Катя Хеппи
Игра. P.S
Пролог
«С Новым годом, Ром».
Ну и зачем это сообщение?
Почему она такая?
Почему не может меня просто ненавидеть?
Просит ненавидеть ее, но сама простила. Простила то, что не прощают.
Простила измену. Хотя никакой измены и не было. Это был спектакль, разыгранный специально для нее. Простила всех тех девиц, которыми я обклеил себя после нашего расставания. Простила ворох мерзких слов, который я вывалил на нее. Простила слёзы, унижение, насмешки, даже пощёчину.
Неужели действительно не любила. Неужели ничего не чувствовала. Неужели наши отношения были игрой с начала и до самого конца.
Да я сам ее выбросил, как мусор, за ненадобностью. Сам разломал все так, что не склеишь. Но я корчусь от боли каждый день. Просыпаюсь утром и уже ненавижу этот день, потому что в нем нет ее. Я разбиваю руки в кровь, напиваюсь, дышу через раз, а она улыбается.
Танцует и улыбается.
Ненавижу ее улыбку. Ненавижу до такой степени, что готов ударить, лишь бы она не улыбалась. Презираю себя за каждое сказанное ей гадкое слово, за каждый поцелуй, полученный силой, за каждый высокомерный взгляд в ее сторону. Но как только вижу ее ослепительную улыбку, которой она щедро одаривает других, бешусь. Бешусь от того, что я умираю, в то время как она счастлива.
Может поэтому и простила? Простила, чтобы забыть… Чтобы ничего не чувствовать ни любви, ни даже ненависти, и быть счастливой с другим.
С другим, твою мать…
Как он сам себя назвал — «жених».
Быть счастливой с женихом… Держать его за руку, целовать, задорно болтать и улыбаться ему…
Как?
Как она может так быстро… после меня?
Ведь еще каких-то две недели назад она была моей девочкой. Моим Бельчонком. Только я целовал ее нежные губы. Только я грел ее холодные пальчики. Только я заставлял ее стонать, когда прикусывал тонкую и такую бархатистую кожу на ее шее. Только для меня она пахла сладкой вишней.
А сейчас она отмечает Новый год с другим. Загадывает желание под бой курантов.
Желание, в котором нет Ромы Ветрова. Но она — единственное мое желание. Хочу еще хоть раз вдохнуть ее запах, прикоснуться к ней, словить на себе ее взгляд полный любви, ощутить ее дыхание на своей груди и тонкие пальчики в моих волосах. Но это невозможно. Несбыточно.
Потому что она уже не моя. Она девушка другого. И он как цербер защищает ее от меня. Он всегда рядом, он всегда наготове. Он не позволяет мне даже посмотреть на нее, ни то что дотронуться. Стоит мне только приблизиться, и он прячет ее за своей спиной, закрывает собой так, что не добраться. Он готов убить за нее. Разбить морду любому, кто обидит его малышку. И мои незажившие раны тому явное подтверждение.
И как я раньше не замечал того, что он любит моего Бельчонка. Ведь я знаю его с пеленок. Видел, как он на неё смотрит. Вот дурак. Надо было сразу отдать ее ему. И не было бы всей этой грязи… Он лучше меня смог бы защитить ее от Шаха. И не было бы ее слёз и моего сдохшего сердца.
Только я не уверен, что смог бы ее отпустить. Даже сейчас, когда я вырвал ее из своего сердца, когда знаю, что он идеален для ее, я не могу ее забыть.
Она чужая девушка. Чужая любимая. Но такая моя. Такая родная.
— С новым годом, Катя Богданова.
Глава 1
Сразу после событий первой книги
Рома
Думал, что игра закончилась, но я продолжаю играть. Не знаю нах*уя, но не могу остановиться.
По пути в столовую прихватил какую-то девку, даже не спросив имени. Хотя ее это совсем не смутило, повисла на мне со словами «Ромка». Где-то под рёбрами кольнуло. От Бельчонка так и не дождался этого слова. Парни сидели за нашим столом. Богдановой не было ни с ними, ни вообще в столовой.
Решила голодать, лишь бы меня не видеть?
— Привет. — выдал парням и уселся напротив, девица уселась на колени, закинув руки мне на шею.
— Ага… — пробубнил Ян и просканировал мою спутницу презрительным взглядом.
Гор и Демьян вообще проигнорировали моё появления, продолжая что-то обсуждать. Сидел как под электрическим током и совсем не от того, что девица извивалась на мне всевозможными способами. Я ждал. Ждал Бельчонка под зорким контролем Ильина. Друг не отличался молчаливостью и терпением. Язык у него, очевидно, чесался, но он сдерживал себя в присутствии левой бабы, которая уже пропихнула свои шустрые ручки в ворот моей рубашки. Не было бы ее, и Ян отвесил бы мне уже пару «ласковых». Да и не он один. Дёма и Гор тоже не лучились добродушием. Но баба — это план, который прекрасно работает. Вернулся прежний Рома Ветров. Бесчувственный мерзавец и любитель женских тел.
Взгляд Бельчонка ощутил сразу. Она стояла в дверном проёме. Замерла, похоже, даже не дышала и смотрела на меня в упор. Пристально, цепко и пронзительно. Её взгляд прожигал насквозь. Он был не равнодушный, не холодный, не любящий. Изнеможённый, болезненный, загнанный. И вообще, Бельчонок была другая. Потерянная. Растерзанная.
Сжало, защемило и раскорячило. И долбило, долбило, долбило… Долбило осознание своей трусости. Трусости, которая не позволила поступить по-другому, не позволила проявить слабость перед девчонкой ни тогда, ни прямо сейчас. Мне нужно было скинуть эту шваль с колен, кинуться к своей малышке, укутать ее собой и целовать-целовать-целовать… Только я эгоист, мразь и трус, который не двигался с места и горел в аду ее глаз.
Наш зрительный контакт разорвала Настя, которая вернулась за подругой, застывшей в дверях. Стас уже подошел к нам и, протягивая руку, здоровался с парнями. Со всеми, кроме меня. Только мне было пофиг… Меня скручивало в тугой узел, который затягивался все сильнее и сильнее с каждым шагом Бельчонка в мою сторону. Бледная, с опухшими красными глазами, искусанными бесцветными губами и дрожащими ручками, сжатыми в кулаки.
— Привет… — голос рваный, но наигранно веселый. И улыбка тоже напускная, неискренняя.
Парни оживились, засуетились.
— Садить, — Ян подскочил, уступив ей место (так как свободные стулья были только рядом со мной).
— Не нужно, — закачала головой Бельчонок. — Я подошла только поздороваться и извиниться… Простите, что заставила волноваться… Я видела все ваши сообщения и
