были мои оправдания. Он пришел не поговорить со мной, а опозорить. Втоптать в грязь перед любопытной толпой, которая уже нарисовалась в коридоре. Я не ждала от него сочувствия или поддержки, но и публичной порки тоже не ждала.
— Я согласна. Давай трахнемся. Только за деньги, — услышала я свой голос из динамика телефона. — Я уезжаю через месяц на учебу в школу танцев в Америку, и дополнительная сумма наличных мне очень пригодится.
— Сколько? Сколько стоит подстилка Ветровых?
— Марк, тебе лучше знать расценки на шлюх. Тебе же проста так не дают. Только за деньги.
Тишина. Шах обрезал запись. После этих слов должен был быть звук удара и мой стон.
— Это всё, Ветров?
— Да, Богданова. У нас с тобой всё.
Боже, за что мне всё это? За что это унижение? Я же не сделала Роме ничего плохого? Я была с ним. Я любила его. Я ему все простила. Я, в конце концов, мечтала быть с ним. А от него столько презрения и ненависти. Неужели он не понял, что я на этой записи говорила все это только для того, чтобы потянуть время, чтобы отвлечь Шаха. Неужели он действительно считает меня продажной шлюхой.
Наверно…
Когда уже я перестану ждать того, что Рома не может мне дать? Сколько еще нужно моему сердцу боли, чтобы понять, что оно стучит не для того? Где та долбаная точка, которую я всё ставлю и ставлю в наших отношениях?
Ведь я уже больше не могу…
Всё. Я закончилась. Меня уже нет. Есть только боль. Всё остальное раздавлено. И любовь. И доверие. И гордость. И даже тело. Все испортили, сломали, выбрались. Не задумываясь над тем, с чем осталась я. А ни с чем. Пусто. Внутри пусто. Только улыбка полного опустошения на лице.
Держи, Ром. Эта улыбка для тебя. Можешь влепить несколько пощечин, чтобы убить и эту улыбку, как убил меня.
— Чего молчишь? Оправдывайся. Ври мне, Бельчонок. Скажи хоть что-нибудь.
— Если я скажу правду, ты мне поверишь?
— Не поверю.
— Тогда у меня все с тобой, Ром.
Ушла. Нет, не гордо. Я уходила с опущенной головой. С глазами полными слез. С замершим сердцем. И безмерным желанием исчезнуть из этого мира.
В спину летели выкрики: «шлюха», «шалава», «дешевка». А я улыбалась и лила слёзы одновременно. И пусть это всё не правда, но я не буду оправдываться. Это пустое. Ты никогда не изменишь мнение другого человека о себе, как бы ты не старался, если этот человек хочет видеть в тебе только плохое.
Мне всё равно, что вы все думаете обо мне. Лишь бы побыстрее перестало болеть всё внутри.
И когда эта боль уйдет, я начну заново. Но больше не буду отдавать так много тем людям, которые не сделают то же самое для меня.
Первую пару провела в кабинке туалета. Нет, я не плакала. Не было чем. Я просто задумалась и потерялась во времени. И если бы не Ян с Гордеем, возможно, я бы забылась там на дольше. Но друзья достали меня из себя самой. Просто заметили, просто обняли, просто искренне мне улыбнулись. И этого оказалось достаточно, чтобы вылезти из своего укрытия и уехать в общежитие. Мне сейчас не до учёбы. Мне бы сейчас просто выжить. Выкарабкаться как-нибудь из этой любви. Не умереть от боли. Справиться с разочарованием и обидой. И тогда начнется жизнь. Осталось совсем чуть-чуть. Нужно только выжить в аду. И я стану счастливой.
Глава 28
Рома
И какого черта она тут делает?
Нога же не восстановилась.
Что ей плохо, понял с первых минут игры.
Не знаю как, но чувствовал, что ей больно. Тело напряжено. Движения не естественные. И это выражение лица.
После первой же партии горел поднять ее с площадки, на полу которой она распласталась, и вынести из спортзала.
Но не моё это дело?
Пусть с ней Дема разбирается. Или Шах.
Кто трахает, тот пусть и заботится.
А мне пофиг. Должно быть пофиг.
Потому что не смогу ее принять после других. Даже если у нее ничего не было с Шахом, то было с Дёмой.
Не переступлю через это.
Не смогу трахнуть ее после брата.
Бл*дь, до того сообщения от Шаха бредил ею. Вернуть хотел. Шел за сердцем. А от этого засоса так по мозгам шибануло, что прикоснуться к ней буду брезговать. Мой Бельчонок — девочка, которую я хотел, чистая, невинная и только для меня. Только мои губы на ее коже.
С другими девками было фиолетово. Кто был до меня. Кто будет после меня.
А с ней не пересилю себя.
Не приму лживую продажную шлюху в обличии моего Бельчонка. Реальная Богданова и мой идеализированный Бельчонок — два разных человека.
Мой Бельчонок. Только мой. А Богданова общественная, как кулер. Всех жажду утолить может за монетку.
— Бес, с Катюхой что-то не то. Ей, по ходу, плохо, — толкнул меня локтем в бок Ильин. — Блин, надо что-то делать.
Богданова стояла, прислонившись лбом к стене, и лила себе на голову воду. Тренер мельтешил рядом, что-то говоря ей.
Свисток. И она заняла свое место на площадке. При каждом движении она морщилась. После каждого прыжка сгибалась, уперев руки в колени, и жадно глотала воздух ртом. Даже с такого расстояния я видел, как дрожат ее ноги.
Пятнадцать минут до конца игры.
Внутри меня всё холодело. Но я упорно сидел на месте. Лишь когда ее повело на подаче, вскочил с места. Но Богданова словила равновесие, тряхнула головой и подала еще одну подачу. Очко. Третья подача. Аут.
Десять минут.
На стул я уже не сел. Не отводил от нее глаз. Понимал, что она готова упасть, а я готов ловить.
Финальный свисток. Конец игры.
Богданова поплелась к скамейке. Села и через две минуты съехала вниз, потеряв сознание.
Пока я добежал, вокруг Бельчонка скопилась вся команда, а тренер и мед. работник осматривали ее.
— Приподнимите футболку. Я не слышу сердцебиение, — выпалил медик.
Тренер задрал край футболки.
И уже меня повело. Живот был одним сплошным синяком. Больше я ничего не видел. Перед глазами вспыхнули черные пятна, голова кружилась, подташнивало. Я сам был готов упасть в обморок.
— Какого черта! — дернулся от нее врач. — Скорую.
— Бес, твою мать. Не тупи, — встряхнул меня Ян. — Пошли.
Ильин тащил меня к выходу, а Гор нес Богданову.
Окончательно выплыл уже в машине, когда Гор опустил голову Бельчонка мне на колени.
Смотрел
