Накхи на дождь и сырость не обращали внимания. Развели костры, наловили и нажарили рыбы и устроились на ночлег, сложив наметы из еловых лап… О пленниках накхи тоже позаботились – по-своему. Мокрые, избитые венды были крепко связаны по двое за локти спина к спине и так коротали ночь, сидя на поляне под присмотром дозорных. Кто-то из них перешептывался между собой, но большинство угрюмо молчали. Никто из них не сомневался, какая участь их ожидала. Это была вторая попытка побега, вдобавок, уходя, они убили охранников. В прошлый раз их вернули в ров – но дважды такой милости от Данхара не дождешься. А судя по тому, что не убили сразу, Страж Севера приготовил для них нечто особенное…
– Эй, Андемо… – прошептал Варлыга, косясь в сторону костра и сидящих возле него сторожей. – Слышишь меня?
Худые запястья бьяра, туго примотанные к рукам венда, казались тому совсем ледяными. Жив ли? Когда их вязали, Варлыга изо всех сил напрягал тело, но накхам эта уловка тоже была прекрасно знакома, и ослабить путы не удалось.
– Андемо!
– Что? – наконец хрипло отозвался тот.
– Если ты что-то смыслишь в ворожбе – сейчас самое время.
Молодой бьяр долго молчал.
– С чего ты решил, что я понимаю в ворожбе?
– Давно за тобой наблюдаю.
Андемо хмыкнул.
– Они нас не просто тут держат, – тихо, с нажимом заговорил Варлыга. – Я подслушал разговоры сторожей – утром сюда прибудет Аршалай. Он-то и приказал Данхару брать нас живьем и строго запретил калечить… до его приезда. Андемо, не молчи! Нет дела до нас, о братьях своих подумай!
Бьяр вздохнул:
– Хорошо, я помогу. Кто твой зверь?
– Мой зверь?
– От кого ведет начало твой род? Зверь-бабушка, зверь-дедушка у вас кто?
Варлыга в замешательстве ответил:
– Это вы, бьяры да изоряне, со зверями родичи, а у нас в небесных полях свой бог – солнечный Яндар…
– Что-то не очень до сих пор помог вам Яндар. Сейчас не его время, да и земля не его. Это бьярский лес, владения Матери Зверей. Я воззову к ней и попрошу прислать на помощь твоего зверя-предка. Думаю, такому, как ты, она не откажет.
– А почему ты не попросишь лесную мать-богиню прислать твоего зверя?
– Мой не придет, – с горечью ответил Андемо. – Думаешь, я не звал? Мы все непрестанно взываем к матери Тарэн, к ясному Солу и более всего – к другу и спасителю людей Зарни Зьену. Он всегда отзывается. Вот и теперь послал знамение, подал нам надежду, помог выбраться из Длинной Могилы… Но мы опять попались, и я не посмею вновь тревожить его. Мы, бьяры, и так сейчас неугодны богам.
– Почему? – удивленно спросил Варлыга.
– Мы склонились перед арьями, как перед зимней бурей, и накхи творят с нами все, что пожелают. Боги не любят слабых. Чем жалобнее мы стонем «спасите-помогите!», тем меньше они нас слушают. А вы, дривы, не сдаетесь – такие люди вышним по нраву… Давай зови своего зверя, а я укажу ему путь. Если он велик, пусть разорвет или отвлечет накхов, если мал – пусть перегрызет наши путы, и мы убежим.
– Какого такого зверя? – проворчал Варлыга. – Сказал же, мы…
И осекся, кое-что припомнив – давнее, убранное в самые дальние уголки памяти.
«Батюшка, меня кто-то ужалил! Ой, как печет, как больно!»
«Ничего сынок, потерпи. Пусть он запомнит вкус твоей крови. Сейчас поболит, потом весь век спокоен будешь…»
Варлыга глубоко вздохнул и смежил веки, мыслями возвращаясь в прошлое. Не такое уж и далекое, но теперь тот мир погиб навсегда. Когда не было в родном краю захватчиков-арьев, не стояли на месте родовых деревень вражьи крепости, не полыхало святотатственно подожженное нутро земли и уклад жизни был ясным, простым и незыблемым.
Вот он, четыре зимы назад, в лодке на озере, ставит сети. В небе, перекликаясь, вслед за уходящим солнцем клином летят гуси. Беловолосый мальчик, задрав голову, смотрит на птиц голубыми и чистыми, как осеннее небо, глазами…
При мысли о сыне, как всегда, что-то больно сжалось в груди. Эти воспоминания Варлыга старался не трогать вовсе. Где сейчас сын, где жена, где вся его семья, живы ли? Он не знал, и порой это казалось хуже всего. От избы осталось лишь пепелище, родичи пропали без следа. Один человек мог бы знать ответ, но он был мертв. Варлыга часто жалел, что убил его, не догадавшись спросить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390}) Раз пришло в болотный край половодье, Хлынули с Холодной Спины водопады, Воды вешние леса затопили. Плыл рыбак на лодке по разливу, Смотрит, дерево к воде накренилось, Сплошь красно от кусачих огневушек. Уж совсем то дерево погибло, Уже ветви в воде полоскались. Стало жалко рыбаку огневушек, Он подплыл и весло протянул им. Хлынули они с дерева потоком, Чуть лодку ему не перевернули. «Вот и смерть пришла, – рыбак испугался, — Ах, зачем я спасаю огневушек? Там на дереве небось наголодались, Сейчас мясо мое до костей обгложут И всю кровь мою выпьют до капли». Вдруг собрались перед ним огневушки, Обернулись человеком единым — Красным человеком без кожи. Говорит он дриву: «Спасибо! Мы теперь вовек тебе благодарны. Хочешь, нашу кровь с тобой мы смешаем, Будут дривы с мурашами побратимы, Зло придет, друг за друга мы встанем». Рассекли они тогда ладони, Руки крепко друг другу пожали. Тут распался человек без кожи, Сонмом мурашей разбежался. Когда лодка берега коснулась — Кинулись в траву огневушки, Только их потом и видали…
Варлыга забыл, где он, забыл и про Андемо. Молодой бьяр висел на веревках, будто тряпичная кукла, глаза закатились, голова упала на плечо…
Андемо тоже был не здесь. Внутренним взором он наблюдал окружающий лес так, будто тот стал прозрачным. Вот поляна и связанные венды, вот костер, накхи, речушка гремит на перекатах…
А по соседству, под сенью раскидистой ели, – муравейник, уже уснувший на зиму. Никто из накхов на него даже внимания не обратил – куча и куча под палыми листьями…
Андемо улыбнулся, открыл глаза и прошептал:
– Вправо, за деревом, погляди… Вон они, родичи твоих побратимов.
Варлыга вдруг вспомнил, как горел большой муравейник в лесу, из озорства подожженный арьяльцами, и на глаза навернулись слезы.
– Ради сына, – зашептал он. – Помогите избавиться от пут! Клянусь, кровью врагов напою вас вдосталь! А не хватит, и свою отдам…
Вскоре темнота вокруг наполнилась шорохами, которых прежде не было. По руке венда пробежали крохотные лапки.
– Не дергайся, – раздался сзади шепот Андемо. – Пусть их соберется побольше.
Варлыга замер. Он чувствовал, как по нему бегают муравьи, но странное дело – давно ему не было так спокойно.
– Слышь, Андемо, – спросил он через небольшое время, – почему ты никогда не зовешь меня по имени?
– Потому что Варлыга – не твое имя.
– Это правда. Я свое имя дома оставил. А Варлыга – просто прозвище. Вроде упрямца или забияки… Сказать, как меня зовут?
– Погоди, – ответил бьяр. – Пока мы не на свободе, лучше мне твоего имени не знать…
Веревки ослабевали одна за другой. Варлыга начал осторожно шевелиться, стискивая зубы, – кровь возвращалась в перетянутые руки, было больно. Он поглядывал по сторонам. Родичи не спали, он слышал это по их дыханию. У костра накхов тоже было тихо. Двое дозорных недавно куда-то ушли, третий неподвижно сидел у костра спиной к пленникам, опустив голову, – должно быть, дремал.
