герои — крылатая капля, примарх Сангвиний собственной персоной и его верный гвардеец-телохранитель. Ноги и торс полубога выгравированы на перчатке и наруче справа, гвардеец — слева, позолоченные бюсты с руками и того, и другого — уже не орнамент, выбитый на поверхности металла, а полноценные скульптуры. Если коротко описать этого Ангела Смерти, то выходит что-то вроде "самоходного произведения искусства".
По-хорошему, в таком снаряжении и не стоит участвовать ни в схватках один на один, ни тем более в массовых побоищах, но неизвестный не избежал подобной участи. Доспехи покрыты розовой и золотой красками, на них особенно хорошо были заметны все сколы, вмятины, трещины, следы ремонта на скорую руку, что на тон ярче остальной убийственно яркой обшивки.
На магнитных зацепках у поясницы не десантника, а олицетворения карнавала, висело плазменное ружьё, сбоку — одноручный топор, к наспинному ранцу приторочен каплевидный щит. Среди тюков, на которых спал пожилой слуга, в богато украшенных вышивкой ножнах покоился двуручный ростовой меч.
Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы ответить, кто из этих двух десантников знатный, чей капитул богаче.
Первый воитель, которого я и представил в этом отрывке, сначала застыл как вкопанный, потом очнулся, кивнул нарядному незнакомцу и отошёл в сторону, поставив баул у ног. Однако нарядному незнакомцу такое приветствие показалось недостаточным. Он сотворил знамение аквилы, снял шлем и воскликнул:
— Император защищает!
Нарядный незнакомец обладал воистину ангельской внешностью, которую ничуть не портили рубцы от ожогов и пуль. Самые яркие детали — густые, светлые, почти что белые волосы, заплетённые во множество косичек для того, чтобы можно было надеть шлем, ярко-голубые глаза и могучая челюсть с раздвоенным подбородком.
Его скромный собрат поколебался, но повторил приветствие. Под шлемом — молодое лицо, коротко, по-военному стриженные тёмные волосы, тёмные же глаза и тоже раздвоенный подбородок, вот только не от природы, а из-за кривого уродливого рубца, оставленного цепным мечом.
— Сэр Валерио Рейн, граф Виконтийский, капитул Рыцарей Фронтира, — представился нарядный незнакомец и слегка поклонился.
Он не глядя пнул тюки, чтобы слуга, наконец, проснулся. По всему выходило, что представлять сэра Валерио Рейна должен был кто угодно, кроме самого сэра. Пожилой бородатый слуга быстро оказался на ногах, вытянулся и застрочил, как из стаббера:
— Великодушный господин, позвольте представить вам…
— Я уже представился, Сид, — перебил его Валерио. — Хватит дрыхнуть!
— Помилуйте, господин… — протянул слуга, но Валерио взмахом призвал его к тишине.
Скромный собрат тем временем подвёл руку к груди и произнёс:
— Брат Иоанн, капитул Искупления Кровью.
— Что же привело вас, брат Иоанн, в эти безрадостные земли? — спросил Валерио.
— Долг. — Валерио ждал полного ответа, и когда Иоанн это понял, то продолжил: — Некогда Хокберги помогли искупителям, и пришёл час ответить добром на добро.
— С нетерпением жду возможности отправиться вместе с вами в бой против всех еретиков и чужаков! — воскликнул Валерио. — Я дал обет совершить тысячу подвигов, а поэтому спешу примкнуть к армии вольного торговца.
— Ох… — произнёс Иоанн. — А я — всего лишь эмиссар. Мой господин велел мне беречь собственную жизнь. Но… если на то будет воля Бога-Императора, я, — он вздохнул, — прикрою вам спину.
— А большего мне ничего и не нужно, дорогой брат! — Валерио вскинул кулак. — Против всех смертей! За Империум и человечество!
Всего у семьи Хокбергов были заключены договоры почти с двумя десятками капитулов космического десанта. Первыми в смутные времена откликнулись Саламандры, а через несколько лет начали приходить вести о возобновлении отношений и с остальными.
Армия и флот Георга росли.
К несчастью, множились и угрозы.
7
Вот уже три рассказа как люди и сверхлюди только и говорят о Георге Хокберге, но чем же всё это время занимался он сам?
Всё по-прежнему: представлял компанию, заключал сделки, вёл переговоры, ел, пил, курил, любил женщин, находил неприятности и тех, кто с ними разберётся.
Возвращаясь к женщинам, отрывок начинается с одной такой.
Она была облачена в форму офицера имперского флота: синий сюртук с золотыми эполетами и шнурами, белые брюки и чёрные сапоги. Георг ещё и фуражку ей на голову надел, проговорив:
— Проклятье! До чего ты хороша! Шишка дымится, сейчас штаны порву!
Капитан Камала Кассаб восторгов не разделяла. Она метнула в Георга злобный взгляд, а потом прошипела:
— Ненавижу тебя!
— Брось, детка. — Георг поправил штаны. — Ты и военная форма созданы друг для друга. А эта фуражка… О-о-о, всё сниму, а её оставлю. Заводит невероятно!
— Ах ты! — Камала замахнулась, но бить не стала. — Похотливое животное…
— Виновен. — Георг обнял её со спины, потянулся правой рукой к её паху.
— Ну-ка, брысь! — Камала ударила Георга. — У меня брюки белые чистые, а ты сюда лезешь своими лапами грязными!
— Грязными?! — Георг изобразил обиду, отстранился и добавил: — Да я только с маникюра. Всё у меня с лапой в порядке!
Камала фыркнула, проскрежетала зубами и вновь уставилась в зеркало. Некоторое время она решала, что же делать с тугой косой: убрать на грудь или за спину.
— И чего этой инквизиторше неймётся?! — воскликнула Камала.
— Ну как же? Это же элементарно, — проговорил Георг. — Не знаю когда, но рано или поздно она захочет меня убрать и превратить мою "преступную группу" в ещё одно подразделение имперской армии. “Преступная группа" ей не нужна. Особенно такая, которая справляется с обязанностями армии и флота лучше этой самой армии и флота.
— Как будто присяга что-то изменит! Ну, прочитаю я текст по бумажке. Ну, получу документы. Я же имперским капитаном всё равно не стану!
— Это на тебя не получилось пока воздействовать, а кому-то и такого представления достаточно.
— Да ладно?
— Мясника же знаешь?
— Ну.
— Вообще анекдот. — Георг хохотнул и начал рассказ: — Короче, связались со мной флотские, пожаловались. Я приехал, он у входа этой шарашки стоит, курит. Внезапно оказалось, — Георг снова посмеялся, — что у имперского капитана не может быть татуировок на лице и руках.
Камала кивнула и вставила слово:
— А у него вся рожа чёрная…
Георг ухмыльнулся, вытянул ладони, показал пальцы, словно на них было что-то кроме привычных перстней, и произнёс:
— "У", "б", "ь", "ю", "т", "е", "б", "я".
— Ну, и…
— Мы с ним постояли молча, покурили, и он сказал, что все эти партаки —
