на нет успехи всех предыдущих этапов. Владельцам музыкальных точек приходилось объяснять, откуда у них столько контрафактного товара. Версии выдвигались самые разные: поставщики обманули, дешево купил у случайного человека, даже нашел. Но чаще всего виноватыми оказывались продавцы. Их, бедолаг, предлагалось нещадно штрафовать вплоть до баснословной суммы в тысячу рублей. Самих владельцев тоже били исключительно рублем, хотя в данном случае закон предусматривал и возможность лишения свободы.
Подозрительная гуманность отечественного правосудия частично объяснялась банальными взятками, игравшими, однако, роль второго плана. Главное заключалось в том, что сами блюстители законности были на стороне его нарушителей. Когда твой ребенок умоляет тебя купить диск супермодного западного исполнителя и ты выясняешь, что этот диск в легально торгующем магазине стоит без малого семьсот рублей, а на толкучке – сотню, без принципиальной разницы в качестве звучания, то уже как-то вяло реагируешь на музыкальное пиратство. Ты даже начинаешь уважать пиратов и проклинать звезд шоу-бизнеса, заламывающих несусветную цену за свою работу. Ему, видите ли, нужны деньги для покупки роскошной яхты, а у тебя не то что на яхту – на моторную лодку денег нет!
Но все это осталось за кадром, а по центральным каналам прошли сюжеты, демонстрирующие решимость государства каленым железом выжигать пиратство. На Первом канале сюжет предваряло интервью с милицейским начальником, который традиционно посетовал на слабость законодательства.
– Существует мировая практика, – сказал он. – Если торговая точка оказывается дважды закрыта во время проверок, у ее владельца отзывают лицензию. Нашим бизнесменам в этом смысле полное раздолье. Закрывай хоть тысячу раз – ничего тебе за это не будет. Пора нашим законодателям принять самые решительные меры. Сейчас мы добиваемся успехов не благодаря, а скорее вопреки им.
Дальше шли кадры, знакомые большинству телезрителей. На площадке были рассыпаны десятки, сотни тысяч компакт-дисков. Их собирали в течение нескольких милицейских рейдов. Тяжелый бульдозер неотвратимо накатывался на них, мял, крушил, вдавливал в землю стальными гусеницами. Контрафакт на глазах превращался в кусочки бесполезной пластмассы, но где-то в подпольных цехах продолжали работать станки, делая напрасным труд могучей техники.
* * *
Надеждин выполнил просьбу покойного друга, хотя стоило ему это больших усилий, а несколько раз возникала реальная угроза лишиться если не жизни, то здоровья. Братва упорно отказывалась понимать, с какой стати наследство их убитого главаря должно достаться пришлой дамочке. Завещание им было не указ. Где это видано, чтобы преступники чтили законы? В лучшем случае – понятия. Но Зарубин поступил мудро, дав Олегу свободу действий. И Надеждин бросил братве кость – ту самую треть легального состояния своего друга, о которой говорил Юрий. Кость помогла. Все еще недовольно рыча, братва вцепилась в нее мертвой хваткой. А когда пасть занята, очень сложно кусаться.
Понятно, что об участии Вероники в теневых делах покойного мужа даже речи не заходило. Здесь братва разбиралась исключительно между собой. Впрочем, и легальный бизнес был вдове глубоко безразличен. Им занимался человек, работавший еще при Зарубине. Олег только усилил контроль над его деятельностью.
В круговерти событий Надеждин очень редко виделся с Вероникой, причем их общение сводилось к деловым контактам. От женщины требовалось принести тот или иной документ, поставить свою подпись, присутствовать при совершении сделок. Теперь, когда страсти улеглись, а Олег навел порядок в собственных делах, в которых без хозяйского ока начались мелкие сбои, он решил наладить личные контакты с вдовой. И повод для этого нашелся. Он до сих пор не погасил часть ссуды, которую выделил ему друг. Причем тут не было вины Надеждина. Он добросовестно возвращал долг, как только у него появлялись свободные деньги. Но однажды Юрий сказал:
– Стоп, хватит! Довольно того, что ты платишь за крышу.
– Так ведь одно другого не касается.
– Это если бы речь шла о постороннем человеке. А ты мой друг. Отменить «крышевание» не в моей власти, зато о долге я могу забыть. Навсегда. Ты понял?
А чего ж не понять. Доходы главаря организованной команды многократно превышали заработки скромного владельца теневого цеха. На фоне Зарубина Олег продолжал казаться нищим, хотя для своих бывших коллег превратился в богача. Но теперь прощеный долг стал замечательным предлогом для встречи с прекрасной вдовой. Грешно было упускать такую возможность, даже если придется расстаться с кругленькой суммой. Несколько месяцев работы возместят утраченное. Олег набрал номер телефона женщины:
– Вероника, здравствуй! Это Надеждин.
– Олег Иванович! Очень рада вас слышать! – из-за разницы в возрасте женщина обращалась к нему на «вы», и сейчас это больно задело бизнесмена.
Он решил, что навсегда останется только ее старшим другом.
– Вероника, у меня есть к тебе дело личного характера. Когда можно подъехать?
– Да хоть сейчас. Только опять эти дела. Знали бы вы, как они мне надоели. Я думала, что уже все закончилось, а тут снова.
– Успокойся. Мое дело не доставит тебе хлопот.
– Да? – голос молодой женщины повеселел. – Тогда я вас жду.
Она встретила его во дворе и поцеловала в щеку.
«Как отца, – грустно подумал Надеждин. – А ровесникам женщины сами подставляют щечку для поцелуя».
– Дело в том, Вероника, – начал он, когда они устроились в гостиной, – что я остался должен Юрию сто тысяч долларов.
– Жаль, что не евро, – с улыбкой заметила женщина.
– Могу отдать и в евро, ведь за прошедшее время наросли проценты.
– Да что вы, Олег Иванович! Я пошутила! Забудьте об этом долге. Тем более Юрий о нем мне никогда не говорил.
– Он не говорил, зато я помню. Свои долги надо отдавать.
– Олег Иванович, мне свои деньги некуда девать. Вы же знаете, я привыкла жить скромно, шубу из шиншиллы, которую мне Юра подарил, всего два или три раза надела, потому что зимы были теплые, а носить ее просто так я жалела. Она же сорок тысяч стоила! Как вспоминала, какие это деньжищи, тут же назад вешала. Юра надо мной подсмеивался. Говорил, ты ее хоть на куски порежь, я еще десять таких куплю.
– Вероника, это совершенно разные вещи. Твое материальное положение не отменяет моего долга. Только извини, сразу я его отдать не могу, возьми пока первую часть, тридцать тысяч.
Женщина на минуту задумалась, затем по ее лицу скользнула улыбка:
