отбирать? Ей мало того, что уже имеет? Так кто здесь реальная сука? Впялилась и цепляется даже взглядом. А Сева, словно околдованный, смотрит только на неё и ничего не видит вокруг. И Лине, чтобы обратить на себя их внимание, пришлось не только подойти вплотную, но и отчётливо, громко сказать:
– Сев, нам надо поговорить?
Хотя получилось всё-таки не слишком уверенно, коварно закрались просительные унижающие нотки. А он неохотно повернулся, спросил с плохо скрываемой неприязнью:
– Прямо сейчас?
– Да!
– И что, подождать совсем никак? Ты же видишь, я занят, – прозвучало по-прежнему слишком сухо и недовольно.
Зачем он с ней так? Ещё и перед Якушевой. Хотя та смотрит в сторону, явно не собираясь вмешиваться, но в душе наверняка смеётся и злорадствует. Уверена, что Сева и без её участия справится.
Нет, ничего у них не выйдет! Пусть даже не рассчитывают, что Лина сейчас расплачется и с позором сбежит.
– Чем занят? – поинтересовалась она с показательным недоумением. – Вы же тоже просто разговариваете.
– Ну говори, – позволил Сева, убеждённый, что ничего особенного она всё равно не скажет.
– Мы же не одни, – заметила Лина со значением.
– Но ведь раньше тебя это не смущало, – парировал он. – Говори, если так срочно.
Думал, что Лина смутиться от подобных слов? Ну, конечно. Именно на них она и рассчитывала
– Хорошо, – согласилась послушно. – Всё равно когда-нибудь все об этом узнают. – И произнесла абсолютно свободно: – Я беременна.
И сразу воцарилась тишина, такая всеобъемлющая, гулкая, накрыла мир, который замер в предчувствии… взрыва? А вот это вряд ли. Ни тот, ни другая на подобное не способны. Лина смогла бы. Но ей-то зачем?
Якушева очнулась первой, но ничего не сказала, даже лицо ничего особо не выразило. Равнодушно дёрнула плечами, развернулась и зашагала прочь, ещё и не спеша. Но перед Линой сама собой возникла картинка, как в кино – она идёт, а там, где только что ступала её нога, пол крошится и осыпается вниз, трещины от него расползаются, переходят на стены, на потолок, и те тоже рушатся, тоже осыпаются, образуя разлом в пространстве, непреодолимую пропасть.
Лина мотнула головой, разгоняя глупый мираж, и тут же наткнулась на взгляд – Севин – больше не раздражённый, не снисходительно-неприязненный, а смятенный, оглушённый, растерянный.
– Это правда?
Да, это правда, самая настоящая правда. И Лина тоже растерялась в первый момент, когда внезапно осознала, что такое вполне возможно. А иначе как объяснить то, что с ней происходило?
Застав дома следы очередной попойки, она не разозлилась, не раскричалась, а… расплакалась. Навзрыд. Так что даже родители перепугались. Мама залебезила с удвоенной силой:
– Линочка, доченька, ну что ты, что ты? Ну прости нас. Ну так вышло. Сама понимаешь. Я сейчас всё уберу. Даже следочка не останется. А тебе… хочешь, тебе картошечки пожарю? Или вон яишенку с сосисками. Её быстрее. А ещё вон в холодильнике огурчики с помидорчиками остались. Можно салатик.
Лина только рукой махнула, поскорее ринулась в ванную, чтобы плеснуть в лицо холодной водой, прийти в себя, унять необъяснимые слёзы. Да она уже лет сто не плакала. Бесполезно. Особенно от подобного. Хоть и ощущала полную беспомощность, но злилась, а не расстраивалась.
А потом ещё на кухне её чуть не вывернуло, когда вошла и вдохнула царившие там запахи: в том-то и дело, что не мерзкие, а обычные, даже вкусные, съестные ароматы.
– Линка, ты чего, залетела? – без всякого смущения выдала мать, когда дочь выбралась из туалета, кое-как усмирив рвотные позывы.
Два купленных в аптеке теста подтвердили, что так и есть. Лина была готова сделать и третий, и сдать анализ в консультации, если Севе недостаточно её слов.
– А разве таким шутят? – воскликнула она, добавила, с горечью: – Хотя я бы, конечно, желала, чтобы могла действительно просто шутить?
– И что? – он поморщился, свёл брови. Действительно до сих пор не понимал, как ему это воспринимать и что делать.
– Ну, наверное, ничего, – Лина опустила глаза. – Просто я посчитала, что должна была тебе сказать. Как бы дальше ни сложилось.
– В смысле?
– В том смысле, – она вскинула голову, заявила с вызовом: – что ничего не собираюсь требовать от тебя. – Добавила решительно: – Я сама виновата, что ни о чём не подумала тогда, что…
– Подожди, – перебил её Сева. – Ты что, рожать собираешься? Ещё ведь и месяца не прошло. Или сколько там? Пока же есть время.
– Время? – насторожённо переспросила она. – На что? Или ты предлагаешь… – Пронзительно уставилась ему в глаза, а потом почти выкрикнула: – Нет! Нет! Я так не могу! Он же живой. Он же мой. Часть меня. А вдруг я потом уже не смогу? И я не хочу. Я не хочу избавляться от ребёнка от человека, который для меня важен. Который мне дорог. Которого люблю.
– Перестань! – оборвал Сева, скривился, будто от зубной боли.
Лина на мгновение стиснула зубы, потом гордо задрала подбородок, произнесла чётко:
– Я поняла. – Сглотнула, тихонько шмыгнула носом. Сейчас это очень легко получалось, без усилий. Она и правда готова была разрыдаться, с трудом сдерживалась, разве только голос неуправляемо дрожал. – И я же сказала, что ничего не собираюсь требовать. Не бойся.
Надо, как Якушева, развернуться и уйти. И, сто процентов, за ней-то он бросится. Обязан броситься.
– Лин, ну постой!
Даже ухватил её за руку, чтобы удержать. И Лина обернулась, глянула с торжеством и превосходством.
– Зачем?
– Неужели ты не понимаешь, насколько это неожиданно для меня? – проговорил Сева. – Как я ещё могу отреагировать, если ты вот так… вдруг.
– Если честно, – откликнулась она, и голос едва не сорвался, – я подумала, что ты обрадуешься. – И опять шмыгнула носом, замечая, как расплывается мир перед глазами от подступающих слёз. – Или хотя бы… хотя бы будет не так.
– Я просто растерялся, – оправдался он.
– Я понимаю, – кивнула Лина и всё-таки не выдержала, всхлипнула, опять сглотнула. – Я тоже растерялась, когда узнала. Даже испугалась. Подумала, как я теперь. И как тебе скажу? А потом просто представила, он такой маленький, такой хорошенький. На тебя похож. Разве это несчастье? Разве это плохо? Я хочу детей. Правда, не рассчитывала, что прямо сейчас. Но раз так вышло.
Она действительно хотела детей. Уже не раз представляла, что, когда у неё появится ребёнок, он ни за что не будет расти в условиях таких же, как она сама. Она обеспечит ему всё лучшее. Она ни за что не станет такой же мамашей, как её собственная. И отец её ребёнка даже отдалённо не будет напоминать её собственного отца.
Слёзы катились сами,
