещала и ломалась,и прощалась с ней душа жива.В небесах музы ка сочиняласьвечная — на смертные слова.
1997
«Ночь. Каптерка. Домино…»
Ночь. Каптерка. Домино.Из второго цеха — гости.День рождения у КостиИ кончается вино:ты сегодня младший, брат,три литрухи и — назад.
И бегу, забыв весь свет,на меня одна надежда.В солидоле спецодежда.Мне почти семнадцать лет.И обратно — по грязи,с водкою из магази…
Что такое? Боже мой!Два мента торчат у «скорой».Это шкафчик, о которыйбили Костю головой?Раз, два, три, четыре, пятьВсе — в машину, вашу мать.
Зимний вечер. После днятрудового над могилой,впечатляюще унылойпочему-то плачу я:ну, прощай, Салимов К. У.Снег ложится на башку.
1997
«Серж эмигрировать мечтал…»
Серж эмигрировать мечтал,но вдруг менту по фейсу дали сдал дела прокуратуре,Боб умер, скурвился Вадим,и я теперь совсем одинкак чмо последнее в натуре.
Едва живу, едва дышу,что сочиню — не запишу,на целый день включаю Баха,летит за окнами листваедва-едва, едва-едва,и перед смертью нету страха.
О где же вы, те времена,когда я пьян был без винаи из общаговского мрака,отвесив стражнику поклон,отчаливал, как Аполлон,обвешан музами с химфака.
Я останавливал такси —куда угодно, но вези.Одной рукой, к примеру, Ируобняв, другою обнимал,к примеру, Олю и взлеталнад всею чепухою мира.
1997
Леонтьеву
«…Всё на главу мою…»
А. П.[50]
Сашка, пьяница, поэт,ни поэму, ни сонет,ни обычный ворох одне найдешь ты в сем конверте.Друг мой, занят я. И вотчем. Уж думал, дело к смерти,да-с, короче, твой Борисбыло уж совсем раскис,размышляя на предметподземелья, неба, морга.Вдруг, поверишь ли, поэт,появляется танцорка.Звать Наташей. Тренер поаэробике — и по,доложу тебе, и но,и лицом мила, как будто.Хоть снимай порнокинона площадке Голливуда.Так что, Сашка, будь здоров.Извини, что нет стихов, —скверной прозою пишу,что едва ль заборной краше.С музой больше не грешу,я грешу с моей Наташей.
1997
«Дурацкий вечер, с книжечкой в руке…»
