А в театральном мире царила презабавная катавасия, которой Дунька по своей безграмотности и малой любви к изящным искусствам оценить попросту не могла. Началась она за год до чумного бунта - насмерть сцепились московский главнокомандующий граф Салтыков, столь бесславно завершивший свою карьеру бегством из зачумленного города, и драматург Александр Петрович Сумароков, тоже своего рода беглец - из Санкт-Петербурга в Москву.
Актриса - хотя чаще ее называли актеркой, а то и театральной девкой, в чем не было, право, ничего обидного, - госпожа Тарантеева, к коей Марфа приставила Дуньку, охотно рассказывала за туалетом про театральные сражения, да только Дунька и половины интриг не разумела. Поняла только, что граф, взъевшись на драматурга, изобрел неслыханную месть.
Как раз тогда Сумароков предложил к постановке свою трагедию «Синав и Трувор», где под видом славянских из головы придуманных князей тщился, как вздумал граф, изобразить неких царствующих ныне особ и читать им со сцены бестолковые поучения. Репетиции были в разгаре, но до показа для публики работы оставалась ступа нетолченая, когда граф прибыл в театр и объявил, во-первых, что представление назначается на 30 января, меж тем месяц январь только что начался, а во-вторых - что роли актерам сам раздавать будет и приказывать, что и как им декламировать. Драматург возразил, что главнокомандующему подчинена Москва, но не музы. Граф в ответ забросил все дела и, на радость всей Москве, взялся командовать музами. Одной из них как раз и была госпожа Тарантеева.
Представление она вспоминала по-всякому - иной раз крестясь, иной раз плюясь, иной раз и с хохотом. Графская режиссура была смехотворна, чем сильно порадовала публику - давно московские барыни так не веселились. Обученные графом актеры изображали благородные страсти пакостно и сами это понимали. Словом, трагедия с треском провалилась. А вскоре обнаружилась в городе чума.
Театр был закрыт целый год, иные актеры успели убежать, иные застряли в столице. Госпожу Тарантееву увез любовник, средней руки помещик, но не в усадьбу, где пряталось от чумы его многочисленное семейство, а поселил у соседа, куда и повадился наезжать в гости. Дозналась жена, вышел скандал. О подробностях актриса умалчивала.
Дунька все недоумевала, для чего было связываться с таким любовником, но Марфа объяснила: у всякой бабы наступает возраст, когда выбирать не приходится. А госпожа Тарантеева и впрямь была не так уж молода - она оказалась на сцене еще в 1757 году, и это был университетский театр, что давал представления на Воскресенской площади. Попала она туда удивительным образом - по объявлению. Поскольку сочли нелепым, чтобы юноши играли героинь и субреток, нигде в Европе так более не развлекали публику, то университетское начальство додумалось дать в «Московских ведомостях» объявление: «Женщинам и девицам, имеющим способности и желание представлять театральные действия, также петь и обучать тому других, явиться в канцелярии Московского университета». Семнадцатилетняя Малаша, тогда еще не Тарантеева, а Жукова, славилась звонким и переливчатым голосом, добрые люди прочитали ей объявление, а сосед-аптекарь надел парадный кафтан и за руку отвел ее в канцелярию.
Сперва представления давались только на святки и на Масленицу, потом студенты вздумали всерьез изучать театральные художества и создавать настоящий публичный городской театр. Он получил название «Российского театра» и начал давать представления в выстроенном итальянцем Локателли Оперном доме на Красных прудах. Место было крайне неудачное - самая окраина. Чуть ли не десять лет спустя театр перебрался в дом Воронцова, что на Знаменке, да там и остался.
Все эти годы Малаша Жукова, успев стать Тарантеевой, играла не столько драматических героинь, сколько бойких молодых девиц и дам в Мольеровых пьесах. Бойкость эта перешла в ее собственный характер и послужила причиной многой суеты вокруг хорошенькой актрисы. Вот только чума ее, сведя на целый год со сцены, крепко испугала - Маланья Григорьевна поняла, что пора бы остепениться, потому что театр-то, оказывается, не вечен.
Дунька попала к ней, когда она, вернувшись в Москву после чумы, тут же обзавелась новым поклонником, причем выбирала постарше, чтобы видел в ней прежнюю бойкую девочку и ценил за это. В театре меж тем продолжал вести сражения Сумароков - он подал государыне проект об учреждении московского государственного театра, во главе которого драматург желал поставить самого себя. В то же время бывший семинарист Нарыков, уже известный в театре под прозванием Дмитревский, добивался того же для себя. Третьим соискателем был итальянский антрепренер Гроти. Интриги забурлили бешеным кипятком!
Госпожа Тарантеева после чумного поста провалилась в эти бурные страсти с головой, и Дунька только диву давалась да взмокала от суеты - к одному сбегай с записочкой, от другого принеси письмецо, третьего впусти черным ходом, чтобы не видел четвертый, пятому подай из окна знак, а шестого запри до ночи в своей горенке, да знай не перепутай!
Кончилось же сие не хуже, чем во французской комедии. Дунька, переодетая в платье госпожи Тарантеевой и соответственно причесанная и размалеванная, надвинув шляпу так, чтобы тень падала на лицо, в ее карете отправилась по лавкам, чтобы все видели и могли подтвердить - актриса безгрешно болталась по Москве и тратила деньги. Сама же Маланья Григорьевна отправилась на некое тайное совещание чьих-то непонятных сторонников, где рассчитывала встретиться с молодым своим любовником и после увезти его домой. Однако покровитель по какому-то несуразному выверту Фортуны встретил им же подаренную карету неподалеку от Ильинки и, имея на то полное право, пересел туда из своей. Дунька сидела ни жива ни мертва, онемев от ужаса, отворачиваясь к окошку. Но испуг длился недолго - актрисиному покровителю взбрели на ум амурные забавы, и тут уж она, обрадовавшись, что может занять мужчину делом, а не вести с ним светские беседы, все необходимое тут же в карете ему и предоставила.
Покровитель Гаврила Павлович был весьма опытен - он начал карьеру еще при дворе покойной государыни Екатерины, вдовы Петра Великого, был пажом, после ее смерти оказался в разудалой компании, сопровождавшей нового фаворита - любимчика Петра Второго, Ивана Долгорукого. Тут ему удивительно повезло - он во время охоты, свалившись с лошади, сломал ногу и пару ребер впридачу. Таким образом он провел в постели все время очередной смены власти - когда юный Петр умер, а на престол взошла его двоюродная тетка Анна Иоанновна. Долгоруких отправили в ссылку, их приверженцы затаились, а шестнадцатилетнего Гаврюшку Захарова, к счастью, попросту забыли. Родня тут же определила его в армию, от греха подальше, и он, выздоровев, несколько лет прослужил, успев побывать с фельдмаршалом господином Минихом в Крыму, а затем под Очаковым. Бывши ранен, он испросил себе отпуск и появился в Санкт-Петербурге, где тут же обрел покровительство нескольких придворных дам, помнивших его еще пажом. И, счастливый, был передаваем дамами из рук в руки, совсем потерял голову от амурных восторгов, женился на племяннице одной из своих пассий, вышел в отставку, и, продвигаясь вверх по чиновной лестнице, продолжал шалить - пока не дошалился до недовольства государыни Екатерины Алексеевны. Собственно, он и без недовольства уже хотел покидать Санкт-Петербург - двор был молод, другие красавчики, юные вертопрахи, привлекали внимание дам, другие молодые дворяне рвались поймать случай и сделать карьеру при помощи прелестниц. Гаврила Павлович рассудил - в Петербурге он уже траченый молью товар, а в Москве еще погуляет, опять же - и там есть театры, есть актерки. И там можно быть счастливым и беспечным, почитывая Вольтера и «Нескромные сокровища» господина Дидро.
По свежести тела и повадке старый проказник догадался, что не с тридцатилетней своей подружкой имеет дело, но, усмехаясь, не подал виду, позволил себя обмануть, заморочить себе голову, и искренне наслаждался пикантным положением. Затем он велел везти себя на квартиру к актрисе. Предупредить госпожу Тарантееву никак не удавалось, и Дунька из преданности хозяйке, едва войдя с покровителем в дом, тут же и продолжила забавы в гостиной, не подпуская его к спальне.
Такая лихая бабья отвага горничной ему несказанно понравилась. Опять же, не зря Марфа тратила время на ее обучение - как не зря тратил время на обучение совсем юной Марфушки многоопытный по бабьей части Ванька Каин.
Были еще похождения, смешные и жуткие, а завершились они тем, что госпожа Тарантеева получила отставку. Дунька же была вознесена столь высоко, что актрисе и не снилось. Хорошую квартиру снял для нее сожитель, одел в лучшие парижские платья, обвешал украшениями, а взамен просил лишь одного - проказ, на которые она была мастерица. Да еще нравилось покровителю, как бойкая Дунька передразнивает стихотворные монологи из русских пьес, безбожно их перевирая.
