уязвимости этого вида, а также об опасностях, которые крууты представляют для Империума и всех его богобоязненных граждан".
"Умозрительные заключения?" — уточнил второй справа.
Сера покачала головой и произнесла:
"Нет, выводы сделаны после анатомирования, а также во время наблюдения за живыми особями. Их используют в сражениях на Хелге-Воланте, и мне приходилось… — Сера смолкла, но потом всё-таки добавила, — лечить травмы и увечья этих чужаков. Иногда даже общаться с ними".
Эта информация произвела эффект разорвавшейся бомбы. Некоторые генеторы были разгневаны милостью по отношению к чужакам, другие восхитились смелостью, и Сера, хотела она того или нет, привлекла внимание Титана.
Она получила собственный силовой топор и прочие регалии, положенные по статусу техножрецам, но на предложение продолжить работу на Дитрите ответила вежливым отказом.
3
Жерара Лабранша чаще можно было встретить в стенах тех церквей, которые открыл он сам, однако и о других ответвлениях Имперского Кредо, даже культа Бога-Машины, Жерар не забывал. Везде он общался с божьими людьми и проповедниками, чтобы указать на слабость суждений, непозволительные вольности и откровенную глупость, если таковая покидала рты и голосовые модули.
И вот снова путь привёл его в храм Бога-Императора на борту "Амбиции".
Жерар жаждал встречи с тем, кто величал себя Олицетворением Его. И Жерар бы пожелал самозванцу смерти, если бы не знал, что тот — капеллан космического десанта и более чем заслуживает громкое имя.
В притворе Жерар остановился, опёрся на костыли так, чтобы освободить руки, и сотворил знамение аквилы перед статуей Ангела Смерти. Дальше Жерар похромал уже к Ангелу Смерти не из камня, а из плоти и крови.
Даже с костылями ходьба не приносила Жерару ничего, кроме боли, но он, обливаясь холодным потом, неумолимо двигался к цели так, как делал это всю свою недолгую жизнь.
Трон для космического десантника установили в дальнем конце храма, у алтаря, неподалёку от композиции "Победившие смерть", и чем ближе Жерар подбирался, тем больше верил в то, что не зря мучился.
Капеллан в чёрной сутане и маске Посмертного Лика Бога-Императора сидел на троне неподвижно, уставившись в одну далёкую точку на горизонте. На грудь свешивалась цепочка с простой деревянной аквилой, а на коленях лежал обнажённый меч. Капеллан постарался выглядеть в точности так, как описывают в писаниях Императора, и у него это неплохо получалось. Чтобы пасть ниц, выстроилась очередь из нескольких десятков верующих.
Жерар бы простоял столько, сколько потребовалось бы, но сначала его встретил шёпот — "святой… Святой!" — а потом люди просто разошлись в стороны.
Жерар опустился на колени за десять шагов до Господина. Даже самые простые вещи теперь давались с большим трудом, и оставалось только проклинать собственную слабость, что не побивать более чужаков и еретиков. Жерар оставил костыли, дополз до стоп Господина и прошептал, не поднимая головы:
— Помилуй меня, Боже, и по великой милости Своей очисти от греха душу.
— В каком грехе повинен ты?
Глубокий и грохочущий, словно водопад, этот голос заставил Жерара трепетать. Именно его Жерар и слышал в час уединения с иконами или же на поле боя, когда могло показаться, что надежды нет.
— Гневаюсь я. Говорю людям дурные вещи. То, чего они не заслуживают. Прости, Господи!
Жерар не видел, но я наблюдал со стороны. Со стороны могло показаться, что капеллан с троном — единое целое, дополнение к композиции "Победившие смерть". Капеллан Ор’ноко как будто бы и не дышал вовсе, так как и Богу-Императору уже не требовалось дыхание.
Первый и одинаковый для всех вопрос раздавался так, что кающиеся слышали его повсюду, громко и чётко, но дальше Ор’ноко предпочитал шептать, как и тот, кто пришёл к нему на исповедь. Таинство было сохранено.
То, как я узнал содержание разговора, — секрет. Возможно, я вообще всё это придумал.
— Даже изувеченный, ты сильнее многих людей, Жерар, — проговорил капеллан. — Помни! Ты должен вселять в них уверенность в выбранном пути. Уверенность, а не трусливую злобу.
— Вы знаете меня?!
— Я знаю всех верных слуг Его.
Жерар приподнялся на руках, бросил быстрый взгляд на громаду и произнёс:
— Ещё я гневаюсь на себя. Смогу ли я перебороть увечье? Будет ли конец всему этому?
— Отныне увечье и есть твоё испытание. Ты будешь страдать, ты будешь бороться беспрестанно, чтобы паства твоя видела, на что способен человек, который верит в Бога-Императора. До последней капли крови. До последнего вздоха.
— Моя паства… — проговорил Жерар, помолчал немного, а потом продолжил: — Мне кажется, я теряю этих людей. Война забирает слишком многих. Сомнения селятся в душах тех, кто остался. И как будто этого мало… в культе зреет семя ереси!
— Ереси?
— Да! Я считал его добрым братом… но он всё глубже погружается во тьму! И я не знаю, что с этим делать!
— Если ты имеешь в виду Котара Ва’кенна…
— Да! — воскликнул Жерар. — Вы знаете!
— …то все псайкеры отмечены скверной и добровольно принимают на себе грех, — как ни в чём не бывало продолжал капеллан. — Они знают, что их ждёт, и примут смерть от меча, когда придёт время.
— Он сдался, — Жерар ударил кулаком по каменной плите, — сдался, сдался! Он уже не служит Господину, и никто не служит из этого проклятого шабаша! Они смеются над нами! Попирают веру…
— Остановись. — Тон капеллана ничуть не изменился. — Я увидел твой грех и дал совет. Надеюсь, тебе хватит благоразумия воспользо…
— Но…
— Что?! Смеешь перебивать? — чуть громче обычного произнёс капеллан. — Епитимья! Семь дней тебе ходить по кораблю, нести слово Его, стоять на коленях и просить милостыню! Семь дней ты можешь рассчитывать только на себя, не опираясь ни на руку, ни на костыль!
Жерар побагровел, оставил царапины на камне, но выдавил, не поднимая головы:
— Да, господин.
— Что же до "проклятого шабаша". Имена отступников известны мне, — проговорил капеллан, успокоившись. — Знай же, Жерар, что в любой партии регицида фигуры врага послужат и тебе, если умеешь играть. Ты — не воин, но лидер, а потому должен смотреть не на стену щитов противника, а туда, где стучит его сердце. Эта война вечна, и месяц или год в ней ничего не решат.
Жерар стиснул зубы, сжал ладони в кулаки, приподнялся, но всё-таки промолчал. Капеллан же добавил напоследок:
— Век смертных мал. Именно поэтому вам так хочется всё
